Страница 85 из 91
Если Луи де Бретейлл и ощутил, как пробудилось мое горе, я этого не чувствую.
— Я должен рассказать, — спустя мгновение говорит он, — когда господина Энтони схватили, я был с принцем, вашим сыном, в Стоуни-Страдфорде. Я… Рядом с принцем Эдуардом было много хороших людей, в особенности ваш сын сэр Ричард Грэй. И я молю, чтобы вы не сочли меня трусом за то, что я предпочел остаться на свободе и сделать втайне все возможное, чтобы не превратиться в еще одного узника, которому суждено быть похороненным в феоде герцога Глостера.
— Нет, я воистину рада, что вас не схватили.
— Mais oui, [138]мадам. Сожалею, что не мог явиться к вам раньше, но в такие изменчивые времена любой мужчина, известный при дворе своей секретной службой, считается подозрительным. Только услышав вести о великой победе короля Генриха над самозванцем при Стоке и о том, что королю и впрямь ничто не угрожает, я решил, что и для меня нет никакой угрозы.
— Вы поступили мудро. Вы, должно быть, знаете: король счел времена столь опасными, что даже заключил в тюрьму моего сына Томаса, хотя мой брат Эдуард сражался во имя короля и был ранен.
— Я слышал об этом. Но, мадам, у меня мало времени, и я должен поведать свою историю.
— Конечно.
— Когда я увидел, что ничего не могу сделать во время путешествия в Лондон нового короля Эдуарда, я поскакал вперед. Но вскоре понял, что немногое можно сделать и для того, чтобы опрокинуть принца Ричарда. Он слишком крепкой хваткой держал людей и войска, и хватка его стала еще прочнее, как только его короновали. Я знал… знал, что господин Риверс мертв… Я остался в Лондоне, слушая и наблюдая, ловя новости о принцах, ваших сыновьях.
Я кивнула и снова сглотнула.
— Но я не осмеливался явиться к вам в Вестминстер, потому что там многие знали, кто я такой. Я жил под личиной миланца, учителя фехтования, и стал известен также как завсегдатай питейных домов Смитфилда и Хаундз-Дича.
Он замолкает, словно в замешательстве, не зная, как продолжить, и тогда мое сердце начинает бешено стучать.
— И?
— Я не мог ничего сделать для принцев, только оставаться там, где я мог услышать нужный разговор. Это случилось через два дня после праздника Вознесения. Я повстречался в таверне с человеком — думаю, лучше не упоминать названия таверны и имени этого человека. Мне подумалось, что лицо его знакомо мне по двору герцога Бретани, и я оказался прав: он только недавно приплыл сюда из Бреста. [139]Считая, что у него могут иметься новости о том, кто собрался вокруг Генриха Тюдора, поскольку тот был тогда в Ренне, [140]я заказал вина. Думаю, тому человеку было одиноко, и он был счастлив поговорить по-французски. Ему было мало известно о каких-либо планах, зато он внезапно начал говорить о том, что привело его в Лондон. Не напрямую, вы понимаете. Он не сказал мне поначалу, в чем заключается его собственное поручение. Но заговорил о секретных делах, касающихся Тауэра, о встрече с человеком Ричарда Глостера, сэром Джеймсом Тиреллом. Он сказал мне, что для короля Ричарда небезопасно короноваться, пока известно, что принцы живы…
— И… — пришлось сказать мне, хотя я страшилась узнать ответ — точно так же, как человек боится своей смерти, но еще больше боится не знать ее часа. — И эта встреча? Что на ней было решено?
— На ней было решено всё. Однажды мы с ним увиделись… Он к тому времени был уже пьян… И сказал мне… Ах, мадам, вы хотите, чтобы я продолжил? — Его голос был ласковым и сломал мою оборону.
— Да, я должна знать, должна! Все, что угодно, лучше, чем эта мука, все, что угодно… Вы должны сказать мне!
— Этот человек сказал, что король Ричард в безопасности.
— О Господи, помилуй!
— Но, мадам, это еще не все… Не вся история. Он сказал мне… что он доставил послание из Ренна — вы понимаете?
Я кивнула.
— Из Ренна, да, с золотом для сэра Джеймса Тирелла, и письмо, в котором… В Ренне тоже соглашались — будет безопаснее, если станет известно, что ваших сыновей нет в живых. И золото было предназначено для того, чтобы вдвойне подстраховаться, что это будет сделано, и сделано быстро… И милосердно.
