Дитя фортуны

Как-то в конце октября Ричард, затаившись в лесу, ждал, когда к нему выйдет олень. И вдруг увидел одного из рабочих-мигрантов — тот вышел на поляну, держа в руке ружье. Ричард подумал, что рабочий просто решил подстрелить оленя, но человек направил ружье прямо на себя и выстрелил.

Ричард побежал прочь, но даже за несколько миль все еще слышал звук выстрела. Когда же его привели в местное отделение полиции, чтобы расспросить о случившемся, он, к своему стыду, распустил нюни прямо перед всеми. После того случая его было невозможно затащить в лес. Он доходил до опушки, где кончалась стриженая трава и начиналась лесная чаща, и останавливался, не в силах сделать ни шагу.

И тогда однажды к Ричарду подошел Джейсон Грей.

— Пойдем, погуляем, — сказал он сыну и, раздвинув ветви деревьев, шагнул в лес.

Судорожно сглотнув, Ричард двинулся за ним. В лесу было совсем темно, и всякий раз, как под ногой отца трещала ветка, Ричард вздрагивал. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что отец ведет его как раз туда, где застрелился рабочий.

— Давай, — скомандовал Джейсон Грей, увидев, что сын остановился. — Чего испугался?

В густой тени сосен отец внезапно превратился в чужака.

— Я туда не пойду, — заявил Ричард.

Джейсон подошел к нему и вытащил из кармана сигарету.

— Ты, небось, гадаешь, что заставило его это сделать, — сказал он.

— Ничего я не гадаю, — возразил Ричард.

Джейсон Грей сделал затяжку и закашлялся.

При звуках этого кашля Ричард вдруг понял, что придет время и отец его станет больным и старым.

— Если б мы захотели, — начал объяснять Джейсон Грей, — то легко узнали бы о том человеке все. Мы узнали бы, сколько и кому он был должен и с кем сбежала его жена. Но мы никогда не узнаем, что творилось в его голове. И правильно — этого не должен знать никто. Одно мы знаем наверняка: у него больше не осталось сил бороться. И это его право. А теперь пойдем, — кивнул сыну Джейсон, затушив сигарету.

Вместе они дошли до поляны. На деревьях еще оставались желтые листья, и сквозь них просвечивало солнце. Казалось, что светится воздух. Ричарду страшно хотелось ухватиться за отцовскую руку, но он молча стоял на поляне и смотрел на желтый свет.

— В умах людей есть потаенные уголки, — сказал Джейсон Грей. — Но это вовсе не значит, что они ненормальные. И даже не значит, что они трусы, если решили сбежать от чего-то ужасного.

Было слышно, как падают листья. Глядя вперед, Джейсон Грей взял сына за руку:

— Ты должен помнить, что существует большая разница между тем, когда у человека уже нет сил бороться, и тем, когда он понимает, как одинок.

— Даже когда он женат? — спросил Ричард, удивляясь тому, как много знает отец об одиночестве.

— Особенно когда он женат, — улыбнулся Джейсон Грей.

В свою первую брачную ночь Ричард понял, о чем говорил отец. В голове Лайлы, как и у того рабочего-мигранта, был свой потаенный уголок. И это делало ее еще более желанной. Когда он потрогал шрамы на ее запястьях, то был ослеплен надеждой: Лайла словно умерла, а потом вернулась к нему. И он, прежде чем отступить на шаг, крепко прижал ее к себе.

— Я смотрю на тебя, — сказал Ричард, — и вижу только мою жену.

Конец того лета, казалось, длился бесконечно. В воздухе пахло земляникой, и солнце сияло неожиданно ярко. Хелен была очень рада, что в доме появилась еще одна женщина, и с удовольствием раскрывала Лайле рецепты своих любимых блюд: супа с капустой, пирога с вареньем и сладкой картофельной запеканки. Перед ужином Лайла всегда выходила на лужайку, дожидаясь, когда вернутся с работы Ричард и Джейсон Грей. В это время дня небо становилось синим, и под этим небом Лайла возвращалась к жизни. На какое-то время она превратилась в женщину без прошлого: даже во сне она видела самые обыденные вещи — светлячков, жемчужные облака, медные чайники. Она не просила для себя счастья — просто не осмеливалась. Лайла знала только одно: ее кто-то любит, а это, как ни странно, была все, что ей нужно.

