Седьмое небо

— Собирайся. Пойдем на работу.

Из-за Джеки День благодарения в этом году они не праздновали, у Мэри не было никакого желания устраивать застолье, когда ее сын в больнице. Все в округе угощались индейкой, а в доме Маккарти ели консервированный суп и горячие бутерброды. Но на следующий день Святой принялся украшать дом рождественскими гирляндами. Он приставил лестницу к гаражу, надеясь, что предрождественские хлопоты остудят его гнев, хотя и понимал, что этого не будет.

Чтобы дать Эйсу время одеться, Святой присел на диван, но младший вышел из комнаты уже в куртке и перчатках и спросил:

— Он уже дома?

Отец кивнул. Диван, на котором он сидел, был ярко-оранжевого цвета, к нему прилагался кофейный столик и еще два журнальных столика красного дерева. Святой потерял невинность, когда ему исполнилось двадцать пять, и это было в их первую брачную ночь с Мэри. Когда все было кончено, его переполнял такой восторг, что он ушел в ванную и разрыдался.

— Идем, бать, — позвал Эйс. — Пошли на работу.

Святой поднялся, и они вдвоем вышли на кухню. Там жужжал блендер, взгляд Джеки был устремлен на холодильник. Эйс сунул руки в карманы.

— Привет, Джеки.

Больше всего ему сейчас хотелось оказаться подальше отсюда, он протиснулся мимо матери и вышел через боковую дверь. Святой взял с полки над плитой связку ключей, судя по звуку, Эйс счищал с лобового стекла «крайслера» снег.

— Ты можешь хотя бы вернуться домой к шести? — окликнула Мэри, — Я была бы тебе очень признательна.

Взяв сигареты, Святой вытянул из пачки одну. Он всегда держал Эйса в ежовых рукавицах, это был его долг, ведь из двоих сыновей он любил младшего больше. Ему вспомнились все оправдания, которые он придумывал для Джеки. Сколько раз он закрывал глаза на проделки старшего сына? Ведь знал же, что мальчишка таскает у него из кошелька деньги, что он покуривает, а может, и попивает, знал, что старший сын вырос с гнильцой. «Вот когда я заработаю свой первый миллион», — обычно говорил Джеки, когда они собирались на работу. «Вот когда я обзаведусь собственным пентхаусом…», «Вот когда я буду ездить на лимузине…»

Святой вытащил из кармана серебряную зажигалку и откинул крышечку. Прикуривая, он поднял глаза и увидел, что Джеки наблюдает за ним. Тот поспешно отвел взгляд.

Отец положил в карман ключи и двинулся к выходу, но, проходя мимо стола, остановился и протянул сыну дымящуюся сигарету. Джеки в замешательстве вскинул на отца глаза, но когда Святой кивнул, Джеки взял сигарету и поднес к губам. Глубоко затянулся и медленно выдохнул дым.

— Джон, — упрекнула его Мэри, расстроенная, что муж поощряет старшего сына снова начать курить.

— Увидимся в шесть, — сказал ей Святой.

Он вытащил из кармана шерстяную шапочку, на бензоколонке сегодня будет очень холодно, даже если они включат печку на полную мощность.

— Па, — произнес Джеки.

Святой взялся за ручку двери. Он не обернулся, но и не вышел.

— Спасибо, — сказал Джеки.

К полуночи снег перестал. Из своего окна Эйс видел, что в комнате Рикки Шапиро горит свет. Пытаясь не думать о ее незапертом окне, он натянул пальто и бесшумно выскользнул из дома. На улице было темно, заиндевевшие фонари почти не давали света. Щенок все еще лаял, но снег приглушал все звуки, так что лай, казалось, доносился откуда-то из невообразимой дали. Южное шоссе утихло, быть может, потому, что не было слышно привычного шума, Эйс вдруг задумался о том, куда оно ведет, и попытался вообразить, каково это — выглянуть из окна автомобиля и увидеть полынь и песок или очутиться в городе, где никто не знает ни твою семью, ни даже как тебя зовут? Почему он никогда не задумывался о том, что есть другие города, другие штаты, места, где дома не похожи как две капли воды?

