Земные радости

Многие бросали быстрый взгляд на садовника, на его сильную вытянутую руку, и думали о том, чем же Элизабет заслужила такое везение. Захлопнув дверь прямо перед носом женщин, Джон закрыл ее на засов. Самые буйные гости забарабанили в дверь.

— Впусти нас! Мы хотим выпить за ваше здоровье! Хотим проводить Элизабет до кровати!

— Убирайтесь! Мы сами выпьем за свое здоровье! — рявкнул Традескант. — И я сам уложу Элизабет в постель!

Он со смехом повернулся к супруге, и улыбка застыла на его губах. Элизабет стояла на коленях в изножье кровати и молилась, спрятав лицо в ладонях. Кто-то снова начал колотить в дверь с вопросом:

— Что ты собираешься сажать, садовник Джон? Что за семена у тебя в мешках?

Традескант выругался про себя, услышав этот грубый юмор, и удивился, что Элизабет хранит такую неподвижность и спокойствие.

— Убирайтесь! — снова гаркнул он. — Ваша забава кончилась! Идите напейтесь и оставьте нас в покое!

С облегчением он услышал, как застучали башмаки, спускаясь по лестнице.

— Утром мы вернемся посмотреть на простыни! — раздалось напоследок. — Будем ждать пятен, роскошных красных и белых пятен!

— Розы и лилии! — добавил какой-то умник. — Красные розы и белые лилии на грядке Джона Традесканта!

За этой сальной шуткой последовал еще один взрыв хохота, затем входная дверь в доме хлопнула, и гости выкатились на улицу.

— Копай глубже, садовник Джон! — донесся крик уже с улицы. — Сажай хорошенько!

Новобрачный подождал, пока нетвердые шаги не направились вверх по тропинке к единственному в деревне трактиру. Элизабет все еще стояла на коленях с закрытыми глазами и умиротворенным лицом.

Джон нерешительно опустился на колени рядом с супругой, тоже закрыл глаза и сосредоточился на молитве. Сначала он вспомнил о короле — не о телесной оболочке, которую он видел и знал, а о создании где-то на полпути между землей и небесами, о кладезе премудрости, об источнике справедливости, об отце своему народу. Подобно Господу Иисусу, король был послан Богом, явился прямо от Бога, чтобы руководить своим народом и благоразумно править. Прикосновение его величества исцеляло, он мог творить чудеса, его мантия укрывала всю нацию.

— Боже, храни короля, — искренне пробормотал Традескант.

Потом он подумал о своем господине, еще одном человеке, тронутом божьей благодатью, на ступень ниже короля, но очень могущественном. В любом случае, Сесил был хозяином Джона, то есть в его жизни играл исключительную роль. Традескант размышлял о значении слова «господин» — Господь Иисус, господин Сесил, и тот и другой — господа. Садовнику легко было призывать в своих молитвах благословение на сэра Роберта, который особо доверял Джону, на сэра Роберта с лукавым мудрым умом и с телом ребенка, что казалось особенно трогательным. Господин Джона, великая привязанность Джона. Потом он вдруг представил старый королевский дворец в Хэтфилде. Сесил построит там новое здание, конечно же, величественное. Он распорядится разбить на участке прекрасный парк. Возможно, с аллеей… Джон никогда еще не создавал аллею. Он напрочь потерял нить своих рассуждений, перескочил от молитвы к мыслям о посадке аллеи, сразу загоревшись идеей увидеть двойной ряд великолепных деревьев. Его воображение уже рисовало липы. Конечно, только липы, для аллеи нет ничего лучше липы.

— Господи, дай мне сил сделать это, — прошептал Джон. — И дай мне, Господи, из милости Твоей, достаточно саженцев.

Элизабет стояла на коленях рядом с ним, очень близко; Традескант чувствовал тепло ее тела, слышал ее тихое ритмичное дыхание. «Господи, благослови нас обоих, — подумал он. — И дай нам прожить в дружбе и добросердечии». Он ждал от Элизабет только дружбы и ничего больше; дружба и партнерство на всю жизнь, общие неразрывные интересы. Тут некстати на ум снова пришла Кэтрин с темными глазами и низко вырезанным корсажем. Если бы он женился на Кэтрин, то наверняка бы не проводил первую брачную ночь на коленях в молитве.

