Анафем

Закончив рассказ, я взглянул на Олвоша, ожидая увидеть торжество. Да, он заполучил меня с потрохами. Но Олвош смотрел серьёзно и чуть печально. Он знал, что так будет. Он сам через это прошёл.

Последовало молчание — долгое, но не тягостное. Затем магистр сказал, что с учётом обстоятельств трудно определить, совершил ли я хоть что-нибудь предосудительное. Как я понял, это значило, что Магистрат, выслушав историю Бражжа, «Вита», Ларо и Дага, не сочтёт, что Осуждённого следует казнить. В худшем случае это нейтральное свидетельство. У меня словно камень с души упал. В следующий миг я разозлился на себя, что позволил шаману манипулировать мною эмоционально.

Если меня всё-таки по-прежнему мучает совесть, продолжал Сарк, я должен задуматься и в следующий раз, когда моя история будет звучать в небесном суде, проявить себя лучше.

Другие рассказывали ещё более чудовищные случаи. В некоторые я просто не поверил. Я был не единственным новичком в каюте и по ухмылкам на лицах части собравшихся догадывался, что их сюда затащили. Возможно, они нарочно приукрашивали свои рассказы, чтобы проверить, смогут ли шокировать магистра.

Видимо, по келкским правилам ему полагалось внести завершающий аккорд.

— С древних времён мы говорим, что день последнего суда грядёт. Однако сегодня я говорю вам, что он настал! Знамения очевидны. Магистрата или его приставов видели в небесах! Он обратил алое око на инаков в концентах и вынес им приговор. Теперь он обращает взор на нас! Так называемый небесный эмисcap приступил к Магистрату с мольбой и был извержен во гневе сообразно своим заслугам! Что скажет Магистрат о вас, собравшихся в этой каюте? О ком будет говорить Осуждённый на последнем заседании? О тебе, Вит, и о твоих делах? Чтобы оправдать себя и свои создания, расскажет ли он о тебе, Трайд, или о тебе, Террас, или о тебе, Эверделл? На какую чашу весов лягут в последний день ваши поступки?

Вопросы были намеренно суровые, и магистр Сарк не собирался на них отвечать. Он только поглядел в глаза каждому из нас.

Кроме меня. Я смотрел в переборку, пытаясь понять, что он имел в виду. Магистрата видели в небесах? Небесный эмиссар извержен во гневе? Надо ли понимать это буквально?

Если что-то случилось с небесным эмиссаром, то какова судьба Джезри?

Я отчаянно хотел знать и не решался спросить.

Служба закончилась, но у меня не было сил встать. Я сидел, привалившись к переборке, так что вибрация двигателей отдавалась у меня в голове.

Один из кедептов разговаривал с Олвошем. Когда каюта почти опустела, они подошли ко мне. Я сел прямее и попробовал найти в себе силы, чтобы выдержать ещё одну проповедь.

Кедепта звали Мальтер.

— Я хотел спросить, — начал он, — ты не инак?

Я не двинулся и не ответил, судорожно пытаясь вспомнить, что думает о нас келкс.

— Я потому спрашиваю, — продолжал Мальтер, — что перед нашим отплытием в городе ходили слухи, будто с ледника спустился переодетый инак. Вроде бы с ним произошло то же, что с тобой.

Я удивился, но не надолго. Легко было вообразить, как Ларо рассказывает каждому встречному и поперечному о трагическом походе с участием инака по имени Вит.

Наверное, что-то отразилось у меня на лице.

— Я всегда хотел увидеть инака, — сказал Мальтер. — Для меня это была бы честь.

— Ну, — ответил я, — сейчас ты его видишь.

Нак, инак. Уничижительный экстрамуросский термин. Ассоциируется с мирянами, придерживающимися иконографии, которая изображает инаков в исключительно чёрных красках.

Махщ вчетверо больше города, окружающего концент светителя Эдхара. То есть это самый крупный город, в котором я побывал за свои странствия — да и за всю жизнь, если на то пошло. К огорчению бывалых пассажиров — тех, кто постоянно путешествует по Арктике на таких судах, — нам не разрешили подойти к причалу и велели оставаться на рейде. С мостика просочились слухи, что весь порт занят военными транспортами, и места для гражданских судов изыскивают по мере возможности.

