Страница 4 из 5
Время от времени Ommaбрала нас собой на «субботний базар», который каждую неделю устраивали в центре долины. Мы всегда ждали этого с большим нетерпением. Добираться туда приходилось верхом на осле, запасясь едой на несколько дней. Если солнце светило особенно сильно, мама надевала соломенную шляпку поверх черного платка, скрывавшего большую часть ее лица, и становилась похожей на подсолнух.
Мы жили, подчиняясь солнечному ритму, и были счастливы. Простая, тихая жизнь, без электричества, без водопровода. Укрытый кустами туалет представлял собой обложенную кирпичами дырку в земле. Как только на долину опускалась ночь, главная комната нашего дома, украшенная всего лишь несколькими подушками, превращалась в спальню. Чтобы пройти из одной комнаты в другую, приходилось идти через двор. Летом именно он становился центром жизни и переделывался сообразно семейным нуждам. Ommaобустраивала кухню на открытом воздухе, где помешивала томящееся на огне saltaи одновременно кормила грудью малыша. Братья повторяли школьные уроки, а сестры отдыхали от жары на соломенных подстилках.
Папу мы редко видели дома. Он вставал с первыми лучами солнца и отправлялся пасти стадо. Ему принадлежали восемьдесят баранов и четыре коровы. Молока, которое давали последние, хватало и на масло, и на йогурт, и на творог. Отправляясь в гости к соседям, отец никогда не выходил из дома без коричневого пиджака (у нас он называется za
Мне было два или три года, когда разразился скандал. Omma, против обыкновения, отправилась в Сану, столицу Йемена, из-за проблем со здоровьем. Причина, по которой против нас ополчились все жители деревни, была как-то связана с отъездом матери, но в тот момент я слабо понимала, что происходит вокруг. В разговорах часто упоминалось имя Моны, второй дочери отца. В конце концов рассудить противников решили по обычаю племени, то есть положив между ними кинжалы и пачки риалов. Но ссора не утихла, и острые лезвия покинули свои ножны. Жители деревни обвиняли нашу семью в том, что мы запятнали честь Кхарджи и опорочили репутацию селения. Отец был вне себя от гнева. Он чувствовал себя одураченным и оскорбленным теми, кого считал своими друзьями. Мону выдали замуж буквально на следующий день. В то время ей едва исполнилось тринадцать лет. Что же произошло на самом деле? Я была слишком маленькой, чтобы понять. Но однажды я обязательно все узнаю. Нам пришлось уезжать второпях, оставляя позади все — баранов, коров, кур, пчел — и забирая с собой лишь воспоминания о том, что казалось мне раем на земле.
Переезд в Сану дался нам довольно тяжело. После тихой Кхарджи было трудно привыкнуть к пыльной, шумной столице.
Огромная разница между зеленой долиной Вади Ла'а и засушливым многолюдным городом была видна сразу. Старинный центр с красивыми глиняными домами в традиционном стиле, окна которых выкрашены белой краской, остался позади. На смену ему пришел суровый урбанистический пейзаж, представляющий собой путаницу грубых и бездушных бетонных зданий. Из-за моего маленького роста выхлопные трубы проезжающих мимо автомобилей находились примерно на уровне лица, поэтому от паров бензина постоянно першило в горле. Крайне редко нам попадались муниципальные парки, где можно походить по траве и размять ноги. Чтобы попасть в большую часть парков с аттракционами, нужно было платить деньги, поэтому там развлекались только богачи.
Мы переехали в трущобы, прилегающие к кварталу Аль-Ка. Квартира находилась на первом этаже, так что до заваленной мусором и отбросами улицы в буквальном смысле рукой подать. Abaбыл подавлен. Он почти все время молчал, потерял аппетит. Как простой крестьянин без образования, не умеющий лаже читать, может прокормить семью в столице, которая и так уже стонет под наплывом безработных? Множество людей из деревни пытались обосноваться в городе, но все они столкнулись с огромными трудностями. Некоторые дошли до того, что отправили своих жен и детей просить милостыню на улицах Саны. Однако отец не собирался быстро сдаваться: он обивал пороги разных учреждений, пока наконец не получил место дворника в местном муниципалитете. Его заработка едва хватало на то, чтобы платить за жилье. Стоило хотя бы на день задержать ежемесячную оплату, как хозяин квартиры тут же начинал злиться и кричать. Мама часто плакала, но никто не мог помочь ее горю.