Джон открыл глаза и забрался в постель. Элизабет все так же стояла на коленях у кровати, ее голова была наклонена, губы двигались. С внезапным раздражением Традескант нагнулся и задул свечу. В комнате воцарилась темнота. Во мраке и тишине он по шорохам ощущал, как Элизабет поднялась с колен и через голову сняла рубашку. Обнаженная, она легла рядом с ним. Джон был ошеломлен откровенной чувственностью этого движения. То, как просто женщина разделась догола сразу после молитвы, спутало его простые представления о разделении женщин на хороших и плохих, на безгрешных и сексуальных. Но Элизабет была его женой и имела право находиться рядом. При виде ее тела, освещенного лунным светом, Джон испытал желание. Он пожалел, что теперь нечем зажечь свечу, которую он, разозлившись, задул, оставив их обоих в темноте.

Они лежали на спинах бок о бок. «Как мумии в могиле», — заметил про себя Джон. За ним был первый шаг, но волнение сковывало. В течение стольких лет Традескант избегал греха и жил в таком постоянном смертельном страхе сексуального соблазна, боясь беременности партнерши и бесчестия, что не готов был свободно обнять Элизабет. Его рука как бы непреднамеренно к ней потянулась и наткнулась на безошибочную плотность ее бедра. Кожа была такой же гладкой, как кожура яблока, но поддавалась, как спелая слива. Элизабет ничего не говорила. Джон гладил ее бедро тыльной стороной ладони, словно нежную листву ароматного растения. Он немного опасался, что Элизабет снова начнет молиться. Осторожно продвинув ладонь вверх, Традескант добрался до круглой теплой возвышенности живота. Пупок был погружен в плоть, как маленький пруд для уток на самой вершине холма. Джон медленно продвигался по этим новым таинственным обходным дорожкам. Его пальцы провели по мягкому гребню груди, и Элизабет тихо вздохнула. Джон завладел нежным теплым соском, немедленно затвердевшим от его прикосновения, пододвинулся к жене и снова услышал этот легкий вздох, в котором уже не было страха, но еще и не было приглашения. Он приподнялся так, что нависал над ней. В лунном свете вычерчивалось ее лицо, глаза были решительно закрыты, рот не имел никакого выражения — так же Элизабет выглядела во время молитвы. Джон наклонился и поцеловал ее в губы. Она была мягкой и теплой, но абсолютно не двигалась, как будто спала. Нежно погладив ее живот и лоно, он обнаружил между ногами мягкие, как пух, волосы. Пока он трогал их, Элизабет повернула голову набок, но по-прежнему не открывала глаз и не шевелилась. Он мягко втиснул колено между ее бедер, и она томно развела перед ним ноги. Чувствуя себя королем, вступающим в свои владения, Джон перекатился на кровати, устроился между ног своей жены и начал продвигаться вперед, сознавая мощь своей страсти.

Вдруг раздался шум, по оконному стеклу застучали камни и комья грязи.

— Господи боже мой! Что такое? — воскликнул Джон в тревоге. — Пожар?

Одним быстрым гибким движением Элизабет вскочила с кровати, прикрыла рубашкой тяжелые качающиеся груди и выглянула в окно, в темноту деревенской улицы.

— Ты уже закончил, Джон? — раздался веселый пьяный вопль. — Посадил свои семена?

— Богом клянусь, сейчас я всех их поубиваю! — закричал Джон, швыряя свой ночной колпак на пол.

Элизабет спокойно отложила в сторону ночную рубашку, вернулась в кровать на свое место и наконец заговорила:

— Никогда не произноси имя Господа всуе, муж мой. Это Его заповедь. Наш дом должен жить по Его законам.

Это были ее первые слова в их спальне, первые слова, которые она сказала обнаженной. Джон рухнул в постель, желание улетучилось, оставив его мягким, как евнух.

— Я буду спать, — мрачно заявил он. — Тогда я точно тебя не оскорблю.

Он потянул на себя все простыни и одеяло, повернулся спиной к жене и закрыл глаза.

— А ты можешь снова помолиться, если угодно, — добавил он сердито.

Элизабет, у которой отняли одеяло, молча лежала на прохладной простыне, набросив свою новую ночную рубашку на грудь и живот и чувствуя себя унизительно голой. Лишь когда она услышала глубокое дыхание Джона и убедилась в том, что он уснул, она пододвинулась ближе к широкой спине мужа, обвила его руками и прижалась к нему своей прохладной наготой.