Свобода

Патти благодарно улыбнулась:

— Спасибо, Уолтер.

У табака был ментоловый вкус, и она тут же обожгла десны. Уолтер принес ей кофейную кружку для сплевывания, и Патти, как объект исследования, присела на диван, ожидая, пока подействует никотин, и наслаждаясь всеобщим вниманием. Но Уолтер порой поглядывал на Ричарда, и у нее вдруг заколотилось сердце: она вспомнила убежденность Элизы в том, что Уолтер по-особенному относился к своему другу; вспомнила ее ревность.

— Ричард восхищается Маргарет Тэтчер, — сказал Уолтер. — Он считает, что она олицетворяет собой капиталистическую «избыточность», которая неизбежно приведет к падению капитализма. Думаю, Ричард пишет любовную балладу.

— Ты меня знаешь, — протянул Ричард. — Любовная баллада для волосатой дамочки.

— Мы пока не пришли к согласию по поводу вероятности марксистской революции, — объяснил Уолтер.

— М-м, — сказала Патти и сплюнула.

— Уолтер считает, что либеральное государство способно к саморегуляции, — сказал Ричард. — Он считает, что американская буржуазия с энтузиазмом примет все возрастающие ограничения их персональных свобод.

— У меня есть куча крутых идей для песен, а Ричард их почему-то все отвергает.

— Песня про экономичное топливо. Песня про общественный транспорт. Песня про национальную систему здравоохранения. Песня про налог на детей.

— Эти темы — белое пятно на карте рок-музыки, — заявил Уолтер.

— Два ребенка хорошо, а четыре — плохо.

— Два ребенка хорошо, а без них — еще лучше.

— Уже вижу, как толпы выходят на улицы.

— Тебе просто надо приобрести мировую известность, — сказал Уолтер. — Тогда тебя послушают.

— Запишу, чтобы не забыть. — Ричард повернулся к Патти: — Ты как?

— М-м! — ответила она, сплевывая в кофейную кружку. — Я, кажется, поняла, что ты имел в виду, говоря про «блевануть».

— Попробуй не загваздать диван.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Уолтер.

Комната плыла и пульсировала.

— И тебе это нравится? — спросила Патти у Ричарда.

— Нравится.

— Как ты себя чувствуешь? — повторил Уолтер.

— Нормально. Главное — не шевелиться.

На самом деле ее сильно тошнило. Делать было нечего — приходилось сидеть на диване и слушать беззлобную перебранку Уолтера с Ричардом о политике и музыке. Уолтер с энтузиазмом продемонстрировал ей пластинку «Травм» и уговорил Ричарда проиграть сначала одну сторону, а потом и вторую. Первой шла песня «Ненавижу солнце», которую она слышала осенью в клубе и которая сейчас казалась точным звуковым эквивалентом никотинового передоза. Хотя громкость была минимальная (стоит ли говорить, что Уолтер патологически стремился не беспокоить соседей), музыка вызывала у Патти жуткое, тошнотворное чувство. Слушая ужасающий баритон Ричарда, она чувствовала на себе его взгляд и понимала, что совершенно правильно истолковывала то, как он смотрел на нее в предыдущие встречи.

Около одиннадцати часов Уолтер начал неудержимо зевать.

— Прости, — сказал он. — Я отведу тебя домой.

— Я сама дойду. Если что, буду отмахиваться костылями.

— Нет, — сказал он. — Мы поедем на машине Ричарда.

— Нет, тебе пора спать, бедный ты, бедный. Может, Ричард меня отвезет? Согласишься на это ради меня?

Уолтер закрыл глаза и печально вздохнул, словно переступая через себя.

— Конечно, — сказал Ричард. — Я тебя отвезу.

— Сначала пусть посмотрит твою комнату, — пробормотал Уолтер, не открывая глаз.

— Добро пожаловать. Порядок говорит сам за себя.

— Мне понадобится экскурсовод, — со значением посмотрела на него Патти.

Стены и потолок комнаты были выкрашены в черный цвет, и панковская разруха, которую Уолтер свел на нет в гостиной, здесь цвела пышным цветом. Повсюду валялись пластинки и конверты от них, а также пустые заплеванные банки; пейзаж дополняли несколько гитар, переполненные книгами полки и кровать со смятыми черными простынями — было интересно и почему-то не противно думать о том, что на этих простынях происходило яростное стирание Элизы.

