Город богов

Мартин слабел с каждой минутой. Хоть он выглядел крепким и мускулистым, а брат Игнацио куда более худым и небольшого роста, но держать верёвку ему было трудно.

Он возопил из последних сил, умоляя проводника прийти ему на помощь. Тот прекрасно слышал этот вопль отчаяния, но всё же колебался. Наконец, желание получить дополнительное вознаграждение возобладало над страхом, и индеец устремился наверх по лестнице, придя на помощь Мартину, как раз во время.

Игнацио, находившийся в ритуальной шахте, также слышал отчаянные мольбы своего собрата. В какой-то момент он подумал: «А что, если действительно не удержит и я упаду прямо на груду костей? Кости могут запросто поранить меня… Так и останусь здесь в заброшенном городе чачапойя…»

Наконец, услышав голос проводника, Игнацио облегчённо вздохнул и решил обследовать один из многочисленных мешков, расположенных на стене. Монах попытался раскачаться и зацепиться за каменный выступ. Ему это удалось без труда. Затем он вынул из-за пояса нож и разрезал им мешковину, видимо сотканную из стеблей какого-го местного растения.

Из мешка на него взирало лицо мумии. Ободренный удачей, он полностью разрезал мешок с внешней стороны и постарался высвободить свою находку. Его взору предстала мумия женщины, ибо на шее виднелось ожерелье, а в ушах – серьги из раковин. Эта мумия «сидела на корточках», явно что-то сжимая в руках.

Игнацио попытался высвободить из цепких пальцев (кстати, отлично сохранившихся) некий предмет. При ближайшем рассмотрении им оказалась ритуальная чаша. Она изображала мужчину, вероятно вождя, его же несколькими плотными кольцами обвивал змей.

Игнацио покрутил чашу в руках и, удовлетворённый своей находкой, крикнул:

– Тяните наверх!

Наконец, из шахты, сначала показалась рука иезуита, крепко сжимавшая находку, а затем его голова и плечи.

– Мартин, принимай! – скомандовал он, и монах-помощник ловко подхватил чашу.

Проводник тотчас пришёл на помощь Игнацио и тот выбрался из шахты целым и невредимым.

Мартин тем временем внимательно рассматривал чашу.

– Интересная вещица… – задумчиво произнёс он.

К нему приблизился проводник и тотчас блеснул своими познаниями:

– Тамандуаре, бог чачапойя. – Указал он пальцем на человечка. – Это его змей Колоканна. Он откусывал людям головы.

Монахи одновременно с неподдельным интересом воззрились на индейца.

– Да откусывал! – повторил он, отрабатывая обещанное вознаграждение. – Жертву приводили сюда на крышу храма, змей откусывал ей голову. Ритуальную чашу, наподобие этой жрецы наполняли кровью… Затем её выпивали, тело бросали в шахту, а голову…

– А голову?! – с нетерпением воскликнул Игнацио.

– М-да… Старики рассказывали, что высоко в горах у чачапойя было святилище, туда-то жрецы и уносили головы. Что они там с ними делали, никто не знает, – закончил свой рассказ индеец.

– Странно, – произнёс, наконец, Игнацио. – В этой шахте я обнаружил множество сидящих мумий, зашитых в мешки. У меня сложилось впечатление, что это скорее некое погребение.

Индеец кивнул.

– Так и есть, святой отец. В таких шахтах чачапойя хоронили знатных людей, а затем приносили им жертвы. Бедняков же замуровывали в стенах их жилищ, а семьи умерших продолжали преспокойно жить, пока те разлагаются рядом в стене.

Мартин осенил себя крестным знамением.

– Это что же получается: дом-кладбище?

Индеец прекрасно знал, что христиане предают своих умерших земле и понимал значение слова «кладбище».

– Да, можно сказать и так… – согласился он.

– О Господи! – с чувством взмолился Игнацио и тоже перекрестился. – Неужели земли вокруг мало? Могли бы, по крайней мере, сжигать тела усопших…

На что индеец ответил:

– Чачапойя считали, что духи умерших охраняют жилище. Хотя от инков они их не спасли…

Монахи и проводник покинули всеми забытый город чачапойя, где некогда жили светлокожие люди и их вождь Тамандуаре, и продолжили свой путь.

