Страница 20 из 48
Я прочитал эту газетную статью, сидя в моем офисе вместе с несколькими членами труппы «Лунного света», а, прочитав, снял с телефона трубку и позвонил Майклу Лангу.
– Вы знакомы с Майклом? – спросил на другом конце линии чей–то голос.
– Нет, я его не знаю и он меня не знает, – ответил я. – Я президент Коммерческой палаты Бетела и владелец международного курорта «Эль–Монако» в Уайт–Лейке. У меня имеется действующее разрешительное свидетельство на проведение фестиваля музыки и искусства и около пятнадцати акров земли, которой может воспользоваться Вудсток. Хоть сейчас, если не раньше.
Линия смолкла и я вдруг заметил, что обступивших меня актеров «Лунного света» колотит дрожь. И тут раздался голос Майкла Ланга.
– Где ты, на хер, находишься, малыш? – спросил он. – И каковы твои условия?
– Шоссе 17Б. Уайт–Лейк. Примерно в пятидесяти милях от вас, если ехать по магистрали.
– А лужайка у тебя, на хер, имеется? – спросил он.
– Лужайка имеется. Большая.
– А белые простыни?
– Что? Конечно, имеются. У нас же тут мотель.
– Тогда разложи гребанные простыни на лужайке – крестом, малыш, – и через пятнадцать минут мы будем у тебя. Я уже смотрю на карту. Там есть что–нибудь приметное? Вывеска какая–нибудь? Чтобы мы могли определиться с воздуха?
Я залепетал что–то о вывеске «Эль–Монако», о стыке с 55–й магистралью, о «Кумушкиной блинной».
– Мы уже в пути, малыш, – сказал Майк Ланг и повесил трубку.
Годами я надеялся, что в моей жизни случится нечто большое и важное, и теперь дрожал как осиновый лист. Я положил трубку и слышавшие каждое слово нашего разговора артисты «Лунного света» приветствовали меня дружным «ура». Они понимали, что если в Уайт–Лейке состоится большой концерт, это даст хорошие шансы и их труппе. И теперь запрыгали вокруг меня. «Мы знали, что ты сможешь сделать это, Эллиот! Ты настоящий мужик!»
После чего они выбежали на лужайку и пустились в пляс. А затем проделали единственное, что, по их мнению, могло быть воспринято Майклом Лангом как радушное приветствие – сбросили одежду и продолжили свой танец в чем мать родила. Танцуя, они передавали один другому губную помаду и пригоршни грязи, выводя ими на своих телах слова любви и символы мира во всем мире.
Я же, не обращая внимания на этот хаос, вытащил из стоявшего в конторе шкафа простыни и разложил их, как мне было сказано, крестом.
Когда над нами повис сдувавший все внизу вертолет, мне пришло в голову, что появляться подобным образом способны только мифические герои. Обычный человек не может просто взять да и заказать вертолет, который понесет его над скоростной магистралью штата Нью–Йорк. Нет, и сам Гомер не додумался бы до чего–то более возвышенного и более приличествующего тому, кто выскочил сейчас из фюзеляжа и теперь направлялся ко мне.
По пятам за Майком следовала хорошенькая молодая женщина, бывшая, как я вскоре узнал, его помощницей, Пенни. Она несла на руках крошечного йоркширского терьера, чувствовавшего себя в этом переполохе как дома. А по пятам за Пенни вышагивали два весьма хипповатых молодых человека, представиться мне не удосужившихся. Все они, во главе с Лангом, приблизились ко мне, Майк протянул руку.
После обмена приветствиями Майк Ланг сказал:
– Ты меня не помнишь, Элли?
На миг я растерялся – этим именем меня назвали только родные.
– Разве мы знакомы? – спросил я.
– Бенсонхерст! Семьдесят третья улица, – ответил Ланг. – Мы выросли рядом друг с другом. Я жил через улицу от тебя! Мы вместе играли в стикбол. Я – Майк Ланг, – снова представился он. – А ты – Элли Тейхберг.
Впоследствии кто–то назвал Майка Ланга «космическим эльфом» и это определение было недалеким от истины. Дополнением к его спадавшим на плечи каштановым кудрям служили большие, круглые, словно светящиеся глаза, округлые же щеки с ямочками и широкий рот, уголки которого загибались, когда Майк улыбался, кверху, – а улыбался он часто, казалось, что–то постоянно его забавляет.
