Леди в зеркале

— Когда-то очень давно мы с твоим отцом очень любили друг друга. А когда любишь слишком сильно — любовь однажды сгорит, оставив после себя руины, из-под которых внезапно пробивается на свет все то, что было неважным до сих пор: отсутствие денег, знакомств, разность характеров… да мало ли что.

— Значит, сильно любить плохо? — Марианна очень хотела понять все сразу — нечасто мать разговаривала с ней как с равной.

— Я бы не хотела, чтоб ты повторила мою судьбу, Я уже рассказывала тебе, что много лет назад я уехала из Англии, чтобы быть вместе с твоим отцом. И моя тогдашняя неосмотрительность очень дорого стоила всей нашей семье.

Марианна слышала эту историю, и до сих пор она казалась девочке невероятно романтичной, как красивая сказка, — ее мать, молодая девушка, полюбила своего учителя рисования и покинула родину, чтобы выйти за него замуж и жить с любимым в чужой стране. Только сегодня она узнала от матери всю правду: у ее избранника не было ни замка, ни слуг, ни кареты — всего того, что непременно имели молодожены в сказках. И никто не мог им помочь, родственников у месье Совиньи во Франции тоже не было. Сначала влюбленным все это казалось преодолимым, они путешествовали по городам, ища, где лучше всего устроиться жить, и везде рисовали пейзажи, часть из которых удавалось продать, а часть до сих пор лежала в большой папке на верху шкафа. Молодая мадам Джун Совиньи, не смущаясь, продавала свои платья и те немногие драгоценности, которые у нее были с собой, чтобы им было что есть на завтрак и где ночевать, но через несколько месяцев такой жизни перед супругами замаячила нищета — не слишком много было желающих покупать картины в стране, измученной трагедией революции.

Следовало что-то менять, и молодожены, успевшие в своем путешествии добраться до Монпелье, решили здесь и остаться. На последние деньги они сняли комнатушку в старом доме, и месье принялся искать работу учителя, а мадам пришлось подрабатывать служанкой. Вместе с рождением Марианны начались их ссоры — Джун уже не могла работать, а денег не хватало на самое необходимое. Все же Сержу наконец повезло — он устроился учителем сразу в несколько семейств побогаче, и они сняли часть этого дома у старушки — одинокой вдовы. Тогда-то деятельная Джун и придумала открыть в домике школу для девочек из не слишком богатых семейств, которые не могли посылать своих детей в пансион. Старушка-хозяйка была рада появлению в ее доме молодой жизни и охотно соглашалась присматривать за малышкой Марианной. В эти годы и самые родовитые семейства потеряли столь многое, что их детям грозило остаться необразованными, и недорогая школа оказалась прекрасным выходом. Манеры мадам Совиньи и ее супруга были безупречны, а красноречие Джун, расписавшей перед изумленными родителями все прелести английской системы образования, которую она собиралась внедрять в своей школе, не пропало понапрасну. Первое время Джун не гнушалась ходить по солидным, но явно запущенным домам лично, уговаривая каждого, кто готов был ее слушать, а позже ученицы сами потекли в школу, пусть и не рекой, а маленьким, но неиссякаемым ручейком.

Марианне было пять лет, а ее сестренке всего год, когда добрая хозяйка домика умерла, оставив его в наследство семье Совиньи как благодарность за то, что они скрасили годы ее одиночества, а школа к этому времени уже приобрела устойчивую репутацию приличного заведения.

И все же денег не хватало — ученицы не могли платить много, а подрастающим детям требовалось все больше необходимых вещей. Месье Совиньи все свободное время посвящал живописи, продавая приезжим виды Монпелье, но его жена, измученная годами борьбы с нищетой, не упускала возможности попенять ему на ее загубленную жизнь.

— Бот видишь, я даже не помню, когда любовь исчезла, — закончила Джун свой рассказ.

Зато она прекрасно помнила наставления своей матери, но только через много лет поняла, насколько та оказалась права, предостерегая дочерей от необдуманного брака. И теперь, считала Джун, настало время начать внушать дочери те принципы, от которых она сама отказалась.

