Страница 3 из 19
Пан офицер перевел брезгливый взгляд на напрягшуюся Фейгу, придвинулся почти вплотную к Лейбе, свистящим шепотом сообщил:
— Скупка ворованного, перепродажа, контрабанда. Фальшивые деньги. Все это висит на тебе. И я поймаю тебя, Лейба. Сегодня не поймал — поймаю завтра.
Тот захлопал ладонями по тощим ляжкам, поднял глаза к потолку, забормотал:
— Боже мой, боже мой, за что ты меня так наказываешь? — И с недоумением спросил офицера: — Хотелось бы знать, кто наговорил вам обо мне столько глупостей?
— У заборов есть уши, а у домов глаза.
Лейба неожиданно расплакался:
— Чтоб эти уши завяли, а глаза полопались! Вы видите, пан офицер, в какой нищете живет бедный Лейба и его несчастные дети?!
— Пан офицер, — подала голос Матрена, — перестаньте издеваться над старым человеком.
— Замолчи, наконец! — сделал суровое лицо Лейба. — Если уважаемому человеку приятно издеваться, пусть издевается. Мне даже нравится. Я благодарен Богу, что Он послал такого хорошего человека в мой дом.
Пан офицер обвел насмешливым взглядом понурое семейство, в упор посмотрел на самого Лейбу.
— Когда от тебя уехали блатыкайные?
— Блатыкайные?! От меня, честного еврея? Вы, пан офицер, держите меня за полного бандита! Как можно принимать в правоверном доме блатыкайных?
— Блатыкайные уехали от тебя два часа назад, — раздельно произнес офицер.
— Боже мой! — вскинул руки Лейба. — Если вы знали, во сколько они уехали, так почему не задержали их? О боже! И такие люди работают в полиции!
— Что ты сказал? — побледнел пан офицер.
— Я сказал, что, будь я вашим начальником, вы давно бы маршировали младшим чином. Без погон! — хмыкнул еврей и, дернув плечом, добавил: — Надо же, знали, что были блатыкайные, и не задержали. Погром устроили бедному еврею!
Худощавый некоторое время молча смотрел на насмешливое лицо старого Лейбы и неожиданно ударил. Сильно, в самую переносицу. Лейба рухнул на пол, офицер вскочил со стула и принялся избивать его сапогами.
— Смеяться над паном офицером? Издеваться? Получай же, жидовска крэв!
Матрена заголосила, Фейга кинулась на помощь отцу.
— Что вы делаете?! Вы же его забьете!
Соня тоже сорвалась с места, вцепилась зубами в ляжку офицера, старалась ногтями расцарапать его физиономию.
— Чтоб ты сдох, пан! — кричала она. — Чтоб ты сдох!
Полицейские оттаскивали дочек, офицер уворачивался от ногтей Сони, продолжая яростно избивать лежащего на полу Лейбу. Матрена схватила палку с мокрой тряпкой, пыталась достать ею полицейского офицера. И только Евдокия продолжала стоять на месте, с ухмылкой наблюдая за происходящим.
Ночь плавно перетекала в утро. Фейга и Соня сидели в темной гостиной на разбитых ящиках и не сводили глаз с дверей отцовской спальни. Платье старшей сестры было изодрано, лицо Сони казалось багровым из-за кровоподтеков. Тихо плакала в сторонке Матрена.
Дверь спальни открылась, оттуда вышел доктор с саквояжем в сопровождении Евдокии. Он посмотрел на привставших дочек, перевел взгляд на мачеху.
— Есть все основания ждать худшего.
— Худшего для кого? — спросила Фейга.
— Для вас. А для пана Лейбы — лучшего. Через час-другой он может оказаться в гостях у самого Господа Бога.
Матрена громко запричитала. Фейга охнула и слегка сползла по стене. Соня придержала ее за плечо. Евдокия бросила холодный взгляд на дочек и жестом пригласила доктора следовать за ней. Проходя к дверям, сильно толкнула Матрену, от чего та сразу умолкла.
У ворот дома мачеха отдала доктору деньги за визит.
— Вы еще придете к нам, пан доктор?
— Если в этом будет необходимость.
Доктор покинул дом, в гостиной остались трое — Евдокия, Фейга и Соня. Мачеха вернулась, снова обвела взглядом девушек, спокойно и твердо произнесла:
— Хочу предупредить о следующем: в моем доме не раскисать. Уйдет отец — останусь я. А я сумею вывести вас в люди.