— Жизнерадостный цвет! — прокомментировала Патти.

Уолтер снова зевнул.

— Я это, разумеется, перекрашу.

— Если Патти не предпочитает черный, — заметил Ричард, стоя в дверях.

— Никогда об этом не думала, — ответила она. — Черный — это интересно.

— По-моему, очень успокаивающий цвет, — сказал Ричард.

— Так ты уезжаешь в Нью-Йорк.

— Да.

— Круто. Когда?

— Через две недели.

— О, я тоже в это время еду туда же. У родителей двадцать пятая годовщина свадьбы. Планируется какое-то омерзительное Празднество.

— Ты из Нью-Йорка?

— Уэстчестер.

— Я тоже. Хотя, видимо, из другой его части.

— Мы жили в пригороде.

— Определенно это не Йонкерс.

— Я кучу раз проезжала там на автобусе.

— Именно.

— И ты едешь в Нью-Йорк на машине? — спросила Патти.

— А что? Тебя надо подвезти?

— Возможно. Это предложение?

Он потряс головой:

— Мне надо об этом подумать.

Глаза бедняги Уолтера закрывались, и он в буквальном смысле слова не видел этого разговора. У Патти перехватывало дыхание от чувства вины и смущения, и она торопливо заковыляла ко входной двери, откуда и поблагодарила его за приятный вечер.

— Прости, что я так устал, — сказал он. — Тебя точно не отвезти?

— Я ее отвезу, — сказал Ричард. — Иди ложись.

Уолтер выглядел очень несчастным, но, возможно, он просто очень устал. Снаружи был прекрасный воздух, и Патти и Ричард в молчании дошли до его старой «импалы».

Ричард, казалось, старался не прикасаться с ней, пока она усаживалась. Патти протянула ему свои костыли.

— А я думала, у тебя фургон, — сказала она, когда он уселся рядом. — Думала, у всех групп есть фургоны.

— У Эрреры есть фургон. Это мой личный транспорт.

— Значит, так я поеду в Нью-Йорк.

— Да, слушай. — Он вставил ключ в замок зажигания. — Ты уж либо рыбачь, либо снимай наживку. Понятно? Это нечестно по отношению к Уолтеру.

Она уставилась прямо на ветровое стекло.

— Что нечестно?

— Давать ему надежду.

— Вот как ты обо мне думаешь.

— Он удивительный человек и очень, очень серьезный. С ним надо обращаться бережно.

— Я знаю, — сказала она. — Можешь не объяснять.

— Хорошо, и зачем вы сюда пришли? Мне показалось…

— Что? Что тебе показалось?

— Мне показалось, что я чему-то помешал. Но когда я попытался уйти…

— Ну ты и сволочь.

Ричард кивнул, как будто ему было совершенно наплевать на то, что она о нем думает, или как будто он устал от глупых женщин, говорящих ему глупости.

— Когда я попытался уйти, — сказал он, — ты как будто не поняла намека. Ладно, дело твое. Просто хотел узнать, понимаешь ли ты, что просто убиваешь Уолтера.

— Я не хочу говорить с тобой об этом.

— Ладно. Не будем говорить об этом. Но ты с ним часто видишься? Почти каждый день, да? Уже много недель.

— Мы друзья. Мы гуляем.

— Отлично. И ты знаешь про ситуацию в Хиббинге.

— Да. Его маме нужна помощь в отеле.

— Это все, что он тебе сказал.

— У его отца эмфизема. Мать — инвалид.

— И он двадцать пять часов в неделю работает на стройке и учится на отлично в юридической школе. Но у него тем не менее есть время каждый день гулять с тобой. Как здорово, правда, что у него столько свободного времени? Но у тебя ведь симпатичная мордашка, ты же этого заслуживаешь, правда? И такая ужасная травма. Травма и мордашка, и это дает тебе право ни о чем даже не спрашивать.

В Патти бурлило чувство несправедливости.

— Знаешь что, — нервно сказала она, — он рассказывал мне, как ты по-скотски обращаешься с женщинами. Рассказывал.

Это, казалось, совершенно не заинтересовало Ричарда.

— Я все пытался понять, как это вы так подружились с малышкой Элизой, — сказал он. — Теперь понятно. Сначала я удивился. Ты показалась такой славной девчушкой из пригорода.

— То есть я тоже сволочь. Ты это хочешь сказать? Я сволочь и ты сволочь.