Страница 4 из 101
Вот и сейчас, шагая вслед за друзьями, Валик вспоминал чугун со щами, который мать каждый вечер ставила на стол, а вокруг стола собирались шесть его братьев и сестер. По воскресеньям к щам добавлялся добрый шмат сала или вареная курица, от которой ему обычно доставалась шейка, а если повезет, то и ножка. Валик так явственно почуял аромат вареной курицы, что даже зажмурился. Но на самом деле пахло лошадиным навозом, кислым молоком и солдатским потом. По-прежнему доносился скрип тележных колес, хриплые команды ездовых да редкое позвякивание оружия.
Но чем дальше уходили друзья от родных мест, тем прозрачнее и возвышенней становились их мысли.
Арик думал о том, как усовершенствовать игру «Пятнадцать камушков» так, чтобы довести ее до мощи и глубины шахмат. Для этого надобно увеличить исходное число строк и столбцов игрового поля, ну и, само собой, количество игральных камней. Увеличить как следует, не боясь математических трудностей. Ему казалось, что он уже почти сделал это усовершенствование и получил звание первого гроссмейстера новой игры под названием... Впрочем, нового и звучного названия он пока еще не придумал.
Галик обдумывал военный трактат под предварительным названием «Тактика и стратегия современной войны». Он самонадеянно думал, что нынешние командиры, разного рода выскочки, всерьез в военном деле не разбираются. А он, Галик, помимо некоторых хвастливых сочинений отечественных генералов читал даже «Записки Цезаря», военные мемуары принца Евгения Савойского, а также древний роман о похождениях рыцарей сэра Ланселота и сэра Гавейна. С помощью будущего трактата он надеялся оказаться в главном штабе, произвести впечатление своими тонкими суждениями о способах современного боя и возможностях новейшего оружия, получить звание полковника, а потом, минуя генеральские погоны, сразу маршала. Вот тогда-то он и поможет своим друзьям и сделает их тоже полковниками. Оказавшись полковниками, они мгновенно выйдут в отставку и вернутся в свою родную деревню, где продолжат жизнь привольную и романтичную.
Валик, тяжело вздыхая, вспоминал смешливых деревенских девушек, которые так любили издеваться над ним за то, что он целые дни проводил на сеновале или у реки. Эти несносные девицы громко шептались у него за спиной, неожиданно разражались звонким смехом или вдруг запевали ироническую песенку про никому будто бы не ведомого бездельника. Но он хорошо понимал, какой именно бездельник и шалопай имелся в виду. Он сердился на них. Он тряс тяжеленными кулаками и ворчливо бранился. Ах как глуп, как недальновиден он был. Сейчас он был готов терпеть от них любые насмешки. Пусть даже самые жестокие. Он бы все простил и даже сплел бы для какой-нибудь скромной и милой девушки венок из полевых цветов. Впрочем, теперь у него были деньги – жалованье за его доблестный ратный труд. А с деньгами он стал бы популярен и без венков и песен. Валик даже зажмурился от вставшей перед его глазами картины: он сидит на берегу реки в новой рубашке, а девушки вокруг него водят хоровод. Но увы – сама возможность подобной сцены осталась далеко позади. И с каждым шагом отодвигалась все дальше.
Нашлось и одно воспоминание, общее для троих друзей. В далеком детстве, когда им было лет по семь или восемь, они ушли в лес за грибами и заблудились. Вечер был безлунным, и быстро стемнело. Долго петляли они с полными грибов корзинами по незнакомой чаще, с испугом думая, что придется ночевать в черном глухом лесу. И вдруг за деревьями что-то засветилось, как будто разом вспыхнули десять гнилушек и сто светлячков. Они вышли на поляну и увидели седобородого старика в длинном темном балахоне с капюшоном. От его высокой фигуры лился тихий, спокойный свет. Дети замерли. «Не бойтесь, – сказал старик, – подойдите ко мне, я укажу вам дорогу». Они робко приблизились. «Какие славные у вас лица, – сказал старик, – какие чистые глаза. Какие нетронутые души. Однако жизнь у вас будет нелегкой. Когда вы подрастете, вам дадут оружие и заставят убивать людей. Людей, имен которых вы даже не будете знать. Это тяжкое испытание. Но вы должны остаться честными, и тогда у вас все получится. Вы не нанесете урона тем, кто его не заслужил. А воевать? Что ж, кому-то ведь надо защищать и себя, и своих близких, и родную землю».
