Взятие Вудстока

Копы все прибывали. Они выскакивали из машин и уже начинали оцеплять парк. Один из моих друзей схватил меня за руку и потащил в боковую улицу, подальше от схватки. Я ковылял по этой темной улочке, звуки бунта затихали вдали, а на меня вдруг навалились усталость и страх. Грудь моя ходила ходуном, я никак не мог отдышаться. Удаляясь от поля сражения, я старался прийти в себя. И вскоре понял: мне ничто не угрожает. Дыхание еще оставалось учащенным, сердце билось, но я уже овладел собой. Нараставшее в моей душе ликование выплеснулось наружу радостным хохотом. Мы с другом принялись весело лупить друг друга по плечам, а потом обнялись и пошли дальше. Гордость тем, кто я есть, и тем, в чем я принял участие, заполнила каждую клетку моего тела. Я был бойцом свободы!

В ту ночь, получившую в дальнейшем известность как «Восстание в «Стоунволл Инн»», зародилось Движение за освобождение геев. Оно изменило всю нашу страну и значительную часть остального мира. В три следующие ночи геи, мужчины и женщины, проводили демонстрации у бара «Стоунволл». Многие из мужчин приходили туда в женских платьях, чтобы открыто продемонстрировать свою гомосексуальность, однако, в первую ночь, вопреки позднейшим описаниям, таких среди нас не было. В ту ночь мужчины–геи и лесбиянки просто собрались, чтобы развлечься в своем кругу, – чем и занимались, пока им не дали понять, что они не имеют на это права.

В последующие за теми ночами недели Нью–Йорк изменился самым радикальным образом. Геи и лесбиянки осознали свою силу, поняли, что их голоса будут услышаны, и начали организовываться. Возникли Фронт освобождения геев и Альянс геев–активистов, а со временем и Кампания за права человека, эти организации сразу же начали расследовать продолжавшиеся нападения полиции на гомосексуалистов и принадлежавший им бизнес. Вскоре были выявлены подлинные масштабы предвзятости и жестокости полицейских. Несмотря на то, что закона, запрещающего продавать спиртное геям, не существовало, полиция рутинно совершала налеты на бары, в которых это делалось. Она закрывала бары, в которых людям, принадлежащим к одному полу, позволяли целоваться, держаться за руки или появляться там к одежде противоположного пола. Однополым людям не разрешалось, согласно полиции, танцевать друг с другом на публике, а бары в которых такие танцы допускались, опять–таки подвергались регулярным налетам. Существовали неписанные, но широко распространенные правила, позволявшие полиции нарушать права геев, мужчин и женщин, и закрывать заведения, в которых они собирались. И хотя все мы давно это знали, обнародование таких сведений представлялось нам чем–то совершенно новым. Скоро мы и сами начали удивляться тому, что столь долго мирились с происходившим. И о чем мы только думали?

Изменения этого рода коснулись геев всей страны да и остального мира тоже. Вскоре Фронт освобождения геев принудил законодательные собрания штатов и Конгресс обеспечить юридическую защиту геев и лесбиянок в масштабах всего государства. Такие же организации возникали в Канаде, Великобритании, Франции, Германии, Бельгии, Нидерландах, Австралии и Новой Зеландии. 28 июня 1969 года изменило мир – и меня вместе с ним. Весь гнев, какой я обычно обращал на самого себя, вдруг выплеснулся вовне и был отдан борьбе за правое дело. В моем сознании произошел некий сдвиг. Я чувствовал, как во мне рождается новая сила – сила, которая может переменить мою жизнь.

 6. В «Эль–Монако» прилетает курочка, несущая золотые яйца

15 июля 1969 года, сразу после полудня, я торопливо вышел из конторы мотеля на поросший травой передний двор и разложил по земле белые простыни – так, что получился большой крест. Мама в ужасе воззрилась на меня, ожидая, видимо, что я того и гляди устрою на дворе религиозное бдение, а потом прижала к щекам ладони и воскликнула: «Oy gettenu! (О Боже!) И такие хорошие простыни! Мои чистые простыни!»

Я вглядывался в горизонт и ждал, почти не дыша. Небо было чистым, день солнечным, знамения добрыми. Неподалеку пели и плясали, празднуя то, что представлялось им ответом на их молитвы, «Артисты лунного света» – театральная труппа, которую я поселил в «Эль–Монако». К ужасу мамы, они, повинуясь, надо полагать, какому–то атавистическому порыву, сорвали с себя все одежды и размалевали свои тела губной помадой и грязью. Для меня же, мир словно бы остановился, такой покой царил в нем, несмотря на весь окружающий хаос.

