Страница 126 из 127
Между тем в самой Монголии из-за «клада Унгерна» произошёл форменный скандал. Его предыстория такова.
В 1920 году после взятия красными Иркутска и разгрома Колчака родился план распространения большевистского контроля на Монголию. Идея была проста: если советских лидеров не устраивало правительство какой-нибудь соседней страны, сколачивалось ещё одно — «революционное», а затем в ситуации искусственно созданного двоевластия никого не представляющие самозванцы, якобы «выражая волю трудового народа», призывали себе на помощь Красную армию. Этот приём ранее был успешно использован на Украине и в Грузии. Теперь пришла очередь Монголии.
В конце февраля 1921 года стараниями Сибирского бюро ЦК РКП(б) в Кяхту были доставлены несколько групп едва знакомых друг с другом монголов. 13 марта эти заговорщики объявили о создании Временного народного правительства, в которое от имени народа назначили сами себя. После этого 21 июня на территорию суверенной Монголии вступили регулярные части Красной армии. 6 июля они взяли Ургу. В тот же день туда пожаловало Временное народное правительство, возглавляемое типографским наборщиком Дамидины Сухэ. Через четыре дня после настоящей драки из-за министерских постов было объявлено, что отныне оно не временное, а постоянное. А на следующее утро монгольский народ узнал, что у него есть «великий вождь Сухэ-батор» и что под его руководством в стране произошла революция.
Казалось бы, московский сценарий был разыгран как по нотам. Но вскоре возникли непредвиденные осложнения. В своё время Сухэ-батору и его команде было обещано, что, как только удастся захватить полевую кассу Азиатской дивизии, часть денег будет передана монгольскому правительству «на обзаведение». И вот новоиспечённый министр финансов Данзан, выждав некоторое время, решил напомнить командованию советского экспедиционного корпуса: Урга взята, имущество унгерновских войск в руках победителей, но обещанных денег монгольское правительство до сих пор так и не получило. В ответ, к своему неудовольствию, Данзан услышал, что трофеи действительно захвачены большие, однако с золотом придётся подождать: произошла досадная осечка. Ставка делалась на то, что будет отбита казна Унгерна, но она исчезла, неизвестно когда и каким образом. Ведутся поиски, к сожалению, пока безрезультатно.
Данзан воспринял ту новость с недоверием и начал собственное расследование. Его итоги оказались неутешительными. Удалось установить, что место захоронения ценностей могло быть известно лишь самому Унгерну да двум десяткам преданных ему людей. Барона большевики пустили в расход, а никого из его доверенных лиц разыскать не смогли.
По меньшей мере с десяток не афишировавшихся их организаторами экспедиций монгольских, советских и совместных — занимались в разное время поисками «клада Унгерна». С китайской стороны границы в районе озера Буир-Нур и реки Халхин-Гол тоже колесили по степи вольные кладоискатели из числа русских эмигрантов. Однако успехом никто похвастаться так и не смог. Выходит, казна Азиатской дивизии окончательно утеряна?
Антоний-Фердинанд Оссендовский, польский «литератор, путешественник, учёный», как значилось на его визитной карточке, взял на себя смелость утверждать обратное. В жизни этого человека было много самых невероятных приключений. В мае 1920 года он совершил поездку через всю Монголию и был гостем Унгерна. Перед расставанием, по словам Оссендовского, барон вручил ему мешочек с золотыми монетами достоинством 5 и 10 рублей. Эти деньги поляк должен был передать жене Унгерна, проживавшей в то время в Пекине. Позднее Оссендовский описал это путешествие в своих мемуарах. Там можно, в частности, прочесть о посещении вместе с Унгерном Гандана — священного города буддистских монахов-лам. Причём барон в присутствии поляка якобы вручил настоятелю завещание и план тайника, в котором спрятаны полторы тонны золота. В завещании было сказано, что, если в течение пятидесяти лет не объявятся законные наследники, всё золото должно быть употреблено на распространение ламаизма.
