Гибель «Русалки»

– А известно ли вам, – решительно сказала Джо Энн, – что она собиралась выйти замуж за моего сын?

– Я знаю, что все так думают, – сказал Уилкокс Тернер не менее твердо, – но я знаю и то, что никто не поинтересовался мнением самой Трилби. Она не любит вашего сына, миссис Фолкс. Трилби сама мне об этом сказала. Никакой официальной помолвки не было. При этих обстоятельствах я не могу считать себя виновным в разрыве отношений, существующих только в головах заботливых родителей. Откровенно говоря, миссис Фолкс, чтобы завоевать Трилби, я мог бы взять на вооружение древний принцип, гласящий, что в любви и на войне все средства хороши, но в этом нет нужды. Я вступаю в честное и открытое состязание с вашим сыном, кстати, очень порядочным молодым человеком. Лучший из нас победит и станет женихом, а тому, кто проиграет, я полагаю, надлежит с достоинством признать это. А теперь прошу меня извинить… Пред ними стояла Трилби:

– Ты собираешься со мной танцевать, Уилл?

– Конечно, дорогая, – ответил Тернер, заключая ее в объятия. И они унеслись прочь. Уилкокс Тернер танцевал, как профессионал, даже лучше тех из них, кого доводилось видеть Джо Энн.

Сердце ее разрывалось от горя. Господи Боже! Почему Гай так долго не возвращается домой?

Когда Джо Энн вернулась с кухни, отдав приказание тетушке Руфи и служанкам вносить закуски, она сразу увидела: что-то неладно. Лицо Грейс Мэллори побледнело от беспокойства. Фитцхью мрачно хмурился.

Трилби Мэллори и Уилкокс Тернер исчезли.

И Хант куда-то запропастился.

Не сказав ни слова, Джо вышла на галерею и сразу же увидела сына, бегущего со стороны сада. Хант быстро поднялся по лестнице, перепрыгивая через ступени. Когда он оказался совсем близко, она заметила слезы на его лице.

– Хант! – выдохнула она. – Они… они не…

– Да, мама! Она приняла его предложение. Ради Бога, мама, уйди с дороги. Мне некогда!

Увы, она не поняла, почему он так спешил. Она обнаружила это только на следующее утро, когда постучалась к Ханту, полная решимости убедить его, что не все еще потеряно. Его постель осталась нетронутой. Два саквояжа исчезли из стенного шкафа.

Хантер Фолкс покинул родительский дом.

Глава 28

Лиз Мелтон, хозяйка таверны в том районе Натчеза, который здесь называют «под Холмом», перегнулась через стойку бара, чтобы получше разглядеть развалившегося на стуле юнца с лицом, опухшим от пьянства.

– Клянусь Господом, – произнесла она хриплым пропитым голосом, – до чего же он похож на твоего отца, детка! Сразу видно плантаторского сынка…

– Он говорит, что приехал с какой-то большой плантации выше по реке, – сказала Роза Мелтон, – Фэрвуд или что-то в этом роде…

– Фэрвуд? Никогда не слышала. Фэр… Господи, Роза, может быть, Фэроукс?

– Да, мама, – ответила Роза, – он именно так назвал это место. Боже правый! Ведь это то самое название, которое ты так часто вспоминаешь!

– Самое большое и красивое имение на всей реке. И оно должно было достаться тебе, если б этот подонок, твой папочка, не убил бы себя! Как этот мальчишка назвал себя – Мэллори?

– Нет, Фолкс. Хантер Фолкс. А что, мама?

– Тем лучше! – хихикнула Лиз. – Если бы его звали Мэллори, он был бы твоим братом, хотя это вряд ли возможно – у твоего отца никогда не было другого ребенка…

Роза задумчиво разглядывала Ханта.

– Должно быть, он ужасно богат, – мечтательно сказала она.

– Еще бы! А ты не выяснила, детка, женат он или нет?

– Нет, мама, – широко улыбнулась Роза, – но, видит Бог, я хотела бы это узнать!

Лиз взглянула на дочь. В свои тридцать лет Роза Мелтон выглядела намного моложе. Она не унаследовала от родителей тяги к спиртному и была чрезвычайно разборчива в отношениях с мужчинами, ибо природа одарила ее не только благоразумием, но и практичностью.

«Айсберг по имени Роза» называли ее мужчины с плоскодонок. Она так и не вышла замуж по той простой причине, что постоянные напоминания матери о ее «благородном» происхождении исподволь развили в ней неукротимое стремление добиться лучшей доли в жизни. А если принять во внимание, что шансы девушки, живущей «под Холмом», выйти замуж за человека «из общества» равнялись примерно одному на миллион, упорное ее нежелание даже подумать над брачными предложениями, которые делались ей нередко, казалось нелепым упрямством.

