Движение

Джек кивнул на синфию, которую Исаак любовно разглядывал в свете свечи.

— А за это, полагаю, вы потребуете, чтобы вас не преследовали по закону, а ваши сыновья получили ферму в Каролине.

— Мои сыновья и Томба, — сказал Джек. — Это африканец, который был со мной с тех самых пор, как я встретил его на берегу неподалёку от Акапулько. Отличный малый.

— У нас была причина настаивать на разговоре именно сегодня вечером, — напомнил Даниель.

— Болингброк припёр Равенскара к стене, — сказал Джек, — и Равенскару нужно какое-то оружие.

— Да.

— Тогда покажите Болингброку это. — Джек снова кивнул на синфию. — Вы его здорово огорошите. Он уже много месяцев их у меня клянчит.

Исаак и Даниель надолго замолчали. Они некоторое время переглядывались, прежде чем снова посмотреть на Джека.

— Генри Сент-Джон, виконт Болингброк, статс-секретарь её величества, клянчит у вас?

— Назовите его хоть десятком титулов, ответ будет «да».

— Тогда едем к вашему доброму другу Болингброку, — сказал Даниель и, не особо скрываясь, посмотрел на часы.

— Мне он не друг, а заноза в заднице, — отвечал Джек, — и я не войду к нему в дом, даже если он меня пригласит. Но вы можете забрать этот пакет в доказательство моих намерений, а я поеду с вами на Голден-сквер и погуляю рядом, пока вы будете говорить с Болингброком. Когда закончите, расскажете, к чему пришли. Мне охота знать, будет следующим королём Англии немец или француз.

— В вашем плане есть изъян крайне прозаического толка, — сказал Даниель. — Мы приехали в фаэтоне.

— Ну и повеса вы, доктор Уотерхауз! Держитесь подальше от моих сыновей!

— Двое могут в него втиснуться, хоть и не без труда.

— Тогда втискивайтесь сами. — Джек подошёл к двери, открыл её и сделал жест, означающий «после вас». — Я поеду на запятках, как лакей, сообразно моему общественному статусу, и если какой-нибудь грабитель или якобит за нами увяжется, проткну его клинком.

Фаэтон ждал во дворе рядом с тюрьмой. Можно было проехать под аркой городских ворот — готического «замка», где помещались богатые арестанты — на западную часть Ньюгейт-стрит, которая вывела бы на Холборн. Однако Даниель знал, что сейчас по всему северному пути к Голден-сквер пылают костры; туда, к этой границе, стягиваются боевые порядки вигов и тори. Поэтому он выбрал южную дорогу. Они проехали через Олд-Бейли и дальше на юг до Ладгейт-хилл, которая, продолжаясь на запад, становилась последним мостом через Флитскую канаву, потом — Флит-стрит и, наконец, Стрендом.

Мысль поставить Джека на запятки оказалась удачной, ибо фаэтон был снабжён решёткой, расположенной на высоте лакейского лица, чтобы слуга и хозяин могли общаться так же свободно и к такому же взаимному неудовольствию, что и дома. Даниель открыл окошко, и теперь Джек мог болтать с пассажирами, почти как если бы сидел с ними в фаэтоне. Он был весел — куда веселее Исаака — и отпускал саркастические замечания по поводу Олд-Бейли, запахов Флитской канавы, штаб-квартиры Королевского общества, Друри-лейн, клуба «Кит-Кэт» и прочих достопримечательностей, мимо которых проезжал фаэтон. Даниель слушал по большей части благодушно, а вот Исаак, подозревавший, что Джек его дразнит, тихо кипел, как вынутый из печи тигель. На Чаринг-кросс были костры, драки и собачьи свадьбы. Джек ненадолго умолк, потому что насторожился. Однако опытный кучер Роджера благополучно миновал перекрёсток и выехал на короткую улицу под названием Кокспер, которая разветвлялась на Хей-маркет и Пэлл-Мэлл сразу перед Итальянской оперой.

— Наверное, сегодня дают спектакль, — заметил Джек через решётку.

— Не может быть, — отвечал Даниель. — Сезон ещё не открылся. Думаю, ставят декорации и репетируют возрождённого «Алхимика» Бена Джонсона.

— Я его мальчишкой сто раз видел, — сказал Джек. — Зачем его возрождать?

