Одержимые

«Грязный паразит! Отвратительное маленькое животное». Они его ненавидели за то, что он есть, словно, воплотившись, он добровольно выбрал это племя и с удовольствием носил в своей утробе тиф, в слюне бубонную чуму, всевозможную заразу в своих экскрементах. Они хотели, чтобы он умер, хотели, чтобы вымер весь его род. Их не удовлетворит ничто другое, когда они бесшабашно палят по городской свалке, а он, визжа от страха, бросается из одного укрытия в другое и следом за ним взлетает от пуль зловонный мусор. Они проклинали его за хруст костей домашней живности в челюстях хищника. У них не было доказательств, но его обвиняли в том, что был съеден заживо целый помет новорожденных поросят. А что случилось с тем ребенком в квартире первого этажа на Одиннадцатой улице, которого мать оставила на двадцать минут, когда отлучилась купить сигарет и молока в магазине на углу Седьмой и Одиннадцатой? «О, мой Бог! О, о, о, не говорите, не могу слышать!» А жуткий пожар посреди холодной январской ночи, возникший от того, что насквозь прогрызли обмотку на электропроводах. Но почему он виноват, почему именно он, как оправдаться среди сотен тысяч его родственников, одержимых ненасытным аппетитом и вечной необходимостью что-то грызть? Ватага мальчишек больно бьет его камнями, улюлюкая и крича, гонит по крышам, а он в отчаянии карабкается по кирпичной стене. Ему удается — убежать, несмотря на то что когти подвели, и он соскользнул, упал… головокружительно свалился в пространство… в вентиляционную трубу… пять пролетов… вниз на землю… тонко и резко визжа… отвесно падая, кружась и кувыркаясь в полете, блестя испуганными красными глазами. Ведь этим созданиям известен страх, хотя и не известно слово «страх».Они воплощение страха, то есть страх у них во плоти. Но каждая клеточка его тела стремилась выжить, каждая частичка его существа жаждала бессмертия, так же как мы с вами. (Дарвин мудро советует не размышлять над страданиями живых существ в течение тысячелетий).

Стало быть, он упал с крыши в вентиляционную трубу с высоты, равной приблизительно ста семидесяти его ростам, от носа до хвоста (но исключая длину хвоста, который, если его выпрямить, длиннее тела — восемь дюймов). А мы смотрели, улыбаясь и зная, что маленькая грязная тварь разобьется в лепешку. Поэтому представьте наше негодование и злость, когда мы увидели, что он приземлился на лапы! Ничтожество ушиблось, но не повредилось! Как ни в чем не бывало! После такого падения в наших телах сломалась бы каждая косточка, а он встряхнулся, поднял хвост и убежал! И душная ночь сомкнулась над ним, как темная вода, скрыв его из виду.

Это происходило в Национальной оружейной палате, со скидкой арендованной на вечер в несезон. В похожей на пещеру, полной табачного дыма галерее рядами сидели свежевыбритые мужчины с неясными, как сон, лицами, с мягкими, как моллюски, глазами, устремленными на Малышку, засунув толстые, словно сигары, пальцы себе между ног, где половые органы, налитые и распухшие, распирали ткань их брюк. Да, но это тщательно охраняемые, избранные мужчины. Да, но это серьезные парни. Большинство из них подчеркнуто игнорировали продавцов всевозможных товаров. Вряд ли теперь время для пива, кока-колы, хот-догов, кукурузных хлопьев. Глаза мужчин жадно следили за Малышкой. Мой Бог, дай силы выдержать это.Найти достойную жену в сегодняшнем мире — задача нелегкая. Девушка старомодного образца является объектом наших стремлений. Девушка, вышедшая замуж за старенького, полуживого папашку, наш идеал. Но где найти такую? В нынешнем растерянном мире! А Малышка тем временем, взбив свои сверкающие рыжие кудряшки, прелестно дула губки, ослепительно белозубо улыбалась, мелодично с придыханием читала миленький стишок, который сочинила специально для этого случая. Малышка вертела свой украшенный камнями жезл, подбрасывала его под своды Палаты, где он в апогее полета на мгновение как бы замирал, а потом летел обратно в ее растопыренные пальцы. Ряды внимательных зрителей взрывались овацией. Малышка делала реверансы, краснела, кивала головкой, нагибалась, чтобы выровнять швы чулок, поясок, который так сильно врезался ей в кожу, что наверняка останется ужасный красный след на долгое время. Малышка смеялась и посылала воздушные поцелуи, ее прелестная кожа сияла, когда аукционист, важный и пузатый в своем смокинге с красным кушаком, прохаживался, говоря в микрофон. Его имя Жорж Брик.

