Страница 16 из 64
Когда он приступил к работе в больнице, первое, что он сделал, – выучил наизусть ее планировку. Несколько дней он запоминал план, а затем сел и пометил разные отделения, аудитории, лаборатории и склады на схеме. В таких делах нельзя спешить. Ему нужно было запомнить каждый коридор, сервант и туалет. Первый месяц ушел на изучения, открытия и размышления. Тогда же он знакомился с новыми товарищами и коллегами.
Он полностью ухватил суть проблемы. Те люди, которые посвящают свои жизни заботе о больных, неохотно готовы принимать аутсайдера, который, как они полагали, поставлен свыше для того, чтобы урезать финансирование. Но его работа заключалась не в этом, и он терпеливо объяснял, в чем именно суть его работы, убеждал персонал, что все идет ровно и гладко. Он постарался проявить себя как личность, а не как ставленник на данную должность. Личное общение сильно облегчило его работу. В конце этого месяца он чувствовал, что изучил больницу и принят коллегами. Он не был самодоволен, не останавливался на достигнутом, никогда не переставал учиться, все это время открывал для себя новые грани. Прямые пути. Связующие звенья. В своей работе он все изучал досконально.
Больничные звуки стали привычными. В отличие от той больницы это здание было новым, атмосфера совсем другой. Почти в молчании он двигался по тихим этажам. Любое эхо отзывалось мягче, чем в больницах старой постройки, старые здания строились по военному образцу. Но многие звуки были схожи. Человеческий элемент. Звуки страдания. Этот госпиталь был построен около двадцати лет назад по современному образцу. Основное правило архитекторов – обеспечить простоту доступа в любой конец здания. На результативность и эффективность было потрачено достаточно средств.
Снаружи госпиталь выглядел незаметно, кому-то покажется, что даже тягостно, и явно не выдерживал никакого сравнения с кирпичной конструкцией столетней давности в плане дизайна и архитектуры. Джеффрису нравились огромные старинные подъезды, но он понимал, что отталкиваться нужно от практической пользы. Деньги теперь важны, как никогда. Речь шла о здравоохранении. Больше не существует огромных палат с длинными рядами кроватей. К уединенности и индивидуальности пациентов нужно относиться с должным почтением, кровати стояли маленькими группами. Более интимная атмосфера облегчала работу.
Теперь он полностью был принят в коллектив. Один из команды, так сказать. Он не представлял никакой личной опасности и был на хорошем счету у ночных медсестер. Между ними существовала некая связь. Он был частью обстановки и знал всю эту рутину. Он знал, в какое время медсестра Хопкинс пьет вторую чашку кофе, знал даже тот факт, что она пьет его с молоком и тремя кусочками сахара. Крупная женщина около сорока, полная сил и великодушная. Пару раз он сам делал ей кофе. Она нашла это очаровательным. Также он знал, что медсестре МакКенна не хватало самоорганизации. Если он торопился, он мог пройти мимо, не потревожив ее, поскольку она любила читать дешевые любовные романы. На самом деле, находясь на работе, она не имела права читать, но пациенты спали, и поэтому это было неважно. Они шутили насчет этой любви к романам. Когда медсестра Даливал об этом узнала, ее реакция была негативной. Видимо, из-за разницы культур. Она была более сдержанна, но в конечном счете он и ее к себе расположил.
Прозвенело приветствие компьютера. Сладкие колокола Моцарта. За последний час он много сделал. Мистер Джеффрис выключил компьютер, встал, погасил свет и покинул офис. Ноги затекли, а спина болела. Голова вдруг стала тяжелой. Быстрая прогулка, и все это пройдет. Коридоры – застывшие и пустынные. Давление слегка отпустило. Мускулы потянулись, и голова начала проясняться. Он мог пройти милю, если бы захотел. Стоял ободряющий запах дезинфекции, жизненное оружие в продолжающейся войне против инфекции. И это война, которая никогда не прекратится. Как только находили лекарство против одной болезни, появлялась другая. В течение дня голоса больных не смолкают. Необходимости жизни требовали внимания. Еда принималась и вытеснялась, тела мылись, а раны лечились, постели менялись, а простыни стирались, рассматривались симптомы и ставились диагнозы. Проводились курсы лечения. Так много факторов надо было рассмотреть. Без всякого сомнения, его работа была напряженной, но он справлялся. Длинный список поправок, над которым он работал, начал уменьшаться. Каждый заслуживал отдыха.
