Страница 58 из 165
«Бесполезная ложь! — сказал себе Этьен. — Эта несчастная или сообщница дочери, или та ее обманывает. Она, несомненно, перенесла вчера сильное потрясение. Какая-нибудь мрачная драма разыгралась в этом доме, и то, что я предвидел, случилось… Теперь уже я ничего не могу сделать: бедная женщина погибла, и погибла, без сомнения, по вине дочери!»
— Не чувствуете ли вы тупой боли в ногах, особенно ниже колен?…
Мадам Леруа ответила утвердительно.
Этьен осмотрел ее ноги и нашел их сильно распухшими. Он нажал на опухоль пальцем, тот явственно на ней отпечатался. Этьен сохранил внешнее спокойствие, но сердце его сжалось. Несмотря на то, что он узнал, он по-прежнему питал к больной глубокую привязанность.
— Приготовьте мне, пожалуйста, бумагу и перо, — сказал он ледяным тоном, обращаясь к Берте. — Я напишу рецепт.
Девушка вышла, стараясь сдержать слезы.
Тон доктора, сухой и резкий, поразил ее в самое сердце.
«Боже мой! — думала она. — Что с ним такое? Что я, ему сделала? Верно, он сердит на меня за то, что я не осталась вчера вечером дома… Но разве это моя вина? Увы! Мне надо привыкнуть к этой холодности. Роковая тайна, которую Этьен не должен знать, разделяет нас, быть может, навсегда. Лучше пусть он оставит меня… У меня не хватило бы духа оттолкнуть его и играть комедию равнодушия с сердцем, полным любви. Прощайте, все мои надежды! Прощайте, мечты о счастье!…»
В это время Этьен говорил Анжеле:
— Готовы вы сегодня во всем мне повиноваться?
— Да, доктор… Что же вы прикажете?
— Оставаться в постели. Вчера вы не были благоразумны. Вы вставали, и вас испугала гроза! Впрочем, у вас есть извинение: вы были одни… Мадемуазель Берта не должна была бы оставлять вас.
— Берта уходила ненадолго. Я задремала, и меня разбудил только ее приход.
«Она спала! — подумал молодой доктор. — Тогда все объясняется… Дочь воспользовалась этим, чтобы обмануть мать!»
— Я зайду сегодня вечером, — прибавил он вслух, — конечно, если мадемуазель Берте не надо будет опять куда-нибудь идти.
— Нет, сегодня она будет дома весь день.
— Так отдыхайте… и до свидания.
— Кажется, доктор, вы хотели написать рецепт?
— Я напишу его в соседней комнате.
«Бедная слепая мать! — думал он, выходя из комнаты больной. — Она умрет, ничего не подозревая».
Волнение душило его, невыразимая тоска сжимала сердце.
Молодая девушка ждала его в не меньшем волнении.
— Я не ошиблась, не правда ли, доктор? — спросила она дрожащим голосом. — Ее положение очень опасно?
— Да, мадемуазель, и я не стану скрывать, что ответственность падает на вас.
— На меня!
— Без сомнения!
— Как? Почему?
— Я уже говорил, что малейшее волнение может подвергнуть жизнь вашей матери опасности.
— Так что же?
— И она испытала сильное волнение, которое грозит ей смертью. От вас зависело избавить ее от него.
— Я вас не понимаю…
— Гроза испугала вашу мать, вашего присутствия достаточно было бы, чтобы ее успокоить… А вас не было дома.
Берта поняла, что ошиблась в своих догадках о причине внезапной холодности доктора.
— Это было необходимо… и я уходила ненадолго, — прошептала она.
— Вы уходили на три часа! — возразил Этьен.
Берта взглянула на него с изумлением и испугом.
— Вы возвращались в таком волнении, что даже забыли в фиакре вещь, которая должна быть очень дорога вам. — И он подал ей дрожащей рукой медальон, найденный Пьером Лорио.
— Мой медальон! — воскликнула Берта вне себя от изумления.
— Вы видите, что я все знаю, — продолжал печально доктор. — Вчера вы старались обмануть меня… Но я не так легковерен, как ваша бедная мать.
Выражение лица Берты внезапно изменилось. Оскорбленная гордость сменила изумление.
— Что вы думаете? — спросила она.