Игнацио было над чем поразмыслить, ибо после двух месяцев проживания в крепости мапуче, а затем посещения Куэлапа у него возникло слишком много вопросов, на которые он хотел бы получить ответ. Но от кого?.. Разве, что от самих богов…

На следующий день после того, как монахи покинули Куэлап, Игнацио почувствовал недомогание. Ночью у монаха занялся жар, да такой сильный, что сопровождался бредом.

– Килиан! Килиан! – звал он.

Проводник недоумевал. Однако, Мартин прекрасно понял, какую Килиан зовёт его собрат – Богиню Луны, храм которой он посещал будучи в крепости мапуче.

– Дневник… Сохрани дневник… Записи должны попасть к генералу ордена… – из последних сил умолял Игнацио своего друга.

Мартин как мог, старался облегчить страдания своего наставника, но, увы, тот слабел прямо на глазах. Через два дня он скончался. Индеец был уверен, что духи чачапойя покарали монаха, за то, что он нарушил их покой и вынес ритуальную чашу из Куелапа.

Проводник и Мартин похоронили Игнацио рядом с одним из горных селений и установили на его могиле крест, дабы каждый знал, что здесь покоится с миром христианин.

До Лахалько оставался день пути и Мартин, расплатившись с проводником, проделал этот путь в одиночестве. Много лет он сопровождал Игнацио и теперь ему казалось, будто он похоронил в горной деревушке часть самого себя.

Добравшись до Лахалько, поселения чачапойя и кечуа, он тотчас отправился к местному патеру.

Патер, монах ордена святого Иеронима, принял гостя радушно и сразу же заметил, что тот измучен дорогой.

– Я похоронил своего друга и наставника… – признался Мартин.

– Понимаю… Примите мои искренние соболезнования, брат мой, – посочувствовал патер. – Вверенная моему попечению редукция достаточно большая – в ней проживают примерно тысяча двести чачапойя и кечуа, а помощник мой, также как и я, монах ордена святого Иеронима, слишком молод и неопытен. Вы же – человек зрелый, много повидавший на своём веку. Поэтому я буду рад, если вы останетесь в Лахалько и окажите мне посильную помощь, ибо случается всякое, приходится контролировать даже алькада и коррехидора.

Мартин задумался. Все прошедшие годы он слепо следовал за Игнацио, теперь же после смерти наставника он ощущал пустоту и неуверенность. Мартин нуждался в постоянном пристанище, дабы собраться с мыслями и смириться с потерей.

– Благодарю вас, патер… Я с удовольствием останусь в Лахалько.

– Могу я узнать, к какому ордену вы принадлежите? – поинтересовался патер, ибо чёрное одеяние монаха потеряло свой первоначальный цвет.

– Иезуитов… – коротко ответил Мартин.

Патер смутился, ибо недолюбливал иезуитов и доминиканцев, заполонивших не только Европу, но и Новый Свет. Но желание обрести умудрённого опытом помощника заглушило неприязнь.

Три года Мартин хранил дневник, написанный Игнацио де Оканья, как реликвию. За всё это время он так и не осмелился открыть его и прочитать. Ибо считал, что мысли, изложенные в дневнике, предназначены для генерала ордена Клавдия Аквавивы. Но как передать ему дневник?..

Наконец в редукцию Лахалько из Лимы с инспекцией прибыл Диего де Торрес, снискавший себе славу среди монахов Перу, как человек умный, честный, принципиальный, рассудительный, прекрасно владеющий вопросами теологии и философии.

Мартин тотчас поспешил встретиться с ним и передать дневник Игнацио де Оканья вместе с ритуальной чашей, найденной в Куелапе.

– Покойный Игнацио вёл этот дневник на протяжении двадцати шести лет. И наделся, что его записи попадут в руки к генералу ордена. Вероятно, в них есть нечто важное, о чём я не знаю… – признался Мартин.

Диего де Торрес принял дневник с благодарностью, ибо по опыту знал, что подобные записи могут хранить ответы на многие вопросы. И по возвращении в Лиму, де Торрес расположился в университетском кабинете, доставшемся ему по наследству от Хосе де Акосты, и безотлагательно приступил к изучению дневника.