— Потому что герр Гендель написал к нему новую музыку.

— Что?! Это же не опера.

— Вкусы меняются, — объяснил Даниель. — Театр, построенный мистером Ванбругом, не похож на театры вашего детства; он крытый, неописуемо богато украшен, а всё действие происходит за аркой просцениума.

— Погодите, я в таких был, — сказал Джек. — Ни слова не разобрал. По малолетству слишком много баловался с огнестрельным оружием — совсем себе слух испортил.

— Не грешите на свой слух. Никто не слышит, что говорят актёры в таких театрах. А тот, что на Хей-маркет, — из худших.

— Когда Ванбруг его строил, — вмешался Исаак, внезапно оттаивая, — это называлось «Королевский театр». Когда он открылся, девять лет назад, и публика решила, что присутствует на пантомиме, пришлось срочно переименовать его в Оперу, чтобы актёры могли драть глотку, как принято в оперном искусстве.

— Больно слышать, что добрый старый «Алхимик» испортили, — вздохнул Джек. — Так бы и съездил вашему Генделю по сусалам.

— Всё не так плохо, — успокоил его Даниель. — Когда у Оперы начались финансовые затруднения (что произошло довольно скоро), маркиз Равенскар пришёл на помощь и перестроил здание внутри: уменьшил зрительный зал, опустил потолок, и прочая.

— Стало слышно?

— Разумеется, нет. Ему пришлось всё разобрать и перестроить ещё раз; однако он покрыл расходы, организовав подписку по полгинеи.

— Так дешево! Я бы взял один подписной лист, если бы знал.

— Я попрошу маркиза Равенскара добавить вам его в качестве маленького презента.

— Тогда заодно сообщите ему, что Оперу осадила толпа, — сказал Джек. — То, что я сперва принял за фейерверк в честь премьеры, вблизи больше походит на уличные беспорядки. Я вижу несколько конных, а с фланга на них из-за Оперы движется пехота.

— Пехота?!

— Кое-кто сказал бы просто «толпа», но, на мой взгляд, они движутся слишком слаженно и выстроены повзводно. Это ополчение. Да, я вижу перед входом ещё что-то: похоже, опрокинутый экипаж.

Тут фаэтон свернул на Хей-маркет, и в левых окнах показалось здание Оперы. Всё было, как описал Джек, кроме пехоты. Впрочем, Даниель знал, что за Оперой расположен постоянный строительный лагерь: в бесконечных попытках добиться, чтобы публика слышала актёров, Равенскар продолжал перестраивать театр; здесь же сооружали декорации. В таком месте вполне могло встать на бивуак ополчение вигов. Если Джек и впрямь видел пехоту, то именно там.

Фаэтон тряхнуло, как если бы он проехал через бугор. Джек спрыгнул. Глянув через решётку, Даниель увидел, что он уменьшается. Джек стоял на середине Хей-маркет, прямо перед Оперой.

— Я только что узнал опрокинутый экипаж! — крикнул он. — Мне кое-что предстоит тут совершить.

— Наша сделка не доведена до конца! — завопил сэр Исаак.

— Ничего не могу поделать. Постараюсь отыскать вас на Голден-сквер позже.

— Если не отыщете, считайте её разорванной, — слабым голосом проговорил Исаак, не уверенный, что его ещё слушают. Джек Шафто растворился в толпе.

Являют вновь отстроенные стены

И в зодчестве, и в жизни перемены.

Театр — венец проектов и усилий,

А пьески-то остались, что и были.

Такой поток щедрот — чего же ради?

Невинность в страхе, и порок внакладе.

Когда и где так торопились к сроку?

Так много вложено, так мало проку.

Клуб «Кит-Кэт» сделался знаменит по всему королевству. И ныне члены его возвели храм своему Ваалу, новый театр на Хей-маркет. Камень в его основание заложила с большой помпой дщерь преславного полководца; под закладной камень либо на него поместили серебряную пластину, на одной стороне которой выгравировано «Кит-Кэт», на другой — «маленькая вигесса» [21]. Оное совершено ad futuram rei memoriam [22], дабы эпохи спустя люди знали, чьими достойными руками и ради какой благородной цели воздвигнуто сие величественное здание.

21

В честь леди Анны Сандерленд, дочери герцога Мальборо.

22

на будущую память о событии (лат.).