Дитя фортуны

Разумеется, нашлась все же одна женщина, дочь некоего дальнего родственника, которой удалось покинуть Восточный Китай, хотя и она уехала не дальше окраины города. Двадцать пять лет назад Хелен вышла замуж за одного рабочего-мигранта, индейца из племени шиннекок, которого русские женщины называли Краснокожий. Этот Краснокожий поселился вместе с Хелен в маленьком холодном домике в лесу, где высокие сосны давали такую густую тень, что нельзя было выращивать даже картофель. Когда Хелен вернулась в город, в свою бакалейную лавку, соседи с ней поздоровались, но больше не сказали ни слова, и не было в Восточном Китае такого человека, который бы не знал, что мать Хелен умерла от стыда.

Зимой, когда лед становился предательски скользким, старушки не решались выходить на улицу. С приходом апреля старые подруги воссоединялись, и сплетни начинали цвести пышным цветом. Однажды тихим и ясным вечером — ступни Лайлы еще не зажили и продолжали кровоточить — в гости к Бель приехали четыре дальние родственницы. Разговор зашел о Краснокожем и его жене. Все знали, что Хелен носила на себе странное проклятие: родив одного сына, она больше не могла иметь детей. Всем ужасно хотелось знать, что поделывал ее сын зимой. Пожилые дамы все ждали, что в один прекрасный день его отправят в исправительную колонию или он схватит ружье и застрелит своих родителей, после чего сбежит то ли в Коннектикут, то ли в Нью-Джерси. Однако ничего нового о парне слышно не было, даже когда закончилась зима: сын Хелен по-прежнему работал на автозаправочной станции, которую каким-то образом удалось купить его отцу. Как-то раз одна из русских дам призналась, что во время январской снежной бури, когда она вышла из бакалейной лавки и ее чуть было не унесло ветром, сын Хелен помог ей завести ее «форд». А после чашечки чая с виски старая дама шокировала всех заявлением, что парень показался ей весьма симпатичным.

В тот вечер Лайла подавала старушкам чай, но, когда одна из них попросила ее погадать на чайных листьях, вежливо отказалась, сославшись на головную боль. На самом деле Лайла так разволновалась, что не могла находиться в комнате, полной пожилых дам. Ей было девятнадцать, и, несмотря на все, что с ней произошло, она была полна жизни. В ту ночь Лайла впервые крепко уснула. Впервые со дня рождения дочери она увидела сон. Ей снилось, что посреди зимы распустилась сирень и что ее лепестки пробились сквозь слой покрывавшего их льда. Проснувшись, Лайла встала, оделась в темноте и тихо спустилась вниз. Впрочем, бабка все равно ничего не услышала бы. Перед тем как уйти, Лайла немного постояла на крыльце, чувствуя, что еще не вполне готова оставить свое горе в прошлом. Там, в далеком нигде, между Восточным Китаем и Риверхедом, находился мужчина, который сможет помочь ей все забыть. Внезапно Лайла увидела причину для того, чтобы стоило жить, и тогда она двинулась вперед по дороге. Сначала медленно, затем все быстрее, прочь от дома по узкому шоссе, которое впервые показалось ей широкой дорогой, ведущей туда, куда действительно хотелось попасть.

Они сыграли свадьбу на окраине Восточного Китая, в гостиной дома родителей Ричарда. Был июль, и повсюду цвели оранжевые лилии, даже в темно-зеленой тени огромных сосен. Хелен, мать Ричарда, проплакала всю церемонию, от начала до конца. И единственным гостем был школьный приятель Ричарда, парень по имени Бадди, который пришел в такое волнение из-за возложенной на него роли шафера, что едва не упал в обморок, когда священник заговорил о супружеской верности.

После церемонии Хелен увела Лайлу на кухню и, взяв за руку новоиспеченную невестку, произнесла: «Надеюсь, ты понимаешь, что теперь с тобой никто не станет разговаривать».

И действительно, как только Лайла сообщила бабушке Бель о свадьбе, та попросила ее покинуть дом. Поэтому последние полторы недели Лайла прожила в одном из мотелей Риверхеда. Впрочем, какое может быть дело до соседей тому, кто потерял дочь и родителей?

— Мне не нужен никто, кроме Ричарда, — сказала свекрови Лайла и полезла в шкаф за тарелками.

После церемонии состоялся небольшой ланч, на котором из гостей был один только робкий Бадди.

— Посмотрим, — мрачно бросила Хелен, достала из холодильника коробку с картофельным салатом и сразу села за кухонный стол, словно придавленная тяжестью коробки. — Учти, о тебе будут много болтать. Будут обмусоливать каждый твой шаг и разносить это по всему Лонг-Айленду.