Он абсолютно не был бумажным пройдохой. Не был привязанным к столу теоретиком. Воспетые время и движение требовали начинать работу издалека. Мистер Джеффрис не был чистюлей. О нет. Это было бы слишком легко и одинаково неприемлемо и глупо. Общение с людьми – вот что делало его работу такой замечательной. Он мог напрячь административные силы, если бы захотел, но он этого не делал. Он был более чем удовлетворен ходом дел. Прогресс налицо. Все работники больницы работали на одну благую цель, и даже неквалифицированный персонал заслуживал того, чтобы быть выслушанным. Носильщики, уборщики, добровольцы. Согласие было важнее всего. Добрая воля – половина успеха. В его власти было помогать им в делах, но без подчеркнутой внимательности. Его офис был маленьким, но удобным. Настолько, чтобы он мог уединиться. Местонахождение в центре делало легким доступ в любую часть больницы. Он работал с открытым забралом. Проблема была в том, что слишком много людей занимали ключевые позиции, были самодовольны и ни с кем не общались. Им хватало должности, зарплаты и престижа. Их решения были нечистоплотны. Он сам уже стал состоятельным человеком, и зарплата, которую он получал, не слишком влияла на качество его жизни. Должность и престиж получить легко. Только дураки жаждут титула. Объятий надменности. А его работа была призванием свыше.
Мистер Джеффрис прошелся по направлению к западному крылу больницы, развернулся влево, затем свернул к отделению Патологии и сделал петлю, которая заняла у него тридцать минут. Теперь его путешествие завершилось, мысли утихомирились. Он сменил направление как раз перед тем, как дойти до детского отделения, и неожиданно обнаружил, что смотрит глаза в глаза босому человеку, одетому в полосатую пижаму. Они стояли несколько секунд, уставившись друг на друга. Лицо мужчины было буквально обтянуто кожей вокруг черепа, а пижама напомнила Джеффрису узника концентрационных лагерей. Глаза казались очень большими из-за впалости, череп можно было рассмотреть в подробностях. Из-под мертвого пергамента кожи выступали кости. Этому несчастному было где-то между сорока и шестьюдесятью. Мистер Джеффрис не знал, что сказать этому ходячему скелету, просто плохо чувствовал себя от одного его вида. Человек был гротескным, от него плохо пахло, но его глаза нервировали Джеффриса больше всего. Его пронизывающий взгляд казался насмешкой над слабым гниющим телом. Ненатуральная улыбка разрезала лицо старика.
– Вы в порядке? – в конце концов спросил Джеффрис. – Похоже, вы заблудились.
Скелет не ответил. Глаза просканировали Джеффриса от головы до пяток. Это было долгое, злобное рассматривание.
– Бог видит все, что происходит здесь, – в конце концов сказал этот человек. – Он везде, смотрит и ждет.
Голос звучал мстительно, и мистер Джеффрис похолодел от его мощи. Рука скелета вытянулась вперед и схватила его за запястье. Человек был силен, и доктор странным образом испугался. В случае необходимости он легко мог бы дать отпор этому пациенту, но ненавидел насилие. Человек, очевидно, смутился, по всей вероятности, лечение обострило самые худшие черты его натуры.
– Не думайте, что вы можете дурачить меня. Я вижу все, что происходит в этом месте. Бог дал мне глаза. Я знаю, для чего вы здесь, чтобы ползать ночью и шпионить за женщинами, воровать их трусы и нюхать их в своем болоте. Вы грязная сука. Могу поспорить, что вы на них еще и дрочите, или вы идете до конца и пристаете к женщинам? Рубите их и топите в туалете? Во что вы играете? Что делаете?
Мистер Джеффрис был в замешательстве. Его ноги ослабли, и он не знал, что делать дальше. Этот человек дряхл, очевидно, слаб умом и вытаскивал свои глубинные страхи из гниющего мозга. Медсестра из его палаты давно уже должна была его выписать. Это неприемлемо. Мистеру Джеффрису было интересно узнать, в какой палате лежит этот человек, но едва он успел прочистить горло, чтобы заговорить, как заметил ужасную вспышку в глазах больного. Доктор не хотел стать причиной беспокойства. Он был мягким человеком, а этот пациент, очевидно, нет.