Страница 12 из 31
Ибн Вазиль провел Жана-Пьера в помещение с высокими потолками. У окна стоял скромный письменный стол, заваленный всевозможными свитками. Справа у стены располагались полки из темного дерева, на которых также лежало множество фолиантов и пергаментов. У противоположной стены стояла массивная кровать, рядом с ней маленький столик. Чего на нем только не было: сосуды из глины и дерева, тоненькие трубочки из стекла и металла, маленькие медные плошечки и самые разные инструменты
—
молоточки, скальпели, ножи и зажимы. Кроме того, на столике находилась небольшая чугунная жаровня, в которой лежали пучки трав и тоненький фитилек. Лекарь проверил травы, залил их горячей водой, затем вставил меж пучками лекарственных растений фитилек и зажег его. Странный сладковато-горький аромат пополз по покоям.
Ибн Вазилъ приказал Жану-Пьеру лечь на кровать. Внимательно осмотрел раны юноши на запястьях и ногах. Затем расстегнул камзол и осторожно приподнял грязную повязку на раненом плече. Но более всего не понравилась ибн Вазилю рана на груди Жана-Пьера, подобная темно-красному острову в центре беловато-желтого озера гноя.
—
Разве ж не сказано в вашей Библии: «Кто с мечом придет, от меча и погибнет»?
—
спросил лекарь. Жан-Пьер молчал, но ибн Вазиль и
не ждал ответа. Он осторожно дотронулся до гнойной коросты:
—
Сама по себе рана не излечится, и края ее вновь не затянутся. Придется зашивать ее. Только надо рану очистить.
Лекарь достал два маленьких пузырька из ящика, наполненных целебными эссенциями. Одну такую эссенцию он и вылил на рану юного барона. Жана-Пьера ожгло, как огнем. Но боль утихла, когда лекарь смазал края раны чистейшим маслом. Арабский врач протянул льняную повязку рыцарю.
—
Придерживай ее на ране.
—
Он вымыл руки в плоской чаше.
—
Лежи спокойно. Скоро я вернусь и зашью твои раны. Да съешь немного фиников, вон они в чаше рядом,
—
и лекарь подмигнул юному крестоносцу,
—
они тебе понравятся. Знаешь ведь, наверное: после того как Аллах создал людей, у него осталось еще два кусочка глины. Из одного он создал верблюда, из другого
—
финиковую пальму. Оба стали истинными друзьями людям, а плоды пальмы есть эссенция человеческого здоровья и благополучия.
— С
этими словами лекарь покинул покои.
Мягкая перина, оставленная на далекой родине, была бы Жану-Пьеру де Вуази куда любезней, чем жесткое ложе лекаря. Но лежал он, несмотря на это, все равно удобно. Единственное, что печалило юношу сейчас, было то, что он как беспомощное дитя, пред врагом веры своей, полностью отданный ему в руки. Отчего мусульмане столь человечно обращаются с ним? И можно ли им доверять? Но ведь владыка Туниса уже отправлял к Людовику
гонцов с известием, что охотно принял бы христианство, если не увидит в этом для себя никакого урона. И что ждет его, Жана-Пьера, оказавшегося в заложниках? Одно ясно: сопротивляться не имеет смысла. Чем поможет его королю героическая смерть глупца?
В этот момент в покои вернулся лекарь с помощником. Тот нес тонкий серебряный поднос с двумя стаканами и бутылью зеленого стекла.
—
Что это?
—
настороженно спросил Жан-Пьер.
—
Настойка из опия,
—
отвечал арабский лекарь.
—
Она необходима тебе, чтобы ты не чувствовал боли, когда я начну зашивать раны. Кроме того, в настойку входят и другие порошки
—
старый тайный рецепт. Он помогает от горячки, иногда даже справляется с чумой, но лучше всего действует против дурной крови. А то я опасаюсь, что твои загноившиеся раны могут отравить кровь. Пот будет лить изо всех пор твоего тела, но так и должно быть
—
он принесет исцеление и изгонит яд из крови.
С этими словами лекарь ибн Вазиль поднес стаканчик к губам своего пациента. Лекарство оказалось горьким.
