Страница 20 из 71
Мать Реймонда была исключительно красивой женщиной и одевалась по французской моде. Это было очень умно с ее стороны, потому что если женщина одевается по французской моде, то деньги с лихвой заменят ей нехватку вкуса. Она делала прическу в Нью-Йорке, а ее белье благоухало парижскими ароматами. Волосы у нее были светлые, в традициях викингов, и такими они и оставались, как бы ни было сложно поддерживать их в этом состоянии. Ее ощущение значительности своего происхождения, ее отточенное целомудрие, ее манера держать себя давали Элеонор возможность стать лидером в любой группе женщин, и она неутомимо культивировала все три вышеперечисленных качества, как умелый цветовод путем прививки добивается, чтобы его орхидеи с каждым днем становились все краше. Что в особенности поражало в ранних фотографиях матери Реймонда, это слегка улыбающиеся, полные, обманчиво чувственные губы и большие восторженные глаза, в точности как у какой-нибудь сексуально озабоченной девушки. На более поздних фотографиях, таких, как на обложке «Тайм», сделанной в 1959 году (мать Реймонда состояла в той же политической партии, что и редакция «Тайм», и потому неудивительно, что публике был представлен самый что ни на есть честный снимок), она одета как зрелая женщина; гибкое изящество ушло, однако совершенные черты лица и общий облик несут на себе отпечаток непотопляемости и неисчерпаемой энергии, которыми отмечены ее зрелые годы.
Одна из излюбленных речей Большого Джона Айзелина, которую он часто произносил после войны или, точнее, после того, как «отслужил» в армии, представляла собой воспоминания о том, что он видел и делал в сражении, навсегда сохранившемся в его памяти.
— И вот мы оказались на вершине мира, наедине с Богом, в огромном кафедральном соборе изо льда и снега, в абсолютном одиночестве арктической ночи, где враг, казалось, нападал из пустоты. И мои парни падали, жалобно восклицая: «О Господи, мы так молоды, почему нам выпала судьба умирать?». А я бежал по льду, толщина которого достигала тридцати футов, стреляя из автомата в нацистских дьяволов, и, в конце концов, даже ими, сколько их там ни было, овладело ощущение суеверного страха передо мной.
Что, собственно, Джонни хотел сказать в этом фрагменте речи, своей любимой речи, так навсегда и осталось загадкой, но этот рассказ нес в себе мощный эмоциональный заряд и оказывал сильное воздействие на тех, кто в самом деле соприкоснулся с трагедией войны.
— По ночам, пока мои измученные, усталые парни спали, — продолжал Джонни витийствовать в микрофон, — я, не давая глазам закрыться с помощью спичек, писал письма домой — к вам, к женам, любимым и благословенным матерям наших павших героев… ночь за ночью, по мере того, как гибли все новые и новые люди… пытаясь сделать то немногое, что было в моих силах, чтобы облегчить огромное горе, причиненное нам войной мистера Рузвельта.
Согласно официальным отчетам Корпуса связи армии США, подразделение Джонни (за номером 52310) за все время боевого дежурства за пределами континентальной части Соединенных Штатов потеряло одного священника и одного солдата, первого по причине нервного расстройства, а второго из-за delirium tremens [19]на почве авитаминоза. Подразделение, состоящее из полуроты людей, дислоцировалось на севере Гренландии для защиты множества метеорологических установок, предсказывавших погоду для нужд фронта. Их работу осуществляли мобильные отряды, выдвигавшиеся в глубину полярной шапки, в основном между Прудхоу-ленд и морем Линкольна.
Фашистские же метеорологические установки размещались главным образом на Земле Короля Фредерика VIII, на другом конце субконтинента, ниже моря Независимости. Гренландия — самый большой остров в мире. Обе стороны, безусловно, знали о существовании друг друга, но старательно избегали всех контактов, а если случайно и оказывались в поле зрения друг друга, то не показывали вида и тут же стремились удалиться; так обычно поступают люди в случае серьезных недоразумений. Ни о какой стрельбе не могло быть и речи — для этого их деятельность была слишком важна. Было совершенно необходимо, чтобы обе стороны отправляли непрерывный поток данных о погоде, внося тем самым свой особый, чрезвычайно важный вклад в общее дело, не идущий ни в какое сравнение с несложной, по большому счету, службой всей основной армии.