Надо сказать, что Роза, несомненно, обладала немалыми достоинствами и не могла остаться незамеченной. Унаследовав от отца определенное изящество, она, одетая соответствующим образом, внешне ничем не выделялась бы среди жен и дочерей крупных плантаторов. Она правильно говорила и даже иногда прочитывала какую-нибудь случайную книгу. Розе казалось, что эти качества понадобятся ей в будущем, она непоколебимо верила, что станет однажды настоящей леди, а о том, что знатные леди Юга говорили обычно не Бог весть как грамотно и вовсе ничего не читали, она и не догадывалась. Веря в свою принадлежность к избранным и чувствуя отвращение к неряшливости матери, она была крайне чистоплотна и опрятна в одежде. Роза не красилась и не пудрилась, чем отличалась от большинства женщин той части Натчеза, что находилась ниже Холма. Одежда ее если и не блистала вкусом, то только лишь потому, что Розе почти не приходилось видеть, как одеваются женщины из высших классов общества, живущие на Холме. Короче говоря, белокурая Роза Мелтон с ее кошачьей грацией и стремлением подражать манерам леди представляла собой незаурядное явление для тех кварталов Натчеза, где она обитала.

– Не торопи события, – нервно наставляла Лиз. – К ним, этим благородным господам, нужно уметь подойти. Их легко вспугнуть, и они очень подозрительны. Так что слушай меня, детка, уж я-то их знаю…

– Ты, мама, – спокойно отвечала Роза, – никогда не знаешь, с какого конца взяться за дело. Поэтому не учи меня, вспомни, как ты бездарно распорядилась тем шансом, который у тебя был. Я намного умнее, чем ты, и собираюсь доказать тебе это прямо сейчас…

И Роза подошла к столику, за которым сидел Хант. Он посмотрел на нее затуманенными хмелем глазами и потянулся к бутылке, уже почти пустой. Рука Розы крепко сжала его запястье.

– На вашем месте я не стала б больше пить, мистер Фолкс, – сказала она мягко.

– Это почему же? – воинственно вопросил Хант. – Всю жизнь был святошей, как последний дурак, и что я получил за это? Что, я вас спрашиваю?

– Очень интересно, Хант, – сказала Роза улыбаясь, – что же вы за это получили?

– Моя девушка бросила меня, вот что. Надоел ей до смерти. Вот она и связалась со сладкоречивым хвастуном из Нью-Йорка, который… а вы хорошенькая!

– Спасибо, – сказала Роза с журчащим горловым смешком. – Я покажусь вам еще красивее, если вы меня получше рассмотрите. Вставайте и пойдем!

– К… куда? – спросил Хант заплетающимся языком. – С… со мной такие шутки не пройдут, вы слышите?

– Никаких шуток, – мягко сказала Роза. – Я вас отведу к себе наверх и буду поить черным кофе, пока вы не протрезвеете. Если бы я хотела обмануть вас, я бы не стала беспокоиться, чтобы вы протрезвели, как вы думаете?

– Пожалуй, что так, – устало сказал Хант. – Вы хорошенькая. Белокурая, как Трилби. Но другая. Мудрее, что ли…

– О, вы убедитесь, что я очень разумная девушка, – сказала Роза Мелтон.

Хантер Фолкс медленно просыпался. Он лежал, моргая, щурясь и пытаясь собраться с мыслями. «Что за чертовщина, где это я», – думал он. Комната была ему незнакома: опрятная, красивая, во всем ощущалось женское присутствие. На окнах занавески. Туалетный столик весь уставлен таинственными бутылочками и флаконами. Запах духов.

Голова болела невыносимо. Хант ничего не мог понять. Он помнил, как приехал в Натчез, как бродил по нижней части города с намерением «дойти до края» с первой же попавшейся проституткой, но гарпии с нарумяненными и размалеванными лицами, окликавшие его из окрестных притонов, вызывали омерзение, и тогда он, вспомнив о виски, выпил в одном кабаке, выпил еще в нескольких местах, но как попал он в заведение Лиз, вспомнить уже не мог и не имел поэтому ни малейшего представления, где он находится. Он хотел было уже оставить всякие попытки разрешить эту загадку и повернуться лицом к стене, когда вошла Роза Мелтон с подносом. Хант почувствовал приятный запах яичницы с грудинкой и свежезаваренного кофе. К своему удивлению, он изрядно проголодался, но, когда перевел взгляд с подноса на девушку, которая несла его, тут же позабыл всякий голод.