Что же касается места захоронения клада, то есть свидетельства очевидцев любопытного случая, героем которого был Оссендовский. Однажды на Рождество, будучи гостем у своего тестя, известного польского кардиолога Ягельского, под влиянием винных паров «путешественник» сделал неожиданное признание. Подойдя вдруг к книжному шкафу и скользнув глазами по корешкам, он взял с полки книжку своих мемуаров.
— Здесь, на странице 104-й, — важно заявил Оссендовский, — помещена фотография того места, где ждут своего владельца огромные ценности. Эту фотографию я сделал сам. Где именно? Скажу так: где-то у истоков Амура.
Конечно, к сообщению «литератора, путешественника, учёного» можно относиться по-разному. Но многое из того, что он рассказывает об Унгерне и своём пребывании в гостях у командира Азиатской дивизии, в основном соответствует действительности. Убедиться в этом можно, сравнив тот или иной эпизод из его книги с соответствующими фрагментами из воспоминаний других участников тех же событий.
Вторым источником сведений о «кладе Унгерна» является Камиль Гижицкий, уроженец Галиции, которому довелось служить при штабе Азиатской дивизии. До этого он воевал против красных сначала как легионер Отдельного Чехословацкого корпуса, а затем в рядах сформированной в Новониколаевске 5-й польской Сибирской дивизии генерала Чумы. Гижицкий пользовался полным доверием Унгерна, поручавшего ему ответственные задания, требовавшие изобретательности и умения держать язык за зубами. После разгрома Азиатской дивизии он счастливо избежал плена и в конце концов вернулся в Польшу, где в 1929 году во Львове вышла книга его воспоминаний «По Урянхаю и Монголии».
Гижицкий прямо ничего не говорит о местонахождении клада. Лишь как бы между прочим он высказывает предположение о том, что искать клад следует вблизи озера Буир-Нур, в одной из бесчисленных, заполненных илом и жидкой глиной лощин, которые монголы называют «лагами». Распорядиться, чтобы золото было зарыто в земле, Унгерн не мог, утверждает Гижицкий — генерал чтил ламаистские обычаи, которые запрещают копать землю, считающуюся святой. Автор воспоминаний отмечает, что барон даже носил сапоги с загнутыми кверху носами, дабы ненароком не нарушить ламаистского запрета.
Наконец, есть ещё и третий источник сведений о кладе — Казимеж Гроховский. По специальности горный инженер, он долгое время занимался разведкой месторождений золота в южной части Барги, вёл геологические исследования на востоке Монголии. После октябрьского переворота осел в Харбине, где в 1920-е годы стал директором гимназии, в которой учились дети поляков, эмигрировавших из большевистской России. Тогда же начал собирать всевозможные материалы о поляках на Дальнем Востоке, на основе которых написал книжку, изданную в 1928 году в Харбине.
На основании рассказов лиц, хорошо знавших командира Азиатской дивизии, Гроховский пишет, что, в связи с неудачным началом похода на север, первое, что счёл необходимым предпринять Унгерн, так это отправить дивизионную кассу из района боевых действий в безопасное место на востоке. После нескольких дней пути маленькая группа солдат, сопровождавшая ценности, наткнулась на отряд красных. Завязалась перестрелка. Унгерновцы поняли, что исполнение приказа барона зависит от быстроты их коней, и постарались оторваться от красных. Однако погоня настигала. И вот примерно в 160 километрах к югу от Хайлара посовещавшись, они решили закопать золото. На слегка всхолмлённой равнине, поросшей редкими кустами, нашли небольшую лощину в которой и спрятали его…
Если собрать все эти скупые сведения воедино, то площадь района вероятного захоронения «золотого клада Унгерна» составит около 600 квадратных километров. На первый взгляд кажется, что найти его там, пожалуй, потруднее, чем иголку в стоге сена. Однако при использовании современной техники, в частности, новейших магнитометров для съёмки с воздуха, эта задача вполне может быть решена. При одном условии: если клад там есть. Как известно, очень трудно искать чёрную кошку в тёмной комнате…