С приходом осени что-то изменилось. По ночам, когда Ричард засыпал после занятий любовью, Лайла вдруг заметила за собой, что дрожит от страха. Она была уверена, что потеряет Ричарда: однажды к дому подъедет их «крайслер», из которого вылезет только Джейсон Грей. Лайле начало сниться ее прошлое. Ее чрево сжималось, как в те дни после рождения ребенка, и эти потуги не давали ей спать по ночам. Ей было страшно спать в одной постели с мужем.

Как-то раз, проснувшись ночью, Ричард обнаружил, что Лайла, съежившись, сидит возле двери. Но когда он хотел вылезти из постели, Лайла предостерегающе подняла руку.

— Не подходи ко мне, — сказала она ледяным голосом, и от этого тона сердце ее сжалось от тоски.

— Иди спать, — спокойно произнес Ричард.

— Если бы ты знал обо мне все, ты никогда бы меня не полюбил, — ответила Лайла.

— Если ты имеешь в виду попытку самоубийства, то мне нет до этого никакого дела, — возразил Ричард.

Откинув голову, Лайла засмеялась так пронзительно, что Ричард похолодел.

— Иди спать, — повторил он.

— Значит, ты и в самом деле думаешь, что знаешь обо мне все? — презрительно бросила Лайла.

Ричард понял, что уже через несколько месяцев после свадьбы Лайла начала медленно от него ускользать, а потому, слегка повысив голос, сказал:

— Ладно, иди сюда и расскажи, почему ты хотела с собой покончить. Ты же этого хочешь, так что давай.

— Не хочу, — тихо ответила Лайла.

— Ну и не надо, — бросил Ричард. — Только, знаешь, ты либо расскажи мне все, либо забудь об этом. Дальше так жить нельзя.

Она забралась в постель и обняла мужа.

— Ты, кажется, говорила, что умеешь видеть будущее, — сказал он.

— Я умею гадать на чайных листьях, — прошептала Лайла. — Только и всего.

— А я тоже умею видеть будущее, — заявил Ричард. — Так что тебе лучше прекратить бороться с ним, ведь нам с тобой еще долго жить вместе.

Лайле очень хотелось, чтобы он оказался прав, но с приходом зимы она поняла, что оставаться в штате Нью-Йорк им больше нельзя. В Восточном Китае обязательно найдется кто-нибудь, кто разузнает о ней все и обязательно расскажет об этом Ричарду. Прошлое словно наступало ей на пятки. Дело дошло до того, что, когда Лайла вместе со свекровью отправлялась в город за покупками, ей начинало казаться, что где-то здесь, в чужой семье, живет ее дочь. Она не могла смотреть на детей. Ей чудилось, что ее груди вновь начали наливаться молоком. По ночам они так болели, что Лайле приходилось спать на спине. Близилась первая годовщина со дня рождения дочери, и это сводило Лайлу с ума. По вечерам солнце становилось оранжево-черным, а дни были серыми, точно булыжники. Лайла уже не сомневалась, что, если на зиму она останется в Восточном Китае, случится страшное. Она завела разговор о переезде, но Ричард, решив, что ей просто захотелось жить в собственном доме, пообещал меньше чем через год найти дом с видом на Лонг-Айленд и сразу же туда переехать. Однажды, когда на улице стоял мороз, похоже близилась снежная буря, Лайла, дрожа от холода, отправилась на автозаправочную станцию к Ричарду и Джейсону, чтобы отнести им термос с горячим кофе и немного еды. На автозаправке, тихо урча, стояла машина. На пассажирском месте сидела маленькая девочка. Ее мать зашла в контору, чтобы расспросить о дороге. Выйдя из конторы, женщина увидела Лайлу, которая прижалась к боковому стеклу и рыдала, глядя на ребенка.

Лайла усилием воли заставила себя не броситься вслед за автомобилем. Какая разница, что это был не ее ребенок. Лайла хотела его. Внезапно у нее возник ужасный план: спрятаться за машиной, затем схватить ребенка и бежать. И если бы мать девочки еще хоть немного задержалась в конторе, Лайла могла бы уже во весь опор мчаться на запад. Она включила бы радио, и оно тихо играло бы. Она включила бы печку, и маленькая девочка спала бы рядом с Лайлой, а ее сонное дыхание наполняло бы салон автомобиля сладким ароматом.