Движение

Следом за Сатурном члены клуба вошли в помещение, пол которого был усыпан плетями хмеля для придания воздуху свежести (мера, надо сказать, не помогла). Немногочисленные посетители (человек шесть) сидели вдоль стен, как будто в центре трактира разорвалась граната, и их разметало по сторонам. Это были не матросы (потому что обутые) и не капитаны (потому что без париков). Видимо, в «Грот-салинге» собирался средний класс обитателей моста: шкипера, лодочники, извозчики и тому подобный люд. Все разговоры сразу умолкли, все взгляды устремились на вошедших. Трактирщик кивнул им из-за своего бастиона в углу. Члены клуба, не зная, что наплёл хозяину Сатурн, отвечали кивками и невнятным мычанием. Дверь в дальнем конце помещения вела на крутую тёмную лестницу, не нуждавшуюся в перилах: чтобы не упасть, довольно было расправить плечи, упереться ими в стены и глубоко вдохнуть. Сатурн как-то сумел её преодолеть и через ещё одну узкую дверь протиснулся в комнату.

Впрочем, члены клуба, вошедшие за ним, увидели сперва не комнату, а то, на что смотрели её окна: Лондонскую гавань, которая выглядела запруженной древесным сором, так много здесь было судов всех размеров и форм. На «Благоразумии» они почти полдня лавировали среди этого скопления, иными словами, были его частью и могли бы привыкнуть. Однако сверху, через частый оконный переплёт, картина представала совершенно иной: множество судов, каждое из которых по-своему загружалось, разгружалось, конопатилось, смолилось, красилось, ремонтировалось, драилось, покачивалось на воде под проливным дождём — казались выставленными на обозрение клубу, словно некий деспот, одержимый страстью к морской живописи, приказал вырубить все леса в государстве и забрать всех подданных в матросы, дабы написать с натуры эпическое полотно.

Пол в комнате был просто изнанкой трактирного потолка; в широкие щели между досками проникали полосы света и фумаролы табачного дыма.

Сильно удивила членов клуба соломенная кровля — в послепожарном Лондоне таких уже не осталось. Все некоторое время смотрели, разинув рот и словно говоря: «Да, я слыхал, что когда-то мы строили убежища из травы».

Здания на Лондонском мосту возводили методом проб и ошибок. Хозяева расширяли свои дома, надёжные в том смысле, что они до сих пор не рухнули, достраивая помещения над водой на карнизах, удерживаемых наклонными опорами. То была стадия проб. На стадии ошибок пристройки падали в Темзу: недели через две их выбрасывало волнами на побережье Фландрии, иногда вместе с мебелью и утопленниками. Те, что не падали, заселялись; со временем к ним лепили следующие. В итоге этих бесчисленных итераций мост за столетие разросся вширь, насколько позволяли Божьи законы и людская изобретательность.

Даниель, пройдя по шатким доскам в восточную часть комнаты, оказался с трёх сторон зажат окнами. Когда-то здесь был экспериментальный балкон; после того, как он простоял нескольких лет, его застеклили. Словно творог на сите, Даниель висел над Темзой, удерживаемый лишь редкими досками примерно в палец толщиной. Сквозь щели он видел, как бурлит у опоры вода. На миг накатило головокружение — вечный бич Гука. Переборов слабость, Даниель посмотрел в сторону Саутуорка и довольно быстро нашёл Бимбар-яму: до её почерневшего кирпичного фасада было не больше двухсот ярдов. Для удобства наблюдений кто-то оставил на подоконнике подзорную трубу и вынул один стеклянный ромбик переплёта.

— Любуйтесь, — произнёс новый голос. — Труба не хуже, чем у вас в Королевском обществе.

Даниель обернулся и увидел Шона Партри: тот сидел в дальнем углу комнаты, по-турецки скрестив ноги, обложенный железяками, и набивал трубку.

Даниель взял трубу, раздвинул на всю длину и примостил широким концом в нижний угол вынутого ромба, куда всё тот же заботливый человек заранее положил тряпицу. Таким образом, труба фиксировалась плотно, а у Даниеля оставалась возможность немного поворачивать узкий конец. Он приложил глаз к окуляру и, наведя на резкость, увидел увеличенные окна верхнего этажа Бимбар-ямы. Некоторые были заколочены или завешены обрывками парусины, одно стояло выбитое. За ним виднелись половицы нежилой комнаты, испещрённые белыми звёздами птичьего помёта.

