Страница 16 из 59
Германец оскаливается, это смех — он смеется, смерть другого варвара ничему его не научила… Замах, удар… Копье летит в меня.
Боги, почему у меня нет щита?! Я отбиваю — ладонь сразу ноет от чудовищной силы германца. Он выше меня на голову и тяжелее раза в полтора. Делаю выпад (коли, коли!), он в последний момент уворачивается — клинок только задевает его плечо, царапина. Быстрый, сука.
Тяжелое небо нависает надо мной, над нами, над дорогой, над бегущими коровами. Где же Волтумий?!
Германец отскакивает на несколько шагов, смеется. Из длинной царапины на его левом плече — меч прошел по касательной — вытекают капли крови. Он пригибается, потом идет вокруг нас с Тарквинием, поигрывая копьем, а за его спиной бегут другие германцы. Скоро здесь будет жарко. У меня по спине — ледяные мурашки.
Хорошо начинается моя служба. Прямо по-гладиаторски. Сенаторам вообще-то запрещено выходить на арену…
Удар! Германец бьет. Я едва успеваю уклониться. Железный наконечник с легким, но каким-то смертельным свистом прорезает воздух над моим плечом, тут же уходит назад. Тарквиний шумно сопит.
— Господин! — Он взмахивает мечом, делает шаг к варвару… идиот.
Сейчас его убьют, думаю я. И прыгаю следом.
Замахиваюсь мечом на колющий удар — я вижу, как капля пота стекает по лбу варвара, медленно, как во сне; как на наконечнике копья — сером, со следами заточки — вспыхивает отсвет молнии… Как Тарквиний, глупый никчемный старик — надо было отобрать у него меч! — что-то кричит, рот раскрыт в крике, седая макушка в синеватом венце, — и в это пространство величиной с ладонь между макушкой раба и подбородком варвара я врезаю ярость, тоску по брату (Луций, Луций) и себя с клинком заодно.
Н-на!
Руку дергает. Погнувшийся клинок входит в грудь варвара, пробивает кость. И застревает там. Я отпускаю руку. Тарквиний продолжает кричать и взмахивает мечом. Варвар заваливается назад, глаза его все еще живут… нет. Мой меч торчит у него из груди. Тарквиний наконец бьет. Это неловкое, неумелое движение — и на лице варвара, покрытом шрамами, с перебитым носом, возникает новый след удара.
Варвар падает. Лицо его пересекает красная полоса. Меч Тарквиния от удара о лобную кость германца отлетает и, кувыркаясь, падает на землю где-то за моей спиной. Ладно, хоть в глаз не прилетело.
Мир сдвигается, и я опять слышу крики. Бар-р-ра-а! Дикие вопли варваров, утробный, яростный клич легионеров. Черепаха Волтумия пробилась наконец сквозь стадо, за ее спиной остаются убитые ударами гладиев (коли, коли, коли!) коровы — темные туши на земле. Звучит новая команда. Легионеры мгновенно перестраиваются в клин, их мало для правильного строя, но это ничего. Тит Волтумий встает справа от своих. Синий гребень его шлема возвышается над полем.
Он поднимает руку. Варвары уже бегут не к нам, они поворачиваются к легионерам, выстроившим ряд щитов — скутумы синего цвета, некоторые из легионеров не успели снять чехлы, поэтому в морском ряду рыжие пятна. Тит Волтумий поднимает руку.
— Шагом! — голос его разлетается над полем. — Марш!
Строй дрогнул и двинулся на варваров.
Германцы смешались. После того как Друз Германик прошелся по всей Германии, а затем совсем недавно то же самое проделал Тиберий, им, наверное, совсем не хочется проверять на себе силу римского оружия.
Но варваров много больше. Полсотни минимум против полутора десятков легионеров.
— Дротики! — закричал Тит Волтумий.
В следующее мгновение щиты опустились, дротики полетели… летят… летят…
Некоторые варвары побежали, другие закрылись щитами, несколько человек было убито на месте. Застонали раненые. Один германец, которому дротик пробил бицепс насквозь, попытался вырвать его, но только обломал древко. Длинный железный наконечник загнулся и застрял. Германец заорал. Подхватил с земли копье одной рукой — и побежал на строй.
Вспышка молнии. Далекие раскаты.
