Страница 16 из 76
Предметом их беседы стал ритуал (ли), который иногда понимается как «этикет», или, что менее точно, — «церемониал». Для Конфуция ритуал являлся центральной частью учения. Ему приписывают слова: «На несоответствующее ритуалу нельзя смотреть. Несоответствующее ритуалу нельзя слушать. Несоответствующее ритуалу нельзя произносить. Несоответствующее ритуалу нельзя делать». Для Конфуция ритуал был не просто набором слов, жестов, действий и музыкальных ритмов, но мера осмысления человеческого в человеке, внутренняя самооценка «культурной личности». Именно знанием ритуалов человек выделялся из животного мира и преодолевал свою тварную сущность. Позже конфуцианский ритуал действительно перерос в сложный, но зачастую пустой и утомительный церемониал. Вероятно, опасность этого, заложенную в апологетике ритуала, почувствовал Лао-цзы.
Встреча Лао-цзы с Конфуцием упоминается во многих произведениях, что, правда, не мешает считать её легендарной, символически указывающей, с одной стороны, на изначальную связь двух учений, а с другой — на их концептуальную разницу в осмыслении ритуала и личной творческой свободы человека. Многие учёные, в том числе и средневековые, были не прочь объявить встречу двух великих мудрецов вымыслом — некоторым эпигонам конфуцианства было неприятно видеть Конфуция в качестве ученика основателя даосизма. Известный конфуцианский учёный Хань Юй (768–824 гг.) был склонен по-другому объяснять эту встречу: он считал, что она состоялась в действительности, но на самом деле Конфуций отнюдь не учился у Лао-цзы. Он лишь просто проявил вежливое самоуничижение, присущее «благородному мужу», и спросил о смысле ритуала того, кто в этом мог совсем и не разбираться.
Крупнейший трактат по теории и практике даосизма «Вёсны и осени господина Люя» («Люйши чуньцю») также придерживается классического варианта: «Конфуций учился у Лао Даня».
Мог ли в действительности Конфуций учиться у Лао-цзы? Прежде всего посмотрим, сколько лет могло быть в ту пору Конфуцию. Его возраст называют по-разному. Например, в «Чжуан-цзы» мы встречаем: «Когда Кун-цзы было пятьдесят один год, он отправился на юг к Лао Даню». Пятьдесят лет, по китайским понятиям, — срок не очень солидный для мудреца, но можно предположить, что в этом возрасте Конфуций был уже сложившейся личностью. А значит, между Лао-цзы и Конфуцием вполне могла происходить именно беседа двух мудрых мужей, но не обучение.
Совсем по-иному указывают возраст Конфуция «Исторические записки». Из главы «Конфуций и его школа» («Кун-цзы шицзя») явствует, что Учитель в ту пору был весьма молод — ему могло быть от семнадцати до тридцати лет. А это — возраст ученика [31, 206].
В чём же заключалась беседа между двумя величайшими философами Китая и почему она до сих пор вызывает столько споров? Когда Конфуций прибыл в царство Чжоу, чтобы просить Лао-цзы растолковать ему сущность ритуала, даос указал ему на несовпадение внешних действий и слов с тонким чувствованием внутреннего общения с силами Космоса, то есть повёл речь о «неявленном» ритуале. Выразил он это так: «То, о чём ты говоришь, касается лишь слов, оставленных людьми, чьи кости давным-давно превратились в прах. Более того, когда благородный муж находится в согласии с обстановкой, он сходит с колесницы; когда же ситуация обращается против него, он уносится с ветром.
Я слышал, что хороший торговец прячет свои запасы в безопасном месте и людям кажется, что он не имеет никакого добра, в то время как благородный муж, хотя и наделён высочайшей Благостью, но имеет глупейшее выражение лица. Избавьтесь от своей гордыни и непомерных желаний, от высокомерия и неуёмных стремлений. Всё это вредит вам. Это всё, что я могу сказать».