— Что могу я думать? Девушка бросает больную мать, уходит из дома в дождь и бурю… Она едет в отдаленную часть города и дает кучеру неверный адрес, как бы боясь, что за ней следят… Там она проводит два часа, забывая мать, забывая весь свет?! При возвращении она принимает те же предосторожности и выходит из экипажа не у своего дома. К чему такая таинственность, когда нечего скрывать? Вот факты. Что же я должен думать?
Яркий румянец залил щеки Берты.
Когда Этьен закончил, она схватилась руками за голову и вскричала:
— Боже мой!… Это ужасно!… Меня подозревают… Меня обвиняют… И это он!
— Да, это я! Я вас обвиняю! Я, который любил вас больше жизни, вы это хорошо знаете! Бедный безумец! Я построил счастье на песке… При первом толчке все рухнуло.
— О! Боже мой! Боже мой! — повторяла, рыдая, Берта.
— Вы не можете понять, что я выстрадал в эти часы. Но вам достаточно одного слова, чтобы заставить меня забыть все эти мучения. Берта, я хочу вам верить… Часто внешность обманывает… Оправдайтесь!
— Как?
— Сказав мне, зачем вы ездили на Королевскую площадь.
Что могло быть хуже положения бедной девушки? Слово, данное матери, запрещало ей открывать Этьену свое настоящее имя.
Берта сделала над собой героическое усилие и ответила почти твердым голосом:
— Гордость запрещает мне оправдываться перед тем, кто сомневается во мне… Мне нечего вам сказать… Я презираю ваши обвинения!
— Но разве вы не видите, что вам стоит сказать одно слово, чтобы я упал к вашим ногам, умоляя о прощении?!
— Я не скажу этого слова!
— Она меня не любит! — прошептал в отчаянии Этьен, ломая руки. — Она никогда меня не любила! Все кончено!!
Эти слова и тон, которым они были сказаны, взволновали Берту до глубины души, и на одну минуту решимость ее поколебалась. Любовь едва не победила долг.
«Я вас всегда любила, — готова была она сказать Этьену. — И буду любить до конца моей жизни! Не сомневайтесь во мне! Сейчас вы все узнаете!»
Но в эту минуту в соседней комнате послышался голос мадам Леруа, которая была удивлена длинным и таинственным разговором.
Берта опомнилась.
— Сейчас, мама, — сказала она. — Я сейчас приду к тебе.
И, обращаясь к доктору, прибавила:
— Если вы думаете, что я не имею больше прав на ваше уважение, я очень об этом сожалею, но ничего не могу сделать… Поэтому прошу вас впредь не задавать мне вопросов… Я не буду отвечать.
Невозможно выразить, каким ледяным и презрительным тоном были сказаны эти слова.
— Мадемуазель, — прошептал доктор, — вы жестоко наказываете меня за то, что я слишком прав. Все кончено! Мои мечты разбиты… Я вас более не увижу…
— А вы забыли про мою мать, доктор? — сказала тревожным тоном Берта. — Неужели вы не станете лечить ее?
— Оставим вашу мать! Не бойтесь… Я знаю свой долг и выполню его… Но, увы! Все скоро кончится.
— Что вы хотите сказать?
— То, что дни вашей матери сочтены…
— Это неправда! Вы говорите так, чтобы напугать меня!
— Спаси меня Бог от такой подлости!
— В таком случае, вы ошибаетесь! Это было бы слишком ужасно. После брата — мать… И я останусь одна на свете… Нет, я не хочу верить… Нет!
— Я сказал правду.
— О Боже! Еще недавно вы надеялись…
— Да, надеялся… Но вы сами, посмеявшись над моей любовью, разорвали нить, привязывавшую к жизни вашу мать.
Берта зарыдала.
Этьен поспешно написал рецепт.
— Вот, — сказал он, подавая бумагу, — я приду сегодня вечером.
И он вышел.
На лестнице он остановился, задыхаясь от волнения, и слезы брызнули у него из глаз. Но это была лишь минутная слабость.
— Что же! — прошептал Этьен. — Рана глубока, но не смертельна. Нельзя вечно сожалеть о том, что презираешь. Я забуду.
И он пошел вниз по лестнице.
Тефер, помня слова герцога, тотчас после обыска явился на улицу Святого Доминика.
Герцог был дома. Он знал, что его достойный помощник придет с донесением, и ждал его с нетерпением.