Почти весь тот день я провёл на палубе, глядя на город и радуясь, что попал в климатическую зону, где погода не пытается меня убить. Махщ хоть и севернее Эдхара (он лежит на пятьдесят седьмой параллели), климат здесь умереннее благодаря тёплому океанскому течению. Не жара, конечно, но и не холод. Если надеть куртку и оставаться сухим, не замёрзнешь. Оставаться сухим, впрочем, довольно проблематично.

Махщ возник на берегах фьорда, разделяющегося на три рукава. У каждого своя специализация. Один военный — там сейчас происходила какая-то активная деятельность. Другой коммерческий. Эту часть порта выстроили в эпоху Праксиса, чтобы принимать и отправлять грузы в стальных ящиках; с тех пор она очень мало изменилась. В обычных обстоятельствах мы подошли бы к какому-нибудь из её пассажирских причалов. Третью часть порта, самую старую, возвели из камня и кирпича за тысячи лет до Реконструкции, когда корабли двигались силой ветра и разгружались вручную. Очевидно, тамошние каменные доки по-прежнему пользовались спросом: туда то и дело заходили судёнышки поменьше.

Старый город и порт стоят на искусственной суше, прорезанной сетью каналов: узкой и неправильной в древней части, прямоугольной в коммерческой и военной. Скалы, разделяющие рукава фьорда, увенчаны древними замками, радарными станциями и шикарными казино. Сразу за городом начинается ещё более крутой горный отрог: мглистая серо-зелёная стена с непонятными сооружениями, под дикими углами уходящими на мили в небо. Олвош объяснил, что там люди за деньги скатываются по заснеженным склонам. Сейчас этот вид отдыха не показался мне привлекательным.

На следующий день подошёл буксир и оттащил нас к причалу в Старом Махще. Раньше такого не случалось: корабли всегда приставали в «новой» коммерческой части города. Как ни интересно было наблюдать за работой буксира, разглядывать склады, скинии, соборы и городской центр Старого Махща, я задумался, как мне теперь отыскать Корд, Самманна, Гнеля и Юла — или помочь им себя отыскать. Идти в коммерческий порт, рассчитывая, что они ждут меня там? А вдруг они уже знают про изменения и будут искать меня в Старом Махще?

Как только я спустился по сходням, я понял: мои друзья наверняка в старом городе. Поскольку военные не терпят беспорядка, а коммерсантам он невыгоден, хаос вытеснили в старый город, превратив его в царство разбитых планов и надежд. Всё пристойное жильё заняли подрядчики с юга, так или иначе зарабатывающие на переброске войск к северу, так что остальные спали в мобах, кузовилях или прямо на улице. Из-за наплыва бездомных все двери были на запоре, а многие даже под охраной, и мигрантам приходилось отыскивать себе место на пристанях, незастроенных участках искусственной суши или там, где древние склады снесли, расчищая площадки для так и не осуществлённых проектов.

В этот-то хаос я и ступил, сойдя с корабля. Я спускался по пандусу, высматривая своих друзей, и чем дольше я всматривался, тем дальше увлекала меня толпа и тем меньше я видел. Наконец я оказался в самом низу, откуда уже не видел ничего. Планов у меня не было, поэтому я просто отдался людскому потоку. Всякий раз, заметив в нём просвет, я сбавлял шаг и оглядывался. Из моих прошлых слов могло возникнуть впечатление, что меня окружала крайняя нищета, но, присмотревшись получше, я понял, что здесь есть работа, что сюда за ней едут, и место в целом скорее благополучное. Парни и девушки стояли в очередях к солидным людям, надо думать — наёмщикам. Многие предлагали товары и услуги тем, кто нашёл работу: одни готовили еду на передвижных жаровнях или на открытом огне, другие извлекали из карманов загадочные предметы, третьи вели себя очень странно — как до меня медленно дошло, они выказывали готовность продать себя. Старые побитые автобусы продвигались сквозь толпу со скоростью неторопливого пешехода, высаживая и забирая пассажиров. Сколько-нибудь эффективно перемещаться можно было только на бициклетах — педальных или моторизованных. Проповедники различных скиний, стоя там, где их труднее всего обойти, выкрикивали в хрипящие мегафоны слова писаний и пророчеств. Бездомные испражнялись прямо на улице; глядя на мусор и экскременты, я порадовался, что сейчас не лето.