Потерянные души

Я знал, что мне следует отправиться на матч, но боялся того, что произойдет, если Кайл не выиграет. Ему предстояло страшиться не только образа убитой девочки, но и мщения Эрла. Их судьбы были неразрывно переплетены, и я видел, что чем дальше будет продвигаться Кайл по пути успеха, тем больше Эрл будет презирать его. Дело шло не только об этой игре, но и о последующих, а затем о его занятиях в колледже и профессиональным футболом. Однако сейчас значение имели только матчи, которые должны были вывести нас в финал чемпионата штата.

Мне представилось, как Кайл утрачивает твердость духа к концу этой игры и возвращается к абсурдности собственной жизни. Мне представилось, как его сбивает с ног удар мяча и он падает и долго не приходит в себя, свернувшись в клубок, как девочка, которую он убил.

Я подумал — не вернуться ли, не забрать ли докладную со стола шефа, а потом выждать и посмотреть, как сложится матч. В какой-то мере я надеялся, что Кайл сорвется. В антитриумфе поражения он мог бы выступить с признанием. Его причастность к этому несчастному случаю утратила бы сенсационность. Ведь гонка за победу в чемпионате оборвалась.

Я вернулся домой, покормил Макса и снова запер его в подвале. Когда я повернулся, чтобы уйти, он заскулил и заскребся в дверь. Я выпустил его и взял с собой: возбужденный лай пса заставил меня улыбнуться.

Выйдя из машины у колледжа, где предстояло провести матч, я повел Макса прогуляться среди машин, которые оглашали окрестности ревом магнитол, людей, заполонивших огромную стоянку, и бесчисленных бочек с дешевым пивом, изливающих пенный напиток в пластмассовые стаканчики нетерпеливых мужчин в охотничьих куртках. Женщины пили шнапс и кофе, чтобы согреться, обслуживали импровизированные грили, поджаривая гамбургеры и сосиски, раскладывали на столах шоколадные пирожные и крекеры.

До этого вечера наш городок мог претендовать на славу только в качестве одного из наиболее типичных населенных пунктов Америки со страдающими от избыточного веса белыми обитателями, обожающими перекусывать, а потому превратившимися в подопытных кроликов для крупных продовольственных компаний. Мы были коллективным подсознанием. Каждый день мы определяли, что именно наши соотечественники найдут на полках своих кухонь, благодаря тому выбору, который мы сделали в прошлом, сами того не подозревая, между пищевой ценностью различных видов арахисового масла, сосисок, мюсли, заменителей сахара и обезжиренных сливок.

Я остановился у киоска, в котором тип, одетый картофельным чипсом, раздавал картофельные чипсы, совершенно лишенные жира. Они проходили потребительскую проверку — Святой Грааль закусочной индустрии, смак без последствий, грех без вины. Другой тип, одетый картофелиной, объяснял, как все это обеспечивается, как жир проходит кишечник и не усваивается организмом. Так и тянуло подзакусить.

Местные добровольцы-пожарники предлагали свои традиционные свиные ребрышки и свиное жаркое. Свинья лоснилась на вертеле, в ее ухмыляющейся пасти торчало яблоко. Между добровольцами-пожарниками шло отчаянное состязание. За первое место был назначен приз в сто долларов. По другую сторону от автостоянки я увидел, как гигантские прожектора создают над стадионом сияющий ореол, наверняка видимый из глубин космоса.

Я вернулся к своей машине и уехал. И поймал себя на том, что достаю запасной ключ из-под двери Лойс, чтобы войти в ее дом. Она отправилась на матч. Макса я оставил в машине, потому что Пит, среди всего прочего, не терпел и собак.

Едва увидев меня, попугай запрыгал и заверещал. Потом распушил перья. Я опустил полог на его клетку.

Отыскав, где Лойс прятала водку, я начал пить. Было шесть сорок пять, а матч начинался в восемь.

Без четверти восемь я выпустил Пита из клетки. В ходе серьезного обсуждения, какого черта он меня ненавидит, он взлетел и опустился на подвешенный шкафчик. Я взял швабру, чтобы согнать его, но он забился в угол. Конечно же, Лойс озлится.