Через открытую дверь было слышно, как жужжат пчелы. Лайла стояла, прижав к груди стопку фарфоровых тарелок, и думала о том, как смогла переродиться здесь, в Восточном Китае. О том, что скажет Ричарду, когда разденется перед ним в спальне и он увидит шрамы на ее запястьях, она не думала.

— Пойми меня правильно, я не жалуюсь, — продолжала свекровь, — но у меня была нелегкая жизнь. Меня спасает одно — любовь к мужу. Но иногда, — честно призналась Хелен, — мне хочется услышать и другой голос.

Однако Лайла ее уже не слушала. Она думала о том, что если когда-нибудь Ричард узнает о ее прошлом, то немедленно ее бросит, а это значит, что она сделает все, чтобы он никогда не узнал о ребенке. Она пришла к нему как человек без прошлого, словно родилась в тот день, когда впервые его встретила.

Отец Ричарда, тот самый Краснокожий, о котором судачили во всех столовых и гостиных, пришел на кухню за шампанским и бокалами. Он был такого же роста, как и сын, хотя Ричард считал, что отец будет чуть повыше. Всем было наплевать, как его зовут, а звали его Джейсон Грей. Когда он увидел печальные лица жены и невестки, то хлопнул пробкой от шампанского прямо на кухне, и от этого неожиданного хлопка женщины вздрогнули и рассмеялись.

Свою первую ночь Лайла и Ричард провели в спальне на первом этаже. Перед свадьбой Джейсон Грей переклеил в ней обои, а Ричард сколотил новую кровать из сосновых досок. Но даже когда был погашен свет, Лайла отказалась раздеться. Густые ветви сосен закрывали звезды, но лунному свету как-то удавалось проникнуть в комнату, в которой было так светло, что Лайла не сомневалась: как только она сбросит одежду, Ричард ослепнет при виде шрамов на ее руках.

Пока Лайла стояла у окна, Ричард сел на кровать и принялся стаскивать сапоги. Он был так счастлив, что боялся даже мигать, словно Лайла могла исчезнуть как сон. В свете луны Ричард видел ее прямую, точно струна, спину. Внезапно Лайла показалась ему ужасно робкой, и поскольку она и в самом деле была новобрачной, только что переехавшей в дом родителей мужа, и доверилась человеку, о котором почти ничего не знала, Ричард почувствовал, как бешено забилось сердце. В тот миг он полюбил Лайлу еще сильнее.

— Знаешь что, — тихо сказал он, — раз уж мы с тобой все равно муж и жена и всю жизнь проведем вместе, нам вовсе не обязательно сейчас заниматься любовью, если ты этого не хочешь.

Но Лайла хотела этого больше всего на свете. И все же она была готова расплакаться: ну как она объяснит мужу, почему хотела свести счеты с жизнью? Не зная, что делать, Лайла быстро расстегнула пуговицы на белом платье и сбросила его на пол. Она подняла руки над головой, словно сдавалась в плен. Она еще не распаковала чемодан, и если бы Ричард стал расспрашивать ее о прошлом, то немедленно ушла бы.

Когда Ричард подошел к ней и обнял, Лайла зажмурилась и съежилась, словно приготовившись к сильной боли.

— Не могу поверить, что ты такая красивая, — произнес Ричард.

Лайла открыла глаза и шагнула назад. В тот момент она испугалась, что вышла замуж за дурака.

— Ты даже на меня не смотришь, — одернула она мужа.

Ричард наклонился и поцеловал ее.

— О нет, я на тебя смотрю, — сказал он.

Оттолкнув его, Лайла поднесла руки прямо к его глазам. Неровные шрамы на ее запястьях становились все белее. Любой, кто находился в здравом уме, должен был их заметить.

— Посмотри на это, — повысила голос Лайла.

Всю свою жизнь Ричард испытывал странное чувство, что его очень любят и что он очень одинок. Родители так сильно любили друг друга, что в их жизни как-то не оставалось места ему, Ричарду. Ему было наплевать, что в Восточном Китае его считали изгоем. Он нуждался в ком-то одном, кто был бы таким же, как он. И теперь, когда у него появилась Лайла, он не собирался ее терять, пусть даже шрамы на ее руках и говорили о том, что он получил немного больше, чем рассчитывал. Ричард Грей не был дураком и кое-что знал о смерти. В десять лет он случайно увидел, как покончил с собой человек. Это случилось в лесу за пустыми армейскими казармами, где жили рабочие-мигранты. Ричард и сам родился в такой казарме. И до того как отец купил автозаправочную станцию и они переехали в собственный дом, Ричард частенько наведывался в казармы, где, между прочим, водилось больше оленей, чем во всем Восточном Китае.