Как же так? Разве мир не следует регулировать через взаимосвязь гуманности, добродетели, долга, сыновней почтительности, увязанных в общую сеть ритуала? Такой не проявленный в действиях ритуал, «спрятанный», как учил Лао-цзы, — слишком эфемерная ткань в конфуцианском миропонимании. Конфуций привык идти к единению с высшим началом через веши, более ощутимые и значимые: манеры, жесты, слова, — одним словом, через особый род маски, которую он обобщённо называл «цзюньцзы» («благородным мужем»). У даосского же мудреца не просто отсутствует какая бы то ни было личина, но даже не видно самого лица. Как говорил сам Лао-цзы, «встретившись с ним, не увидим его начала. Следуя за ним, не увидим его тыльной стороны» или «глядим на него и не видим его». (§ 14) В глазах Конфуция всё это слишком пусто, слишком не подкреплено благородными речами и хорошими манерами, не воспринимаемо умозрительно, а потому и не принимаемо. Да и вряд ли это найдёт много сторонников, тем более среди сильных мира сего.
Вернувшись к себе, Конфуций так поведал ученикам о своей встрече с Лао-цзы: «Я знаю, что птица может летать. Я знаю, что рыба может плавать. Знаю также, зверь может бегать. На то, что бегает, можно смастерить силки; на то, что плавает, можно изготовить сети; на то, что летает, можно сделать стрелу с верёвкой. Но дракон, поднимающийся в небо на ветре и облаках, стоит выше моего понимания. Сегодня я повстречался с Лао-цзы — как похож он на дракона!». Действительно, на сверхмысль Лао-цзы не изготовишь ловушку из обыденного сознания. Для Лао-цзы ритуал — это неистощимый поток духовной силы, связывающий человека с Дао. Говорить здесь не о чем и демонстрировать нечего: ведь Дао «противоположно вещам», проще говоря, невидимо и невыразимо, а лишь ощущаемо.
Вряд ли такой занимательный диалог происходил в реальности, но именно таким он мог быть, так что большого-смыслового искажения здесь нет. Во многих параграфах «Дао дэ цзина» можно встретить завуалированную насмешку над конфуцианскими ритуальными догмами: «Когда Великое Дао утрачивается, — возникают «гуманность» и «долг» (§ 18), «Когда утрачивается Дао, приходит Благость. Когда утрачивается Благость, приходит гуманность. Когда утрачивается гуманность, приходит справедливость. Когда утрачивается справедливость, приходят ритуалы» (§ 38).
Таким образом, все конфуцианские понятия оказываются вторичными по отношению к Дао, это — лишь искусственная попытка установить в обществе те отношения, которые должны наступать естественно через следование Дао и через присутствие в мире мудрецов, способных распространить свою Благую мощь Дэ на народ. Само же Дао, равно как и мудрецы, не отличается гуманностью (§ 5). Поскольку оно «никаково», то и стоит выше этих придуманных норм и никак не относится к человеку. Оно же «позволяет ему быть», «не владеет им», «не властвует над ним», при чём же здесь какие-то отношения типа гуманности? А вот для конфуцианцев гуманность (жэнь), переводимая иногда как «человеколюбие», «справедливость», — это измерение глубины воздействия окультуривающего начала на человека, и естественно, что в наибольшей степени гуманностью должен обладать правитель.
Пути конфуцианства и даосизма, как и самих Конфуция и Лао-цзы, разошлись вовсе не в политике, а в вопросе мировосприятия и мироосмысления. В принципе, дело здесь даже не в ритуале, но в проблеме самосокрытия мудреца.
По даосской концепции, мудрец, уподобляя себя Дао и достигая мистического слияния с ним, устраняет всякое морально-этическое восприятие мира и властвует над ним через Дао. то есть через самоотсутствие, через «самозабытие» и недеяние. Конфуцианский же «благородный муж» привносит в мир ряд сложных моральных императивов, вместо того чтобы, наоборот, «развиваясь вспять», как выразился Лао-цзы, уйти от мира.
Неоднократно конфуцианство и даосизм выступали «единым фронтом» на политической арене, и даже были попытки свести воедино их учение, благо смягчение оккультного фанатизма даосов и превращение даосизма во вполне философское учение, казалось бы, давало возможность сделать это.
Например, в XIII в. даос Ли Даошунь — ученик знаменитого мага Чэнь Чжуаня составил ряд трактатов типа «Исток познания Пути и Благости» («Дао дэ хуэйюань»), «Сокровенно-потаённые требования по сохранению полноты истинности» («Цюаньжэньцзи сюаньмяо»), а его ученики обобщили учение Ли Даошуня в трактате «Собрание высказываний о Средине и Гармонии» («Чжунхэ цзи»). Там утверждалось, что все три важнейших учения Китая — даосизм, конфуцианство и буддизм одинаково важны и сокровенны, и для каждого существует своё, особое понимание «Средины».