Я продолжал пить и следить за временем. Думается, с намерением включить телевизор, когда игра начнется.

Время ползло к восьми.

Поразительно, но перед матчем они пустили предварительное шоу. По экрану заструились косые полосы, будто пошел дождь. Я встал, попытался наладить настройку и кончил тем, что остался стоять и держать усы антенны. Стоило мне шевельнуться, и картинка пропадала.

Кадры аэросъемки нашего города — совсем игрушечного, двухмерного с небесной высоты. Сыпался легкий снежок. Голос за кадром сообщил некоторые статистические данные: кто мы такие и как зарабатываем себе на жизнь в нескольких сотнях миль от Чикаго.

Несколько местных торговцев, подметавшие тротуар перед своими магазинчиками в старой части города, поднимали головы и махали каким-то невидимым прохожим. Эпизод был явно отрепетирован. И не было кадра торгового центра в пятнадцати милях южнее, ничего, что указывало бы на то, как мы изменились.

Имелся эпизод в общине амишей с козлобородыми обитателями в черном, которые чинили изгородь на лугу. В холодном утреннем воздухе курилось их дыхание. Две вороны каркали, как бригадиры, дающие указания.

В амишевском сарае камера высмотрела отца и сына, при свете керосиновой лампы изготовляющих бюро с полукруглой крышкой. Отец и сын работали, как будто не замечая наезжающей на них камеры, а голос за кадром говорил о старинных ремеслах, которые были привезены из Европы и передавались от отца к сыну. Затем камера показала корову, улегшуюся на стружки. Тут ничто не расходовалось зря. Большие коровьи челюсти щетинились обрывками съеденного сена, губы были в розовых крапинах.

В сарай вошла девочка в фартучке цвета овсянки и собрала куриные яйца, затем повернулась и направилась со своей корзинкой к дому унылой окраски. Камера последовала за ней и сделала переброску на вид с высоты.

В конце концов камера отыскала местную школу, проследовала по лабиринту коридоров мимо классов и буфета, мимо директорского кабинета и кабинета с призами, двигаясь в направлении шума, который все нарастал, пока наконец не распахнулись двери гимнастического зала. Телевизор загремел гулким резонансом топочущих ног всех учеников на трибуне вдоль стены. Марширующий школьный оркестр играл среди шума, и под его звуки болельщицы построили пирамиду. Мэр соревновался с директором и учителями в гонках на трициклах — нелепо крупные фигуры, крутящие педали, катя церемонно через зал.

Футбольная команда в куртках с фамилиями стояла на импровизированной эстраде и била в ладоши. Мэр победил в гонках и раскланялся, затем пошел к эстраде под нарастающий энтузиазм зрителей и, ничего не говоря, только кивая, как опытнейший конферансье, представил команду. Шум перешел в крещендо. Камера сфокусировалась на Кайле Джонсоне. Он выглядел сильным, полным решимости — средоточие общего внимания.

Затем камера переключилась на рекламу автостоянки подержанных машин при магазине нашего мэра. Я опустил усы антенны и налил себе еще водки. В конце концов я предпочел слушать репортаж о матче по радио, чтобы не мучиться с телевизором. Почти три часа я ждал, что Кайл сломается, нервно расхаживая на протяжении четырех периодов, которые могли обернуться и так и эдак, пока команда противника не пошла в атаку в середине четвертого периода. Я был убежден, что демон вины точит Кайла изнутри. Я ждал, что Кайл сорвется. Но Кайл настроился по-иному, и, когда мы снова завладели мячом, он ринулся в прорыв, отпасовав нашему защитнику, великану амишу Ною Йодеру, который провел серию касаний.

Кайл был наделен этим даром — пробуждать в других самое лучшее. Он спас нас на грани провала одним из тех заключительных прорывов, которые могут только пригрезиться, и совершил то, что вот уже тридцать шесть лет не удавалось ни одному из наших ребят, — вывел нас в полуфинал чемпионата штата. Он осуществил позднее касание, затем мы снова перехватили мяч, и на последних секундах Кайл забил гол с тридцати двух ярдов. Матч кончился.