Страница 101 из 121
Толпа, встретившая «лендровер», разбилась на маленькие группки, собравшиеся у множества костров. Эллис, похоже, пользовалась здесь авторитетом: к ней то и дело подходили женщины не из ее группы, чтобы получить указание или совет. Она не отпускала от себя Анну, Стенли и Наагу и, даже разговаривая то с одной, то с другой женщиной, пристально следила за гостями.
Анна посмотрела на Стенли, сидевшего по другую сторону костра. По настороженному выражению его лица и напряженной позе она поняла, что он чувствует себя так же неловко, как и она. Атмосфера в этом таборе была дружественной, все чувствовали себя свободно. От других групп доносились тихий смех и едва слышимые разговоры, однако вид такого большого количества странных старух все же вызывал недоумение и тревогу.
— Разве у нас нет чая? — Вопрос Эллис заставил Анну перевести взгляд на горшок с водой, который стоял на огне.
Анна улыбнулась и кивнула. Она видела, что рядом развязывают мешочек с сушеными листьями, и подумала, что они больше похожи на траву, чем на чайные листки. Но, по крайней мере, вода будет кипяченой.
Подняв глаза, Анна увидела, что к Эллис приближаются две женщины, несущие какой-то предмет. Они осторожно опустили ношу перед своей предводительницей. Это был полированный деревянный сундук.
Эллис подняла крышку и достала серебряный кубок, а затем сложенный кусок ткани, шитой золотом. Анна и Стенли с удивлением уставились на чашу для святого причастия и на то, что очень походило на часть церковного облачения. Закрыв крышку, Эллис положила на нее эти два предмета, затем с невозмутимым видом набрала пригоршню земли у своих ног и высыпала ее в чашу. Вытерев нос краем накидки из необработанной кожи, она повернулась к Анне и передала ей кусок ткани, развернутый так, чтобы были видны несколько вышитых строк.
— Благословишь нас? — спросила она. — Ты ведь гостья…
Анна недоуменно уставилась на ткань, гадая, правильно ли поняла просьбу женщины. Она посмотрела на Стенли.
— Тебе нужно прочитать молитву, — подтвердил он и добавил, указывая на вышивку: — Они наверняка хотят, чтобы ты прочла эти слова.
— По-английски? — уточнила Анна.
— Как угодно, — ответила Эллис. — Все хорошо знают, о чем пойдет речь.
Разговоры стихли, когда Анна поднялась и подалась вперед, чтобы свет огня падал на ткань.
«Я — легкий ветерок, который насыщает всю зелень».
Она взглянула на Стенли.
«Я вызываю цветы и порождаю золотые плоды.
Я — дождь, что поднимается из росы
и от которого трава смеется, радуясь
удовольствиям жизни».
— Аминь! — в один голос откликнулись женщины.
Все зашумели, раздался стук глиняных горшочков — началась трапеза.
Анна стояла неподвижно, изучая слова на ткани. Под текстом было вышито имя. Хильдегарда Бингская, 1098–1179.
Стихи все еще звучали в ее голове, когда она вернула ткань.
«Я — дождь, что поднимается из росы…»
Она заставила себя сидеть тихо, сдерживая любопытство, и принимать предложенную пищу. Вкус пряностей и стручкового перца вместе с резким ароматом трав придавал необычность обычной пище. После многих лет употребления пищи типа «сафари» — хорошей, но всегда простой, — Анна обнаружила, что ест с удовольствием, и все заботы отошли на второй план.
— Ваша еда очень вкусная.
Эллис закивала.
— Мы сами все выращиваем. Огородничество — наше правило. Мы все этим занимаемся.
Анна учтиво улыбнулась, хотя не была уверена, что верно поняла предводительницу. Огородничество — наше правило…
— Еда — вещь необходимая, — закинула она удочку.
— Сестре Мерси еще очень нравилось, когда в огороде растут цветы, — добавила Эллис. — Некоторым из нас нужны травы для лекарств и заговоров. Но есть причины поважнее. Огородничество — наше правило. Во всех женских монастырях есть правила, так учила нас сестра Мерси. Они помогают людям найти Бога.