—
Три тысячи чертей, что это?
—
закричал Жан-Пьер.
—
Отдает желчью! Ты меня отравить собрался?
Лекарь спокойно заметил:
—
Я не собираюсь отравить тебя. Я стал врачом, чтобы исцелять людей и охранять жизнь. Ибо жизнь
—
это дар Аллаха, создав
шего все сущее. До тех пор пока живет человек, живет в нем и дыхание Аллаха. А потому будь благоразумен...
—
и лекарь капнул на губы Жан-Пьера еще одной настойки из серебряной ложечки,
—
прими без сопротивления...
—
Он говорил с юношей, как с неразумным капризным ребенком.
—
Средство сие избавит тебя от боли и позволит уснуть...
—
Мне не нужно ничего от боли, и спать я не собираюсь...
—
упрямо возразил Жан-Пьер.
—
Конечно, нет,
—
легко согласился ибн Вазиль.
—
Но как быть с другими обитателями этого дома, когда посреди ночи их разбудят твои стоны?
—
И Жан-Пьер послушно принял снадобье.
И через несколько минут все поплыло перед глазами Жана-Пьера. Словно издалека доносился до него голос лекаря, что-то говорившего своему помощнику. А потом Жана-Пьера заволокло туманом.
Катарская рапсодия и спекуляции с плащаницей Христа
Давайте перенесемся в эпоху ХП-ХШ веков. На юге сегодняшней Франции, в Провансе и Лангедоке, появилось новое религиозное движение, захватившее большую часть страны, а также Италию, Каталонию и Германию. Катары, или альбигойцы (то есть «чистые», «совершенные»), представляли собой нечто абсолютно необычное. Основной идеей их учения было то,
что Бог является Духом и абсолютной любовью, совершенной, неизменной, справедливой и вечной. Злое, дурное начало не коснется такой любви уже никогда. Логическим выводом из этого было то, что и все творения Божьи могут быть лишь совершенны, неизменны, справедливы и добры, как и источник, из которого они произошли.
Наш же мир, наоборот, казался катарам чем-то преходящим, несправедливым и несовершенным. Принцип смерти действовал всегда и повсюду. Земной мир, следовательно, являлся не божьим, а дьявольским творением. Только незримое — человеческая душа — имело божественное происхождение. И эта точка зрения была очень близка идеям ордена тамплиеров.
Тамплиеры действительно тесно пересекались с катарами. Более того, огромное множество владений храмовников находилось как раз на территории Лангедока.
А еще все мирские и церковные деяния были для катаров делом рук самого дьявола, сатаны. Кстати, Рим ежедневно давал им возможность все более увериться в справедливости подобного предположения. Папа римский, называвший себя наместником Христа на земле, сравнивался катарами — из-за безнравственного поведения, постоянных интриг и убийств — с наместником дьявола. В целом ряде стран все это привело к движению «прочь-от-Рима».
Святой престол в Риме углядел в этом вызов для себя. Папа Иннокентий III призвал к крестовому походу: христиане должны были
бороться против христиан — безжалостно, кроваво и очень жестоко.
В 1209 году огромная армия крестоносцев потянулась в поход на Лангедок. Из Бургундии и Лотарингии, земель Рейна, из Австрии и Венгрии, Словении и Фрисланда шли полки. Армию мародеров и разбойников возглавлял фанатичный священник, архиепископ Арнольд Кито, в развевающейся монашеской рясе. Епископы, аббаты и монахи слепо следовали за ним, а в обозах крестоносцев ехали маркитантки, всегда готовые приласкать солдат после трудов праведных.
Великолепный город Безье стал первой жертвой орды мародеров и убийц. Их фанатизм не знал границ, а убивая без конца, солдаты надеялись заслужить прощение грехов. С криком: «Убивайте всех, Бог сам отыщет невиновных!» — епископ Реджинальд Монперу приказал казнить вместе с катарскими «еретиками» самых что ни на есть «правоверных» католиков, а также всех женщин, детей и стариков. И даже своих собратьев священников, проповедовавших в городе. Безье погиб в пламени гигантского костра.