Меня захлестывает горе, я не могу стоять.
Луи де Бретейлл опускается на колени перед моим сиденьем, стискивая мои руки, как будто только таким образом может убедиться, что я выслушаю его рассказ.
— Мадам, так это и было сделано: милосердно. То было накануне праздника Вознесения, что дало повод послать к ним тем вечером духовника. Они исповедались, причастились и получили благословение. Потом вместе легли спать, в тот святой канун, и ничего не узнали до тех пор, пока не проснулись уже рядом с Богом.
Я молча плачу, хотя и недолго: я познала столько горя, что научилась останавливать слезы быстро, когда это нужно.
— Мадам, простите меня. Я слишком долго медлил ради вашей безопасности и своей. Вы должны знать, что их смертные останки в безопасности, их должным образом похоронили в Тауэре, хотя я не знаю, где именно. Простите меня, я должен идти.
— Конечно. Месье, я благодарна вам всем сердцем… и буду благодарна всю жизнь. Я знаю… вы молитесь задушу моего брата так же, как я за нее молюсь.
— Oui, мадам, — произносит он, и теперь я слышу в его голосе горе.
— Простите меня, — говорю я и отворачиваюсь.
Когда я вновь посмотрела на него, он уже натянул плащ и взял шляпу.
— У меня есть кое-что, принадлежавшее Энтони. Он послал это… с письмом, которое написал накануне смерти. Он молил меня простить его за то, что случилось, и теперь… Могу я считать вас его представителем на земле и вручить вам это в знак благодарности?
Я протягиваю кольцо Энтони. Тяжелое кольцо лежит на моей ладони, теплое от крови моего сердца. Раковина пилигрима блестит, потом маленький корабль внутри ободка тоже ловит отблеск света, и я вспоминаю, каким именем назвался Луи де Бретейлл.
— Думаю, вам это кольцо знакомо.
— Мадам… — Он с поклоном берет его у меня и прижимает к губам. Потом откашливается: — Ваш брат дал мне его много лет тому назад. То был знак нашей дружбы и путешествий, которые мы совершили вместе. Когда я увидел, что затевается в Стоуни-Страдфорде, то ухитрился передать кольцо вашему сыну, Ричарду Грэю. Сэр Ричард — думаю, вы пожелаете узнать, что он был одним из самых отчаянных храбрецов перед лицом вражеской силы… должно быть, он поступил так, как я надеялся, тайно передав кольцо Энтони. И… я не могу выразить словами свою благодарность за то, что получил это кольцо.
— Тогда довольно слов, монсеньор. Думаю, больше нечего сказать, хотя есть многое, за что следует молиться. Я вечно буду вам благодарна. Прощайте, и a Dieu!
Он прощается со мной со всей вежливостью, но к тому времени, как открывается дверь и прислужница появляется в комнате, он снова превращается в обычного господина Ясона. Судя по немногим словам, которые он произносит, прежде чем уйти, можно подумать, что он никогда не путешествовал дальше Дептфорда.
Я ухожу из приемной, иду в свою комнату и плачу.
Спустя много часов черный горький камень, поселившийся в моем сердце столько лет назад, начинает смягчаться, как будто горячее новое горе — это огонь алхимика.
Я решила поверить тому, что сказал Луи де Бретейлл: не только тому, что мои сыновья мертвы, но и тому, как именно они умерли. Но той ночью я не сплю, даже не ложусь в постель, хотя прислужница умоляет меня до тех пор, пока я не отсылаю ее прочь.
Я сижу у окна с распахнутой створкой, и пусть в нее врывается любой дурной воздух — неважно. Я сижу и чувствую пустоту рядом с сердцем, там, где до сего дня было спрятано кольцо Энтони, и смотрю сквозь ночь туда, где умерли мои мальчики, туда, где они лежат.
Я думаю и о своем сыне Ричарде Грэе и плачу о нем, о том, кто в свои последние дни сослужил эту маленькую службу, не зная, что она принесет утешение трем людям.
138
Правильно (фр.).
139
Брест — здесь:город и порт на северо-западе Франции, на п-ове Бретань.
140
Ренн — город во Франции, в Бретани.