Он двинулся через сугробы в синюю даль улицы. После целого дня работы на морозе руки потрескались и саднили. Сейчас он мог бы целоваться с Рикки Шапиро, а вместо этого шел по безлюдной улице. В небе висела огромная круглая луна, и было так тихо, что Эйс слышал, как скрипит снег у него под ногами. Дойдя до участка Корриганов, он завернул за угол и быстро перелез через изгородь. Приземлился в сугроб, потом подобрался к дому, стараясь держаться в тени, миновал боковую дверь и пустую темную кухню, стол для пикников и жаровню. Он вспотел, пот замерзал на лице и щипал кожу. Ему подумалось обо всех жителях их квартала, которые сейчас мирно спали: о его брате, о Дэнни Шапиро, о родителях Кэти Корриган. В памяти всплыла поваленная изгородь за школой, похожая на порванную серебряную цепочку. Он упрямо пробирался вперед и остановился лишь, когда увидел пса, привязанного к дикой яблоне.

Веревка была длинная и могла дотянуться до навеса из гофрированного пластика, пристроенного над заасфальтированной площадкой. Всю площадку замело снегом, и пес в свете луны казался синеватым. Это был щенок немецкой овчарки, совсем молодой, не старше шести месяцев, и он сидел на улице с самой аварии. Рядом стояла большая миска с кормом и ведро с намертво замерзшей водой.

Пес продолжал лаять, но лай был сиплый, сорванный. При виде Эйса он немедленно затих и навострил уши, но не двинулся с места. Эйс подошел к нему и принялся распутывать веревку, которой пес был привязан за металлический ошейник. Ему пришлось отогревать ее собственным дыханием, пока она не начала гнуться. Он отряхивал снег с заледеневшей собачьей шерсти, пока от холода у него не свело пальцы, потом наклонился, взял щенка на руки и почувствовал, как рядом с его собственным сердцем бьется еще одно. И в груди у него защемило от холода и муки, которую не выразишь словами.

На этот раз он не стал лезть через забор. Эйс вышел в калитку, и хотя петли скрипели и пришлось налечь на дверцу всем телом, чтобы открыть, поскольку ее занесло снегом, он аккуратно закрыл ее за собой.

5 БЛУДНАЯ ЖЕНА

Донна Дерджин весила сто восемьдесят семь фунтов, [1]но не собиралась оставаться толстухой до конца жизни. Она пила столько «Метрекала», [2]что удивительно, как это он до сих пор не лился у нее из ушей. Полагалось выпивать по баночке на завтрак и на обед, а в ужин ограничиться грейпфрутом с салатом или приготовленной на пару котлетой без кетчупа и без хлеба. Каждую неделю Донна покупала четырнадцать баночек «Метрекала» и ставила их в шкафчик под раковину, где хранила нашатырь и запасные губки для посуды.

У нее было лицо сердечком, светлые волосы, во влажную погоду завивавшиеся кольцами у шеи, и белая как снег кожа. Иной раз в магазине к ней подходили совершенно незнакомые люди и говорили, что она стала бы красавицей, если бы следила за собой. Как можно было довести себя до такого состояния, перешептывались они. Впрочем, чтобы получить ответ на этот вопрос, хватило бы одного взгляда на содержимое ее тележки. Ее до краев наполняли шоколадные батончики и банки с растворимым какао, коробки кукурузных хлопьев и буханки белого хлеба, такого мягкого, что содержимое корки можно смять в пальцах и скатать идеально круглый шарик. Однако они не знали, что с первого декабря Донна ничего этого больше не ела. Под грудами сладостей скрывались свежие огурцы и нежирный фарш, из которого она каждый день готовила себе одну мясную котлету. А на самом дне, под чипсами и макаронами, лежали бутылочки с «Метрекалом».

Донна располнела семь лет назад, так что ее соседи с Кедровой улицы никогда не видели ее иной. После рождения первенца она набрала шестьдесят фунтов, и, хотя перед второй беременностью ей удалось сбросить часть лишнего веса, с рождением младшей дочери она махнула на себя рукой. У нее до сих пор остался пятый размер ноги, ступни у нее были такие маленькие, что, когда она смотрела на них, ей хотелось плакать. Впрочем, большую часть времени она на себя не смотрела, да и вообще не думала об этом, а если и думала, то представляла себя облаком, как будто сердцевину у нее куда-то унесло, словно клубок ваты. А потом, в последний день ноября, сердце ее разбилось. Так Донна обнаружила, что у нее до сих пор есть тело.

1

85 килограммов. (Здесь и далее примечания переводчика.).

2

«Метрекал» — первый диетический коктейль для снижения веса, выпущенный на рынок США в 1959 году.