— А это монастырь? — уточнила Анна. Как только вопрос слетел с ее губ, он тут же показался ей абсурдным.
Эллис окинула взглядом Коун-Хилл.
— Да. А еще это наш дом.
Последнюю фразу она произнесла таким тоном, что отбила у Анны охоту задавать вопросы, несмотря на то что их у нее скопилось великое множество. Эллис указала туда, где сидела Наага, склонившись над миской с угали. Беря пальцами маленькие белые комочки каши, она засовывала их в рот.
— Она останется с нами, — Эллис набивала трубку зелеными листьями, вдавливая их бледными ногтями. — Она одна из нас.
Анна удивленно подняла брови.
Эллис раскинула руки так, что из трубки посыпались листья.
— Разве нас всех не обвинили в ведовстве и не изгнали из родных деревень?
Глаза Анны, в которых плясали языки пламени, широко распахнулись.
— Всех?
— Некоторые из нас — прорицатели, целители. Некоторые владеют магией. Другие — просто вдовы, у которых нет сыновей, способных их защитить. Но нас всех объединяет одно: в наши деревни пришло несчастье, а обвинили в этом нас.
Анна опустила глаза.
Обвиненные. Проклятые. Изгнанные из племени.
— Но теперь мы здесь, — продолжила Эллис легким, спокойным тоном. — Все вместе. Большая семья старух, заботящихся друг о друге. — Она огляделась с довольной улыбкой и помахала женщине, склонившейся у костра, — та выкатывала палкой бататы из углей. — Еще еды! — приказала Эллис, указывая на своих гостей.
Наага подошла к Анне, держа в руках глазурованную миску, в которой лежали несколько толстых поджаренных кукурузных початков. Присев на корточки, она передала один початок Анне и начала есть второй. Жуя, она щурилась от удовольствия.
— Это хорошее место, — сказала она с полным ртом. Слово, которое она использовала в значении «хорошее», имело и другие значения — надежное, целое, полезное. — Спасибо, что привезли меня сюда.
Анна улыбнулась в ответ.
— По правде говоря, я тоже этому рада.
Наага привалилась спиной к деревянному сундуку и закрыла глаза. Выражение глубокого удовлетворения немного разгладило морщинки на старом лице. Вскоре Наага стала засыпать. Одна рука упала Анне на бедро и осталась там, безвольная и теплая. Каким-то образом это прикосновение высвободило в Анне усталость, подавляемую ранее чувством неловкости. Глубокую усталость, которую она не подпускала к себе на протяжении всего дня. И даже дольше.
Свет костра, казалось, потускнел. Стало прохладнее. Голоса женщин нашептывали добрые слова. А ночное небо, раскинувшееся над ней, было местом вечного покоя.
При свете дня выяснилось, что поселение было большим и неупорядоченным. То там то здесь виднелись кусочки голубой ткани. Анна стояла у своей палатки, щурясь от яркого солнечного света, пытаясь понять, куда она попала. Внутри колючей ограды было, наверное, более пятидесяти хижин, сооруженных из веток, соломы и кусков полотна, скрепленных сизалевыми веревками и полосками ткани. Подойдя ближе, Анна увидела, что именно эти полоски наполняли поселение голубизной. Хотя при возведении хижин было использовано много серо-коричневых тряпок и даже попадались куски ярких китенге, большинство жилищ украшала хотя бы одна полоска голубой ткани. Лоскут ее, словно знамя, висел на колючей ограде, обозначая вход. Подойдя к нему, Анна остановилась: внезапно она поняла, где уже видела такой материал. Прочная, практичная ткань такого же насыщенного голубого цвета, что и церковные покровы. Эти одеяния до пят были в ходу даже здесь, несмотря на жаркий климат тропической Африки. Монашеская одежда…
Выйдя за забор из колючих веток, Анна очутилась в огороде — ярко расцвеченном месте, совсем не похожем на деревенские земельные участки, которые ей доводилось видеть. Помимо разнообразных, буйно зеленеющих овощных культур здесь росли десятки цветущих растений, отобранные, казалось, исключительно за насыщенные оттенки красного, желтого, розового и фиолетового. Как такое богатство могло возникнуть на унылого вида почве, оставалось для Анны загадкой.