Проводить Лейбу в последний путь на городское кладбище пришло человек пятьдесят. В основном это были пожилые евреи в черных шляпах и черных сюртуках. Правда, в этой толпе выделялся десяток краснолицых мужиков, явно не семитского розлива, но кем были эти люди покойному, никто не знал. Они стояли отдельно, печально слушали раввина, так же печально смотрели на осиротевших дочек, на грудастую энергичную мачеху.
Матрена искренне плакала, крестилась и молилась по-христиански. Евдокия, одетая в черное закрытое платье, выглядевшая в нем эффектно и даже соблазнительно, переходила от одной группы людей к другой, о чем-то предупреждала, иногда улыбалась и скользила дальше.
Соня, не сводя с мачехи злого тяжелого взгляда, тихо сказала Фейге:
— Я ее ненавижу.
Сестра опустила на нее красивые печальные глаза, так же тихо ответила:
— Спокойно, сестра. С этой коровой можно варить кашу.
— Ты хочешь иметь с ней дело? — удивилась Соня.
— Я уже имею. Поговорим после похорон.
Раввин закончил молитву, и близкие люди принялись выполнять похоронный ритуал. Евдокия тут же устроила прощальный визгливый плач с причитаниями, Соня осталась стоять на прежнем месте и издали наблюдала за происходящим. Глаза ее были сухими и застывшими. Почувствовав на себе чей-то взгляд, она обернулась и увидела, что на нее внимательно и влюблено смотрит упитанный пятнадцатилетний Соломончик, сын известного в городке лавочника. Соня показала ему язык и отвернулась.
Спустя несколько часов печальная часть церемонии похорон наконец перешла в другую, тайно ожидаемую всеми присутствующими, — в поминки.
С первого этажа дома доносился шум поминального обеда. Соня сидела на подоконнике в своей комнате и смотрела в окно, как по двору кучками разбредались люди. Раздался скрип лестницы, в спальню поднялась Фейга. Уселась на кровать, широко разбросав ноги, с усмешкой уставилась на Соню. Она была слегка пьяна.
— А ты у нас хорошенькая! Пора подыскивать жениха.
— Подыскивай лучше себе, — огрызнулась Соня.
— В этом не будет проблем. Открою дом приемов, там всякой швали будет навалом.
— Какой дом приемов? — не поняла Соня.
Фейга подсела к сестре поближе, обняла за плечи, заговорила доверительным шепотом:
— Ты ведь догадываешься, чем занимался наш покойный отец и почему к нам так часто заглядывала полиция?
— Пани Евдокия должна подать в суд на офицера из полиции.
— И не подумает.
— Почему?
— Если суд начнет заниматься смертью нашего бедного папочки, мы с тобой останемся без порток.
Соня удивленно посмотрела на сестру.
— Я что-то не понимаю.
Та придвинулась еще плотнее к ней, крепче обняла за плечи.
— Полиция искала и не нашла. Знаешь почему? Потому что пани Евдокия хорошенько все перепрятала! — Сестра довольно рассмеялась, подмигнула малышке. — Так перепрятала, что даже бедный папочка не мог найти.
— А много там всего?
— Много, очень много. Хватит на всех! — Фейга отпустила сестру, откинулась на спинку кровати. — Куплю дом пани Елены, и будет там дом приемов.
— Моей пани Елены? — переспросила Соня. — Модистки?
— Да, твоей пани Елены, модистки, — кивнула Фейга. — А зачем ей такой большой дом?
Соня помолчала, негромко попросила сестру:
— Покупай другой дом. Не трогай дом пани Елены, Фейга.
Фейга рассмеялась.
— Дурочка, маленькая дурочка! Не я куплю — кто-то другой купит. Модистка все равно собирается уезжать отсюда.
— Кто сказал? — От неожиданности Соня даже привстала.
— У заборов есть уши, у домов — глаза, — повторила Фейга поговорку офицера полиции, поднялась и направилась к двери. Оглянулась, бросила сестре уже с лестницы: — А насчет жениха все-таки подумай. В городе достаточно богатых и глупых юношей, облапошить которых одно удовольствие.
Убедившись, что сестра ушла, Соня быстро спустилась по лестнице, выбежала из ворот дома и, не оглядываясь, со всех ног понеслась по улице. Увернулась от резвой повозки, налетела на утиный выводок и чуть не растянулась на булыжнике.