В облике Майка присутствовало нечто и игривое, и страшно серьезное. Если судить по внешности, он был хиппи. И все же, я не мог отрицать, что ему присуща определенная значительность, он выглядел человеком, представлявшим собой нечто большее, чем казалось с первого взгляда.
Однако, хоть вы меня убейте, ни Майка Ланга, ни игр в стикбол я не помнил. И уж совсем удивительным было то, что ему удалось связать Эллиота Тайбера, – а я назвал ему именно это имя, – с Элияху Тейхбергом, тем более, что ни о Тейхбергах, ни о Бенсонхерсте я не упоминал. Как он умудрился проделать это за какие–то пятнадцать минут?
Мы прошли в мой бар – артисты «Лунного Света» так и танцевали вокруг, – и Ланг попросил показать ему разрешительное свидетельство на проведение фестиваля. Я показал. В нем говорилось, что Торговоаяпалата Бетела разрешает владельцу мотеля «Эль–Монако» Эллиоту Тайберу провести в Уайт–Лейке, в 1969 году, фестиваль музыки и искусства и будет рада предоставить для этого помощь местного делового сообщества – а это означало, что катастрофа, случившаяся в Уоллкилле, не повторится.
– Выглядит неплохо, – сказал Ланг. – Давайте посмотрим землю.
Как только мы вышли из бара, появились три длинных лимузина, в которых приехали прочие связанные с Вудстоком люди, в том числе и глава службы безопасности фестиваля, Стэн Голдштейн. Это был человек серьезный – высокий, худощавый, с темными волосами, смуглой кожей и скептическим взглядом. Пожимая мне руку, он не улыбался.
Я провел Ланга и его эскорт по пятнадцати акрам заболоченной земли, мимо моего «Летнего театра в Уайт–Лейке», выгребной ямы и дюжины голых «Артистов Лунного света», так и танцевавших вокруг вертолета. Мама попробовала как–то прикрыть их, однако они ее лохмотья отвергли. Ее это не смутило, она уже приступила к попыткам сдавать в аренду складные стулья прохожим, которые останавливались, чтобы понять, что у нас тут творится, и посмотреть на безумный танец голышом.
– Это они танцевальный спектакль репетируют, – объясняла мама. – Вы же не думаете, дорогуша, что они станут плясать задаром?
Земля была пропитана влагой. Теперь мы шли мимо моих расставленных по территории мотеля плакатиков. Мы миновали «Крыло Джерри Льюиса», и «Президентское крыло, бывшее крыло «Мулен–Руж»». Вудстокцы поглядывали на них, но пока молчали.
День совершенно необъяснимым образом обращался в холодный, облачный, однако я обливался потом. Ланг остановился, улыбаясь, и я решил, что это дурной знак. Да и Голдштейн тоже счастливым явно не выглядел.
Мы миновали разваливавшиеся бунгало, все дальше углубляясь в болото. Показался еще один плакатик: «Бассейн «Синие замшевые туфли Элвиса Пресли» и «Кабана–клуб». Только для постояльцев. Всем прочим грозит пожизненное заключение, если они не будут платить по 5 долларов в день Соне, эксперту по бассейнам».
Я не знал, куда девать глаза. Разумеется, они решили, что я законченный псих. С другой стороны, и в бегство они пока тоже не ударились. Положение–то их было отчаянным. Как, собственно, и мое. Это походило на венчание под дулом дробовика.
– А какой–нибудь открытый участок у вас есть? – спросил красавец Ланг.
– Там дальше есть луг, – ответил я, стараясь сохранять жизнерадостный вид. Вудстокцы шли за мной и с каждым шагом лица их становились все более разочарованными. Должно быть, они решили, что я – какая–то темная личность из тех, что продают участки во Флориде, находящиеся, на самом–то деле, под водой. Кое–кто из них уже начал перешептываться. Даже йоркширский терьер и тот выглядел пришибленным.
Мы проходили мимо других плакатиков – «Международный киоск культурной информации». Проходили мимо других построек – «Голливудский отель «Палм Плаза»», представлявший собой разрушавшиеся меблированные комнаты, в которых обитали артисты «Лунного света». И чем дальше мы шли, тем увереннее я понимал, что обветшалые бунгало, заболоченная земля и идиотские плакатики сделку нашу угробят. И если это случится, я немедля подожгу все наше заведение, а затем с большим удовольствием сяду в тюрьму.