Когда Фаресу, моему второму старшему брату, исполнилось двенадцать лет, у него появились потребности, свойственные всем мальчикам его возраста. Каждый день он требовал у родителей деньги на конфеты, модные штаны и новые ботинки, которые видел на рекламных плакатах. Порой эти вещи стоили больше, чем отец получал за месяц работы! В силу своего буйного юношеского характера, Фарес с каждым разом просил все больше и больше. Иногда он даже обещал родителям, что сбежит из дома, если они не будут потакать его капризам. Но, несмотря на это, он был моим любимым братом. По крайней мере, Фарес не лупил меня, как старший, Мохаммед, который считал себя самым главным после отца. Я восхищалась целеустремленностью Фареса, его упрямством, тем, как смело он бросает вызов всему миру, не заботясь о том, что подумают окружающие. Он делал выбор и не отступался от него. В конце концов брат восстановил против себя всю семью. Однажды, после очередной ссоры с отцом, он ушел из дома, и больше мы его не видели.
Вскоре после этого я первый раз в жизни видела, как Abaплачет. Всего несколько слезинок, в которых было столько горя! Чтобы успокоить сердце, отец стал надолго уходить из дома. Все дни напролет он жевал листья ката в компании своих старых знакомых. Из-за этого папа вскоре потерял работу. Ommaначали сниться кошмары. По ночам — мы все спали в главной комнате на небольших матрасах, которые клали прямо на пол, — меня часто будили ее рыдания. Мама страдала, и мы все это видели.
На память от Фареса не осталось почти ничего, кроме цветной фотографии на удостоверение личности. Мохаммед хранил ее на дне своего портфеля, как драгоценное сокровище. Пропавший без вести брат на снимке был как живой: голову держит прямо, белый тюрбан плотно сидит на каштановых кудрях. Фарес явно хотел казаться взрослее, чем есть на самом деле, но глаза, устремленные в объектив, все еще полны озорства и лукавства.
Прошло два года с момента его побега, и вдруг в квартире раздался неожиданный телефонный звонок.
— Саудовская Аравия… У меня все хорошо… Пастух… Работаю пастухом… Не волнуйтесь за меня… — доносилось с того конца телефонного провода.
У брата начал ломаться голос, но я все равно его сразу узнала. Казалось, он стал еще более уверенным в себе. Трубка вскоре наполнилась помехами, на смену которым пришла тишина. Как Фарес оказался так далеко? В каком конкретно городе он остановился? Неужели он долетел туда на самолете, прямо сквозь облака? И где вообще находится эта Саудовская Аравия? Есть ли там море? Множество вопросов гудело в моей голове. Услышав обрывок разговора между родителями и Мохаммедом, я поняла, что Фарес стал жертвой торговли детьми [12]. В Йемене это происходит довольно часто. Значит ли это, что у него теперь появились приемные родители? Наверное, теперь брат наконец счастлив и может купить себе конфеты и джинсы, о которых так мечтал. Но мне его ужасно не хватает…
12
Торговля детьми между Йеменом и Саудовской Аравией стала бедствием, коснувшимся множества детей из неблагополучных семей, которые побираются на улице, вместо того чтобы ходить в школу, или убегают из дома. Статистика, предоставленная некоторыми местными неправительственными организациями, говорит о том, что почти 30 % детей школьного возраста, живущих рядом с границей, каждый год отправляются попытать счастья в Саудовской Аравии. Там они живут и работают на птичьих правах; помимо прочего, хоть эта тема в семье и находится под запретом, нередки случаи сексуального насилия.