— Та-ак, так, так. Слышу пять тысяч, я слышу восемь тысяч, а теперь десять, десять, десять тысяч. — И все это таким таинственным, высоким, певучим и завораживающим голосом, что торг начинается мгновенно. Японский джентльмен делает ставку, коснувшись рукой мочки левого уха, смуглый джентльмен в тюрбане подает знак движением своих темных жгучих глаз. — Та-ак, так, так, я слышу пятнадцать тысяч, двадцать тысяч, а теперь двадцать пять, двадцать пять, двадцать пять тысяч. — Интересный мужчина с тевтонскими усами не может устоять. — Да. — Средиземноморский мужчина, джентльмен с бритой головой, джентльмен из Техаса, тяжелый потный джентльмен, трет переносицу своего красного вздернутого, как у мопса, носа. — Я слышу тридцать тысяч, а теперь тридцать пять, а вот и пятьдесят. — Аукционист подмигивает и подталкивает Малышку к краю сцены. — Ну давай, детка, теперь не время стесняться. Давай, сладкая! Мы все знаем, зачем ты сегодня здесь. Не скромничай, ты, пиписка, неуклюжая коровья дырка. Господа, взгляните на эти соски, на это вымя, тут есть на что посмотреть, крепенькие! — И с балкона, доселе незаметный, симпатичный седовласый джентльмен подает знак рукой в белой перчатке. Да.

Он был изувечен в сраженьях, все его тело покрывали шрамы и мелкие гнойные нарывы. На некогда гордом хвосте была гангрена, кончик отгнил, но он не падал духом и не жаловался, вгрызаясь в дерево, бумагу, изоляцию, в тонкие листы железа, жуя с обычным аппетитом, с экстазом челюстей, зубов, кишок и ануса, поскольку, если бы отведенное ему время было бесконечно, как и его аппетит, он бы обязательно прогрыз себе путь сквозь весь мир, испражняя его позади себя кучками влажных темных катышков. Но природа распорядилась иначе: особям, к которым он принадлежал, отведено в среднем около двенадцати месяцев существования… если все идет хорошо. А в то майское утро на четвертом этаже наполовину пустого старинного кирпичного дома на Сулливан-стрит, где на первом этаже находилась кондитерская «Метрополь», самая лучшая из местных кондитерских, дела обстояли совсем неважно. «Мы специализируемся в изготовлении свадебных тортов с 1949 года».

Он устроился в выбоине в стене и нервно грыз что-то теоретически съедобное (затвердевшие сплющенные останки какого-то сородича, разрезанного пополам экипажем), фыркая и моргая в припадке голода. Да, это был четвертый этаж, где он обитал вместе с тысячами приятелей, поскольку это одна из особенностей Природы. Когда Коричневые и Черные занимают одно помещение, то Коричневые (крупные и агрессивные) живут в нижних этажах, а Черные (более осторожные, философского склада) оттесняются наверх, где труднее раздобыть пропитание. Вот он сидит и ест или пытается есть. Вдруг раздается звук, похожий на звук рвущегося шелка и на него летит пушистое тело. Он схвачен. Клыки и когти дьявольски длиннее его собственных. Задние ноги его вращаются как роторные лопасти, каждая блоха, каждый клещ на его перепуганном маленьком теле в панике, каждая клеточка его существа кричит о пощаде, но луноликая мохнатая Шеба безжалостна. Она, красивая серебристо-муаровая кошечка, обожаемая своими хозяевами за теплое, нежное мурлыканье, здесь, в это майское утро в старинном кирпичном здании, где расположена кондитерская «Метрополь», предается безумству убийства, рвет на части, пожирает. Они сплелись в самом интимном объятии, воют, визжат. Он готов вцепиться ей в сонную артерию, но Шеба уже добралась до его горла. Они катаются в грязи, и не только ужасные зубы Шебы, но и ее безжалостные задние лапы убивают его. Но он здорово дерется, выгрыз из ее уха треугольный кусок мяса. Правда слишком поздно. Видно, что более тяжелая Шеба победит. Несмотря на то что он визжит и кусается, Шеба вырвала его горло. Фактически она его расчленила. Его беспомощные внутренности скользкими полосками повисли у нее в зубах. Что за шум! Что за вой! Можно подумать, кого-то убивают! И он умирает, а она начинает его пожирать. Свежая кровь лучше всего, крепкие волокнистые мышцы лучше всего. Прелестная Шеба смыкает челюсти на его шишковатой маленькой головке, ломает череп, добравшись до мозгов, и он кончается. Просто кончается. А жадная муаровая кошечка (которая даже не голодна: хозяева следят, чтобы она была гладкой и сытой) съедает его на месте, хрустит его косточками и хрящами, проглатывает его членистый хвост, его красивые розовые ушки, его глаза, нежное мясо. А потом она умывается, чтобы избавиться от всяких воспоминаний о нем.