— Смотреть особенно не на что, — признал Партри. — Мистер Нокмилдаун не любит соглядатаев.

— Отлично! — вынес вердикт Даниель. — Охотник, который приманивает дичь, должен устроить засидку, чтоб наблюдать за зверем — близко, но не слишком, дабы тот не увидел его и не насторожился. Эта комната удовлетворяет всем требованиям. Насчёт трубы, мистер Партри, вы правы. Линзы шлифовал мастер.

По комьям пыли и перьям от подушек можно было определить, где у прежней обитательницы стояла кровать, средство извлечения дохода. Ложе греховных наслаждений выбросили в реку и заменили мебелью из досок и бочонков. Тредер и Кикин тут же уселись, Орни двинулся было к окну, чтобы посмотреть на «Благоразумие», однако замер на месте, почувствовав, как балкон проседает под его весом.

— Что вы сказали хозяину о нас и о наших целях? — спросил мистер Тредер Сатурна.

— Что вы из Королевского общества и будете наблюдать за течением реки.

— Он ведь так не думает?

— Вы не спросили меня, что он думает. Вы спросили, что я сказал. Думает он, что вы дельцы и расследуете случай мошенничества со страховкой, для чего вам надо следить за неким кораблем в гавани.

— Отлично — пока он будет рассказывать всем такое, никто не заподозрит, чем мы на самом деле заняты.

— О нет, он не станет этого рассказывать. Рассказывать он будет, что вы — диссентеры, вынужденные собираться тайно из-за последних законов, принятых по настоянию Болингброка.

— Я просто хочу сказать: пусть посетители трактира считают, что мы диссентеры.

— Нет, они так не считают. Считают они, что вы содомиты, — отвечал Партри, чем на время заткнул Тредеру рот.

— Неудивительно, что с нас дерут такую плату, — задумчиво проговорил Кикин, — учитывая, сколько всего творится в одной каморке.

Партри сидел на куске парусины в позе портного, только работал он с орудиями поимщицкого ремесла: наручниками, кандалами, цепями, ошейниками и замками, которые поочередно осматривал и смазывал. Вряд ли это улучшало репутацию клуба у завсегдатаев питейного заведения внизу.

— Что предложим сегодня на аукцион? — спросил Партри.

Даниель отошёл от окна, передал трубу мистеру Орни и взял шкатулку, которую, войдя, поставил на бочку.

— Раз уж вы знаток оптики, мистер Партри, это вас заинтересует. Здесь собрание линз, иные не больше мышиного глаза, но все отшлифованы безупречно.

Партри сощурился.

— Думаете, Джек-Монетчик затеял такую кутерьму ради коробки линз?

— Думаю, ему нужно что-то из вещей Гука. Что и зачем, я не знаю. Предлагая линзы, мы показываем, что у нас и впрямь есть на продажу вещи Гука, поскольку никто больше таких не делал. Купит Джек или нет, внимание его нам сегодня обеспечено.

— Сегодня, завтра или через неделю, — поправил Партри. — Трудно сказать, сколько они пролежат в Бимбар-яме, прежде чем Джек или его представитель удосужится на них взглянуть.

С этими словами Партри забрал у Даниеля шкатулку, спрятал её под матросскую куртку и начал спускаться по лестнице. Сатурн пошёл следом. Сквозь щели в полу члены клуба слышали, как он просит хозяина отправить наверх четыре кружки горячего флипа.

«Охота» началась. Даниель перетащил на балкон пустой ящик и сел лицом к Бимбар-яме. Он не рассчитывал увидеть что-нибудь стоящее, но чувствовал, что так диктуют приличия. Служанка с расширенными от жадного интереса глазами внесла четыре кружки дымящегося флипа. Этот напиток из горячего пива с бренди, яйцом и пряностями обычно готовили зимой, но для нынешней погоды он подходил как нельзя лучше. Орни вытащил из кармана Библию и погрузился в чтение, не обращая внимания на ядовитые взгляды мистера Тредера. Кикин надел очки и принялся изучать внушительного вида кириллический документ. Тредер выудил из одежды карандаш и начал строчить заметки, используя бочку вместо стола. Даниель не захватил с собой ничего, чтобы скоротать время. Цепи и кандалы Партри его не привлекали. По счастью, Питер Хокстон, ярый книгочей, успел разбросать по комнате немало печатной продукции, например, английский перевод Спинозы. Даниелю хотелось чего-нибудь полегче, и он взял памфлет.