Страница 4 из 11
Текла привычная жизнь без больших потрясений.
Пришло время Рыжему встать у руля главного корабля пиратов. Лаэрт, даже не выходя с сыном в море, воспитал весьма удачливого хозяина быстрых триер. Теперь уже об Одиссее шла слава как о жестоком и хитром добытчике. Рыжий не боялся стычек, не уклонялся от боя, не гнушался никакой выгодой. Обмануть? Захватить? А чего же ради он выходил в море? Молод, но весьма крепок Одиссей Лаэртид.
Учеба Полифрона «Многоумного» пригодилась, Одиссей легко подсчитывал прибыль, прекрасно разбирался в том, где какая земля, знал береговую линию всех островов Эллады, легко ориентировался даже по звездам (хотя позже Паламед скажет, что это он научил ахейцев ходить по Волопасу), говорил на нескольких языках, а еще славился своим умением рассказывать истории…
Вообще-то, рассказывать его научил именно Полифрон, заставляя ради запоминания их с Ментором повторять истории чужих подвигов, войн, деяний. Больше всего мальчишкам, конечно, нравились подвиги Геракла. Но Полифрон в ответ на их мечты вроде «вырасту, тоже стану героем!» отвечал насмешливо:
— Стоит ли, ведь герои совершают подвиги, идя напропалую, бывают обычно несчастны и одиноки.
Мысли о несчастье и одиночестве мальчишек волновали мало, но Одиссей все же интересовался:
— А как надо?
— Хитростью. Вот твой дед, если бы открыто воевал с теми, у кого воровал стада, давно погиб бы, а хитрость помогла и выжить, и стать богатым.
Рыжий запомнил, что нужно быть хитрым, но никогда не в ущерб себе. Позже это не раз выручало Одиссея и всегда помогало выжить. Зачем идти напропалую и рисковать своей головой, если можно обхитрить? А предать? Смотря кого, если друга, то нет, а вот недруга можно и предать, это тоже всего лишь хитрость.
Конечно, у сына не столько кораблей, как было у отца, не столько добычи, не столько богатств. Но это не только потому, что Одиссей менее силен как пират. Просто микенский царь Агамемнон, у которого золота — как рыбы в море, тоже построил флот и объявил себя защитником торговли от пиратов. Серьезное заявление вовсе не означало, что Агамемнон и впрямь намерен покончить с пиратством на Великой Зелени, просто он попытался поставить «вольных охотников за наживой» под свои паруса. Тех, кто не пожелал платить дань новому хозяину, преследовал. Агамемнону рекой потекло золото, но торговцы при этом едва ли смогли вздохнуть спокойно. Тоже хитрость…
Одиссею хватало и своего, он был удачлив и верен себе. Лаэртида у каждого костра ожидал радушный прием, потому что рассказывал занимательнейшие истории, в которых никогда нельзя понять, где правда переходила в вымысел и наоборот.
Семьи у Лаэртида не было, хотя Антиклея уже не раз намекала, что у родственников его сестры Ктимены, которая замужем на острове Зам, красивые дочери и приданое немалое… Но, глядя на рыжие кудри своего любимца, вздыхала. Если честно, то Антиклее вовсе не хотелось, чтобы какая-то красавица захватила сердце ее сына, пусть уж Одиссей лучше бороздит Великую Зелень. Всякий раз видя, как корабли сына входят в бухту Ретра, Антиклея замирала от счастья и восторга, Лаэртид не возвращался пустым, хотя иногда отсутствовал по году, а однажды и больше. Пиратское счастье тоже обманчиво, а жизнь опасна. Ты охотишься за чужими товарами, кто-то за твоими…
Мореходы, охотники за добычей и торговцы тогда в Ахайе были единым целым. Это финикийцы намеренно возили через Великую Зелень товары, сидели с ними на рынках, обменивая, предлагали женщинам красивые безделушки, сделанные далеко-далеко, а мужчинам оружие, критяне вон тоже научились у народов южных стран… Ахейцы совмещали все это — они и выращивали овец, коз, быков, и пряли шерсть, ткали ткани, и возили все эти товары в другие земли, где нет вольных пастбищ, и заодно грабили по пути встречные суда или побережье, куда занесут ветры.
Хорошо, если дома останется кто-то, кто будет пасти овец или ткать, кормить быков и прясть, вырастит пшеницу и соберет оливы. Для этого есть рабы и жены, которые трудятся в поле и за ткацким станом, пока мужья работают веслами и копьями в море.
