Страница 35 из 95
Элси окинула взглядом собственное отражение в одной из витрин. Не слишком ли она старомодна в своем старом пальто? Сразу и не поймешь. Возможно. С другой стороны, не так уж она молода, и нет такого закона, чтобы женщина, чей возраст приближается к сорока, строго следовала моде. Лучше позволить себе быть солидной теткой, не то рискуешь получить свою долю насмешек, адресованных женщинам, — мысль широким кругом обходит слово «пожилым», не такая уж Элси и старая, — которые молодятся. Хотя, в сущности, это все равно. Насмехаться могут и над теткой. Насмехаться могут надо всем и по любому поводу. Если ты не мужик, конечно. Тогда достаточно влезть в тот наряд, который тебе предписывает общество. В костюм и котелок, если ты рожден ревизором или чиновником. В куртку и свитер, если ты матрос или простой работяга. На ум приходит старая портовая шутка: «Как называется ливерпулец в костюме? — Обвиняемый».
Элси опустила глаза, но совсем прогнать улыбку не сумела. Та словно только и ждала, пока Элси не подымет глаза и не увидит девушку-подростка, направляющуюся прямиком к ней, девушку с большими накрашенными глазами, в белых ажурных колготках, поехавших широкой стрелкой, и в ядовито-розовом пальто, всего на несколько сантиметров длиннее обычной куртки и с налетом зимней грязи на обшлагах. Девушка напоминала тряпичную куклу, донельзя замусоленную любимую куклу, которую шестилетняя хозяйка нарядила в самое лучшее, что нашла. Непослушная улыбка выползла на лицо Элси. И вот их глаза встретились, в какое-то мгновение они увидели друг друга, а увидев, не поняли. Рот девушки приоткрылся, она с явной обидой отвела взгляд, словно застыдившись, и, ускорив шаг, прошла мимо. Улыбка Элси погасла, в какую-то секунду захотелось повернуться и броситься за девушкой — догнать, схватить за руку и сказать, что совсем не то имела в виду. Совершенно не то! Но, естественно, Элси никуда бежать не стала. Только сунула руки в карманы пальто и пожала плечами, словно там, на них, лежала вина и словно таким образом ее можно сбросить на землю. Что, естественно, не удалось. Как не удавалось никогда.
Вот наконец показалась Трафальгарская площадь, Элси стояла у перехода и в ожидании зеленого света смотрела на другую сторону. На площади было необычно пустынно — не считая, разумеется, стаи голубей у памятника Нельсону, — по серому асфальту двигалось лишь несколько десятков людей. Возможно, туристы. И среди них — одинокий англичанин, направляющийся на работу. Или к зубному. Или к любовнице, которая…
— Come on, luv, [18]— произнес мужчина у нее за спиной. Она подняла глаза и, увидев зеленый свет, устремилась вперед, на площадь. Не то чтобы она знала, что ей там делать. Что вообще делать с достопримечательностями, кроме того, чтобы стоять и смотреть на них? Пока проходит время, пока секунды и минуты, тикая, проносятся мимо, покуда ты приближаешься к краю могилы и великому забвению.
Она передернула плечами, встряхнулась. Глупость, просто верх глупости — думать вот так. Она ведь собиралась прогуляться, или как? Ей ведь больше всего не хватало именно прогулок там, в море? Не важно, сколько кругов она нарезала по палубе, все равно это не то, что прогулка по суше и тем более прогулка по Лондону в сторону Трафальгарской площади.
— Excuse us, miss, — внезапно послышался голос. — Could you? [19]
За спиной у нее стояла девушка, протягивая фотоаппарат — юная женщина с темными волосами и белозубой улыбкой, а рядом с ней стояла точно такая же. Полная копия. У них даже пробор был одинаковый и одинаковые старомодные куртки и юбки в складку. Совершенно ясно, что они не лондонки. Туристки из Италии или Испании, судя по медальонам с изображениями святых на шеях у обеих. И близнецы. Определенно однояйцевые.
Она улыбнулась в ответ. Конечно. Девушки положили руки друг другу на плечи и улыбнулись в камеру. И пока Элси поднимала фотоаппарат и подносила его к глазам, ее обожгло тоской. Когда-то и у меня…
Когда она повернула назад, начался дождь, мелкий и грязный лондонский дождь, проникающий под каждый волос на голове, — скоро он совсем испортит ее прическу. Машинально она поднесла руку к вороту и стала нашаривать пальцами несуществующий шарф, потом поспешно глянула на часы и решила. Чашка кофе. В следующий миг она увидела вывеску. Tea Room. [20]Элси улыбнулась про себя. Словно она сама вызвала ее силой мысли.