«Вот оно! Вот!» – сказал я себе. На горизонте появилась точка, которая с каждым мгновением увеличивалась в размерах. А следом, словно в подтверждение моих слов, я услышал негромкое «пум–пум–пум» вертолетных винтов. Поначалу звук этот был настолько тихим, что я затруднялся сказать, издают ли его винты или мое колотящееся сердце. Но вскоре я уже ясно различил очертания вертолета и услышал его гудение. Ощущение было такое, что мне на помощь спешит кавалерия. О, принеси мне денег, кавалерия, принеси мне побольше денег!

Через несколько минут большая серебристо–серая с белым машина повисла над моей головой, сдувая с земли простыни да и все, что не было к ней привязано. Я ощутил удары создаваемых винтами вертолета воздушных струй, и вопли мамы потонули в громовом гуле, который порождали эти струи в моей груди. Даже голых «Артистов лунного света» и тех куда–то сдуло. Я отступил назад, наблюдая, как вертолет спускается, точно во сне, с неба и мягко приземляется перед нашей конторой.

Дверь его отъехала в сторону и на землю спрыгнул молодой человек в длинных каштановых кудрях. Одет он был в жилетку, джинсы, «вьетнамки» – а вот рубашки на нем не было.

– Ты Эли? Майк Ланг! Рад тебя видеть, дружок, – улыбаясь во весь рот, сказал он. И пожав мне руку, добавил: – Дорога к вам была долгой.

Я был ошеломлен настолько, что поначалу не смог ничего сказать.

В то утро я прочитал в местной газете «The Times Herald–Record» сообщение о том, что достойные жители Уоллкилла – городка, расположенного всего на пятьдесят миль южнее нас, – отменили «Вудстокский фестиваль музыки и искусства», который должен был состояться на их земле. Городской совет отозвал выданное им поначалу разрешение из страха перед тем, во что может обратить их городок как сам концерт, так и его публика. По оценкам Майкла Ланга, продюсера фестиваля, на концерт могло собраться до пятидесяти тысяч зрителей. И когда городские отцы Уоллкилла представили себе, как в их честный город стекается пятьдесят тысяч хиппи, а с ними и торговцы разнообразными наркотиками, они вдруг запаниковали. Ни в коем случае, таким был их официальный вердикт.

«The Times Herald» сообщала, что организаторы концерта вложили в сценические конструкции, звуковое оборудование, средства подвода воды и туалеты около двух миллионов долларов. Судя по всему, сотни грузовиков и трейлеров с оборудованием и материалами уже направлялись к Уоллкиллу, сотни техников простаивали, готовые приступить к работе. Если организаторам не удастся в течение двадцати четырех часов подыскать новое место, концерт придется отменить. Они уже собирались потребовать через суд, чтобы им вернули вложенные ими деньги.

Сам по себе фестиваль никакой новости для меня не составлял – он вот уже несколько месяцев был главной темой местных газет. И почти во все это время мне приходилось бороться с осаждавшими меня демонами – особенно по ночам, когда у меня появлялось время обдумать тот факт, что вселенная в который уже раз вступила в заговор, поместив решение всех моих финансовых проблем на расстоянии вытянутой руки – вернее сказать, на расстоянии всего в пятьдесят миль от меня. Понятно, что расстроен я был до крайности – настолько, что начал гадать, не атеизм ли мой мне вредит. Не исключено, что Бог все–таки существует и, быть может, Он и Моисей как раз в эту минуту хохочут, поджаривая меня на медленном огне. «Держи свою ножищу наготове, Моисей. Сейчас мы из этого комка мацы лепешку сделаем»

И вот, похоже, появился шанс все изменить. Вудстокский фестиваль музыки и искусства нуждался в приюте и в официальном разрешении . «Разрешение у меня есть, – сказал я себе. – А приют я им предоставлю». Мой мозг пританцовывал, рисуя радужные картины, которые раньше приберегались им лишь для воображаемых сексуальных подвигов да романтических вечеров в «Мулен–Руже» или нью–йоркских садо–мазо клубах. Новая возможность стучалась в дверь моего мотеля. «О Боже! Мы можем провести фестиваль у себя!».