У Одиссея за скотом и садом приглядывал Лаэрт, у него полсотни рабов, а за ткачихами и домом — Антиклея. Но жена все равно нужна хотя бы потому, что нужен сын — наследник, продолжатель рода, тот, кто следующим встанет у рулевого весла семейной триеры.
Однажды Одиссей увидел своего наставника Полифрона, сидящего на краю мыса с взглядом, обращенным в сторону Великой Зелени. Полифрон не раз уходил вот так помечтать, но раньше царевич почему-то не обращал на это внимание. Рабам некуда бежать с Итаки, вокруг море и море… На западе и юго-западе Самос — Кефалления, на севере Левкада, на северо-востоке земли Акарнании, на востоке Этолия, на юго-востоке Пелопоннес, на юге Закинф. Мимо не проплывешь, на самом острове деться и вовсе некуда, Итака мала для того, чтобы долго прятаться.
Но Полифрон и не собирался никуда бежать. Обычно он, завидев кого-то из хозяев, торопился подняться и приветствовать, а тут словно не увидел Одиссея, хотя очень любил Рыжего. Затуманенный взор наставника что-то искал в морской дали.
— Там земли Этолии…
— Я помню. Но смотрю не на Элладу, а дальше.
— Где твоя земля?
Маленьким Одиссей задавал такой вопрос Полифрону, но тот всегда просто делал взмах рукой на юго-восток:
— Там… далеко… за морем.
Теперь ответил похоже:
— Далеко…
— Хочешь, я отвезу тебя в Баб-Или?
И такой вопрос задавал маленький Одиссей, но Полифрон отшучивался. Если честно, он мог уплыть с кем-то из торговцев, его с удовольствием забрали бы. К тому же Лаэрт давно освободил Полифрона, потому что наставник несколько раз спасал жизнь беспокойному Лаэртиду, когда тот куда-то проваливался или тонул. Но Полифрон был слишком привязан к своему воспитаннику, ставшему за два десятка лет взрослым мужчиной.
На сей раз раб вдруг вскинул на молодого хозяина затуманенные глаза и тихо ответил:
— Только до Родоса или Кеми, дальше я сам…
— Я ухожу послезавтра.
— Я успею попрощаться с Евмеем…
— Пойдем вместе, — рассмеялся Одиссей. Он тоже каждый раз поднимался на Аретусу, чтобы посидеть у костра со свинопасом, это был своего рода ритуал перед отплытием.
Он действительно довез Полифрона до Кеми и отпустил.
— У тебя есть дом?
— Был… Меня ждут…
— Столько лет? Ты же двадцать лет жил на Итаке.
— Ждут. Если обещал вернуться, обязательно ждут, сколько бы лет ни прошло.
— Я не умею прощаться. Уходи тихо…
Сколько раз он потом ругал себя за эти слова!.. Полифрон кивнул.
Он действительно скользнул с корабля тихо.
Одиссей обернулся на шум и вздрогнул. Время стало тягучим, словно в дурном сне, когда ты кричишь, но тебя не слышат, бежишь и не можешь сделать даже шаг, не можешь догнать, остановить…
Он не смог, не успел остановить людей Паламеда, решивших, что раб удрал с корабля Лаэртида. Полифрон сопротивлялся отчаянно. Когда Одиссей все же оказался рядом, диким рыком заставив замереть людей Паламеда, наставник был еще жив, но смотрел на мир уже одним глазом и едва дышал.
— Не мсти за меня… не стоит… И обязательно возвращайся, если обещал…
Душа Полифрона покинула его тело.
Сзади раздался голос Паламеда:
— Мои люди были неловки, они убили твоего беглого раба. Я готов заплатить его стоимость…
Одиссей выпрямился с телом Полифрона на руках.
— Это мой наставник.
Глаза Паламеда сверкнули насмешкой:
— Твой наставник раб?
— Я тебя убью.
Сын Навплия даже отшатнулся, столько ненависти во взгляде Одиссея. Не будь у него на руках безжизненного тела Полифрона, Лаэртид взялся бы за меч немедленно.
Рядом словно ниоткуда возник друг Одиссея Антифат.
— Бывают рабы благородней и лучше свободных.
Паламед проглотил оскорбление, тем более к ним уже бежали стражники порта.
В Кеми не слишком жаловали разборки на берегу. Вот выходите в море, там и режьте друг дружке горло. Вернее, начало свар приветствовалось, потому что сцепившихся просто забирали в местную тюрьму, а к тому времени, когда за них доставляли большой выкуп, ни кораблей, ни товаров обычно не находилось, все исчезало без следа. Выгодное дело, потому и не пропускали ни одной стычки.