Она села за столик у окна и расстегнула пальто, огляделась. В помещении, кроме нее, практически никого не было. В глубине сидели за столиком две пожилые дамы и вели негромкую беседу; если не считать их, было совершенно пусто. На улице за окном дождь припустил сильнее, прохожие неслись почти бегом, женщина в полиэтиленовой косынке, мужчина с зонтиком, мальчишка, поднявший воротник куртки, но не застегнувший ее. Сколько же на свете народу! И каждый из них — главный персонаж своей собственной истории, полной собственных слов и воспоминаний, а еще уверенности, наполовину вытесненной в подсознание: все это однажды будет уничтожено, прекратится, перестанет быть. Город продолжит жить, универмаги будут каждое утро открывать свои двери, кафе будут работать, газеты выходить, деньги — менять владельца, одежда — шиться, чтобы потом ее износили и выкинули, но каждый из тех, кто создает эту жизнь, движется к смерти. Никто ее не избегнет.
Элси закрыла глаза. Что это с ней сегодня? Почему она думает все время о вещах, о которых благоразумному человеку думать не следует?
Она взглянула на свой кофе, словно ища в нем ответа, и вздохнула так громко, что обе дамы на мгновение прервали разговор и посмотрели на нее. Она попыталась улыбнуться в ответ успокаивающей улыбкой и подняла чашку. Тогда дамы отвели взгляды и продолжили беседу.
Тревога. Ответ, естественно, таков. Она волнуется. Боится. Нервничает. Опасается предстоящей встречи. Как она всегда боялась встречаться с Бьёрном. Боялась, что он в этот раз, именно теперь, задаст те два вопроса, которые никогда не задавал, те два вопроса, которые пролегают между ними, которые всегда лежали между ними и с каждым прошедшим годом делались все огромнее. Скоро она уже не сможет находиться с Бьёрном в одном доме — все место займут эти незаданные вопросы.
Наверное, все-таки настало время дать на них ответ.
~~~
— Лондон, — сказал Томми и улыбнулся.
— Yes! — сказал Пео и откинулся назад, провел ладонью по коже сиденья. — Лондон.
Бьёрн ничего не сказал, только улыбнулся, сидя на откидном сиденье возле водителя.
— В отель «Стрээ-энд-Палас», — сказал Никлас.
— Дворец Стрэнд, — перевел Буссе и оперся о дверь, удерживая равновесие, когда черный лимузин звукозаписывающей компании тронулся и поехал, набирая скорость. Буссе сидел на другом откидном сиденье.
— Кто-нибудь тут бывал уже, кроме меня? — спросил Томми и принялся рыться в кармане в поисках сигарет.
Никто не ответил, даже не покачал головой, потому что и вопрос, и ответ на него уже звучали раньше и потому что ответ к тому же прибавлял очков Томми и убавлял всем остальным. Все смотрели в окна, молча разглядывая незнакомый мир. Лишь одна вещь за окнами была знакома: черное такси позади них. С репортером и фотографом из «Бильджурнала».
Видимо, все дело в недосыпе. Или в нервах. Снова сценическая лихорадка. Но ощущение было странное — что все это не на самом деле. Словно это сон наяву. Словно он сам — персонаж сна. И можно выключить остальных ребят из своего сознания, и словно на переднем сиденье не сидит Карл-Эрик рядом со своим водителем…
Моргнув, Бьёрн посмотрел по сторонам, вбирая в себя все цвета — ярко-красный пиджак Томми, черный рукав рубашки Пео, светлые, почти белые волосы Буссе — и все подробности по ту сторону окна. Ратуша из красного кирпича. Нарисованные от руки вывески лавочек. Девушка в синем пальто и белых чулках. Женщина в косынке, с черной кошелкой в руке. Это — настоящее. Все вместе. Об этом надо помнить. Нельзя позволить себе поверить, будто все это сон. Ведь произошло то, чего никогда не могло бы произойти. Вернее, происходит, как раз сейчас.
18
Зд.: Пошли, красавица! (англ.)
19
Простите, мисс! Не могли бы вы? (англ.)
20
Чайная (англ.).