С того первого откровенного разговора прошло уже семь лет, и мадам Совиньи могла гордиться своими успехами воспитательницы — ее старшая дочь неукоснительно соблюдала материнские заветы. В положенное время у подрастающей барышни появились кавалеры из родственников приходящих в школу учениц, и она охотно флиртовала с каждым симпатичным мужчиной, не позволяя своему сердцу хоть сколько-нибудь потеплеть. Как бы ни были благородны и галантны французы, Марианна оставалась слишком англичанкой, чтобы верить их пылким признаниям, не подкрепленным солидным достатком.

К сожалению, денег в семье по-прежнему не хватало, и на приличное приданое могла рассчитывать только одна из девочек, да и то в отдаленном будущем. Но если Софи еще могла подождать несколько лет, Марианна скоро превратилась бы в перезрелую красотку, пополнив компанию трех школьных учительниц — сплошь старых дев из почтенных семей.

Несколько раз в неделю Марианна ходила к соседке из домика напротив — престарелой мадам Поташ — читать ей новые романы, которыми старушка увлекалась со времен своей молодости. Она всегда живо интересовалась делами соседей, и появление школы долгие годы развлекало ее, как и ее подругу, хозяйку домика, в котором Совиньи устроили школу. Когда зрение перестало позволять мадам Поташ читать или наблюдать в окошко за происходящим на улице, она пригласила для этих целей Марианну, пообещав упомянуть девушку в своем завещании. Приветливая, любезная мадемуазель Совиньи понравилась старушке, и только Марианна знала, как ненавистны ей эти часы в маленькой душной комнате, когда одну и ту же главу надо было перечитывать по три раза, так как мадам Поташ к старости утратила не только хорошее зрение, но и слух, да еще и могла вздремнуть во время чтения.

Несколько недель назад мадам Поташ скончалась во сне, оставив свой домик семье бывшей служанки, преданно ухаживавшей за ней почти пятьдесят лет, а некоторую сумму денег — как и обещала — мадемуазель Марианне Совиньи. Денег было слишком много, чтобы потратить их на безделушки и платья, и слишком мало, чтобы составить приданое.

— Милая девочка, пора бы нам как следует подумать о твоем будущем, — этот разговор состоялся у матери с дочерью не в первый раз, но только теперь он повлек за собой конкретные действия.

Мадам Совиньи привыкла полагаться на разумные суждения старшей дочери и ее помощь в школе, но настала пора отпустить ее от себя.

— Мадам Поташ любезно оставила тебе денег, — мать искренне радовалась за нее, и Марианне пришлось улыбнуться. — Конечно, по твоему лицу я вижу, что их слишком мало, чтобы сделать тебя счастливой. Но не у всякой девушки есть и эта сумма, чтобы начать подъем к вершинам успеха.

Озадаченная, Марианна сморщила чуть вздернутый носик.

— О каких вершинах вы говорите, маменька?

— Аля девушки существует только одна вершина — брак с состоятельным человеком, — назидательно произнесла мадам Совиньи, при этом лукаво подмигивая дочери.

Читатель, помнящий юную Джун Олдберри, может вопросить: «Что с ней сделала жизнь?!», но мы не станем грешить против истины и слегка утешим читателя, добавив к образу утомленной, не очень счастливой женщины несколько штрихов, в которых только и проявлялся нынче прежний веселый и легкий нрав Джун.

Марианна нечасто лицезрела мать в шутливом настроении, и увиденное ей понравилось — она на мгновение представила, как блистала бы ее матушка в салонах или даже при дворе, будь она богата.

— Но за кого я могу выйти здесь замуж? Все наши знакомые давно похоронили свои титулы в заросшей бурьяном земле своих поместий, университетские профессора и то богаче нашей знати!

— Монпелье — это еще не вся Франция, а Франция — не весь мир, дорогая, — усмехнулась Джун Совиньи. — Ты гораздо больше походишь на меня, чем на своего отца, а значит, у тебя есть еще одна родина, которая примет тебя и поможет обрести счастье и благополучие. Англия.