Старик высоко поднял руку и провел ею в воздухе сначала сверху вниз, а потом широко от плеча до плеча. Дети следили за тонкими белыми пальцами, собранными в щепоть, за провисшим черным рукавом балахона, и вдруг им стало совсем не страшно. «А сейчас идите и порадуйте собранными боровиками да маслятами своих добрых матушек, которые давно уже волнуются. Ваша деревня вот за этими побелевшими от времени стволами». Старик рукой показал направление. Показал и исчез, а серебряный свет, освещавший убегавшую за огромные белесые стволы тропинку, непостижимым образом остался. Не прошли детишки и ста шагов, как вышли на окраину родной деревни. Серебряный свет к тому времени пропал, зато хорошо был виден огонек в оконце крайней избы.
Встреча в лесу произвела на них такое сильное впечатление, что они даже не решались обсуждать ее между собою. Все трое почему-то делали вид, что ничего не произошло. Постепенно им стало казаться, что старик им просто привиделся, потому что они были утомлены и напуганы темным лесом. Но сейчас, шагая за скрипучей подводой, все трое вспомнили это приключение детских лет. Вспомнили слова «Вам дадут оружие и заставят убивать людей».
В деревне трое друзей слыли сорванцами и лентяями. Особенно Валик, который если не валялся на сене, то гонялся за петухом Жаном-наглецом, тренируя его в беге, или больно дергал за хвосты местных котов. Коты разбегались, только завидев издалека внушительную фигуру их мучителя.
Галик был тихим пареньком, в деревне его считали умником. Но мать частенько бранила его за то, что он плохо следил за огородом, который порос сорняками. То же самое и суровый отец Арика: он искренне считал своего сына лоботрясом и был недоволен тем, как тот помогал ему в кузне. Все знали: любимым делом парней было запрятаться в кусты, где они целыми днями готовы были сражаться в какую-то пустяковую игру. Но теперь деревня спохватилась. Кое-кто даже вздыхал: ох, вернутся ли наши пареньки? Не убьют ли их на этой далекой, непонятной и страшной войне?
Уходя с военным обозом, Арик не догадывался, что девушка с русой косою, совсем юная, но уже прославившаяся на всю деревню своим искусством вышивания, тайком посмотрела ему вслед. А когда вернулась в свой дом, то, взяв в руки цветные нитки и пяльцы, прежде чем продолжить свое вышивание, спела в тишине начальные строки старинной баллады:
На первом же привале трое друзей осторожно заглянули в свои мешочки и выяснили, что у каждого одна и та же сумма – двенадцать серебряных и двадцать семь медных монеток. Таких денег они никогда еще не держали в руках.
И все же – сердце какого юноши не вздрогнет от вида военной формы, от блеска оружия, которое вот-вот станет его личным? Они все трое шли от каптенармуса с ворохом военной одежды и, что скрывать, в каком-то радостном возбуждении. Больше всех радовался Валик. В просторной палатке, расположившись у мутноватого осколка зеркала, когда-то украшавшего купеческое трюмо, а ныне криво угнездившегося на раскладном походном кресле, он выставлял вперед то ногу, то плечо. На нем были расширяющиеся к колену полосатые – синие с белым – штаны, могучие, с раструбами, сапоги на модных каблуках, короткий красный камзол, перетянутый широким белым кожаным поясом, а через плечо шел еще один белый ремень, на который полагалось цеплять шпагу.