Раз! Слитным ударом щитов германца отбросило на землю, назад. Снова команда — и легионеры делают шаг вперед, наступают. Два! Германец, лежащий на земле, скрылся под ногами солдат. Звук клинка, входящего в тело.
— У-у-у-уа-а-а!
Варвары кричат все разом. Дикий нарастающий крик, некоторые прижимают ко рту края щитов — я сначала не понимаю зачем. Затем понимаю. Звук получается искаженный, пугающий — и у меня холодеет затылок. Столкновение цивилизации и варварства — вот что это такое. В чистом виде, никаких условностей. И сейчас настоящая римская пехота разомнет их к плутоновой матери.
Галльские дезертиры выстраивают строй. Германцы вокруг насмехаются над римлянами, кричат что-то обидное — возможно, если бы я знал их язык, я бы понял, что именно, но сейчас, чувствую, можно обойтись и так.
Какие смелые, однако, в Германии разбойники. Дерзкие. Они собираются драться. Они думают, что бессмертны.
И тут звучит трубный звук струбцины. Римский военный сигнал к построению для атаки.
Я поворачиваю голову. Наконец-то!
На дороге, выходящей из леса, выстраивается конница. Лошади переступают, дергают головами. Знамя турмы, вексилла — огненно-красная — реет над строем…
Легионеры разражаются радостными криками. Наши! Наши! Кажется, они узнали значки…
Варвары, только что готовые сражаться с легионерами, теперь в растерянности. Они между двух огней — и их раздавят с легкостью. Я вижу, что конница явно из вспомогательной алы — зеленые щиты. На черном коне выезжает командир всадников — в римском панцире, рослый, он сидит на лошади с изяществом, доступным редкому римлянину.
Командир оглядывает варваров, словно скот, приготовленный на убой. Те начинают пятиться обратно к лесу, некоторые уже бегут…
— Вперед! — следует команда на чистейшей латыни.
Конная цепь срывается с места, мчится на разбойников. Германцы, легконогие и подвижные, без доспехов, несутся к лесу — и кто-то успевает добежать… Тех, кто не успел, рубят всадники, пробивают копьями. Дезертиры-галлы, в тяжелых доспехах, изначально обречены, их окружают со всех сторон. Это похоже не на бой, а на избиение. Конница — страшная сила, если использовать ее правильно.
— Бар-ра-а-а! — кричат легионеры Тита.
Тела валятся направо и налево.
С варварами покончено. И только тогда начинает идти дождь. Я чувствую, как по коже барабанят капли, текут, смывая пот и грязь. И кровь.
Всадник осаживает коня передо мной, смотрит сверху.
— Вы ранены? — Голос низкий и приятный, с едва заметным варварским акцентом.
Раскат грома заглушает следующие слова. Струи дождя обтекают его шлем греческого образца с витым узором. Черный гребень на шлеме воинственно топорщится. Лошадь переступает с ноги на ногу, поводит ушами. Капли стекают по темной лоснящейся шкуре, по изогнутой, как у африканских лошадей, изящной морде.
Я поднимаю голову. Дождь заливает глаза, я не могу толком разглядеть всадника. Это декурион или префект, судя по всему. Именно этот голос я слышал перед тем, как конница пошла в атаку…
— Нет, — говорю я. — Я не ранен. Это не моя кровь.
Всадник — я вижу его лицо, белую кожу, прямой нос — поднимает руку и развязывает узлы под подбородком. Снимает шлем, подставляет лицо дождю. Красивый. Лет двадцать с чем-то, подбородок чисто выбрит. Глаза, неожиданно знакомые, странно. Всадник похож на Квинта — будь тот поумней. И пожестче. Волосы светлые и примятые. Подшлемная повязка в пятнах пота. Дождь тут же начинает покрывать ее мелкими темными точками.
Светловолосый смотрит сначала на одного мертвого варвара, затем — на другого.
— Это вы?
Я киваю.
— Прекрасная работа, квирит, — говорит всадник. Латынь его изящна и благородна, акцент едва заметен — да есть ли он вообще? Есть.
Я смотрю на его лицо, по которому стекают капли дождя и говорю:
— Спасибо, вы появились вовремя…
— Меня зовут Арминий, — говорит светловолосый. — Префект германской вспомогательной когорты.