Как-то с трудом верилось, что Джонни каждую ночь писал все новые письма семьям двух погибших, рассказывая им то о нервном срыве, то о delirium tremens. Кроме того, почта поступала сюда только раз в месяц, да и то, если почтовый самолет ухитрялся пролететь под нужным углом над нужным местом, чтобы с помощью крюка подхватить мешок с письмами. Обычно летчик делал три захода и в случае осечки улетал и возвращался лишь через месяц. Однако сбросить почту метеорологам удавалось всегда, что было гораздо важнее; и вероятность того, что они подхватят мешок, в среднем была весьма высока.
Ни один гражданин Соединенных Штатов Америки, включая генерала Макартура, а также известных голливудских артистов, поступивших на военную службу, ни один из них не вступил во Вторую мировую войну, удостоившись таких фанфар со стороны местной прессы и радио, как Джон Йеркес Айзелин. 6 июня 1942 года подвыпивший судья прибыл в Капитолий [20]и вышел к многочисленным представителям средств массовой информации, которых мать Реймонда за два дня, ценой разливанного моря виски и огромного количества закуски, согнала сюда со всей страны, в том числе из Чикаго, а троих — аж из Вашингтона. Айзелин заявил, что считает своим долгом поступить на военную службу, «в любом качестве, будь то офицера или простого солдата корпуса морских пехотинцев Соединенных Штатов».
Газеты и радио буквально захлебывались этими новостями, происходящее зафиксировали на пленке для телевизионных новостей будущего, и все благодаря матери Реймонда, под давлением которой Джонни, в частности, заявил: «Морским пехотинцам просто необходим судья. Только судья сможет наконец ответить на вопрос: они лучшие воины Земли или же всей Вселенной?» Морские пехотинцы оказались втянуты в устроенную матерью Реймонда вакханалию только потому, как объяснила она Джонни, что у них самые большие, самые быстрые мимеографы, [21]а на каждых двух солдат приходится один военный корреспондент.
С этого дня Элеонор начала продвигать мужа в губернаторы, и в первых же пяти-шести сообщениях для печати особо подчеркивалось, что этот человек, чье положение государственного служащего требовало, чтобы он непринимал непосредственного участия в войне, а оставался дома «как часть гражданского экспедиционного корпуса, призванного защищать Наши Свободы», предпочел, причем совершенно добровольно, принести ту же жертву, которая была привилегией большинства американцев, и поступить на военную службу в качестве солдата морской пехоты. Дальше оставалось добиться лишь двух вещей. Первая состояла в том, чтобы Джонни оказался за морем и где-то неподалеку от зоны сражений, но и не слишком близко. Второе условие — чтобы ему пришлось выполнять безопасную, не вредную для здоровья и, по возможности, приятную работу.
Именно на этом этапе дело забуксовало, что было чрезвычайно некстати. По счастью, мать Реймонда сумела уладить дело таким образом, что Джонни выглядел еще большим мазохистом от патриотизма. И все же она вышла из себя, хотя всячески старалась этого избегать, и в результате все закончилось окончательным крушением ее отношений с братом, если вообще о каких-то отношениях могла идти речь.
Произошло же вот что. Мать Реймонда решила с помощью брата, которого она всегда без малейших колебаний использовала, договориться с Корпусом морской пехоты относительно офицерского чина для Джонни. Вообще-то она предпочла бы, чтобы Джонни начал военную службу рядовым, а потом она организовала бы ему широко разрекламированное повышение в полевых условиях; за боевые заслуги, разумеется. Однако в последний момент муж уперся и заявил, что согласился пройти через весь этот вздор, только чтобы доставить ей удовольствие, но не собирается проторчать всю войну рядовым, когда в офицерских клубах, и это ему доподлинно известно, порция виски стоит всего десять центов.
19
Белая горячка ( лат.).
20
Здание Конгресса США.
21
Аппарат для получения оттисков с текста.