Легионы - вперёд!

Сам король постоянно объезжал все лагеря, лично следя за работами и подгоняя солдат. От лазутчиков Арванда Эврих знал уже точно — армия Рима идет к Альпийским проходам. Двинуться навстречу римской армии Эврих не мог. Имея в тылу Арелат с его многочисленным гарнизоном, пойти на такой шаг было чревато катастрофическим последствиям. С другой стороны, нельзя было и блокировать Арелат частью армии. Для этого пришлось бы выделить не меньше половины ее состава. При том, год назад готы уже имели неудачный опыт осады галльской столицы. Тогда к городу подошли отряды бургундов и прогнали готов за Родан. Эврих не желал, чтобы это повторилось и сейчас. А это значило, что времени на долгую осаду Арелата нет. Город надо было брать штурмом.

К вечеру второго дня работы были закончены, а из-за Родана по наплавному мосту переправился подошедший отряд в две тысячи наемников-саксов. Их свирепые воины выглядели диковато даже для готов. Многие носили поверх кольчуг звериные шкуры и черепа зверей вместо шлемов. У поясов висели их страшные боевые топоры, а круглые щиты были разрисованы жуткими мордами чудовищ. Эврих приказал как следует накормить и напоить новых союзников, сам же по-братски принял в своем шатре их вождя Беду. Внешне не выказывая брезгливости, он выслушал пьяное хвастовство сакса, решив про себя отправить его воинов в первой волне на самый важный участок у Северных врат.

Едва солнце стало клониться к закату, солдаты получили приказ отдыхать, но быть готовыми к ночному штурму. Эврих решил атаковать Арелат через два часа после полуночи.

Ночь выдалась тревожной. Приготовления врага ни для кого не были тайной, ждали штурма. Арелат спал беспокойно, от амфитеатра, расположенного сразу за воротами и превращенного ныне в большой военный лагерь, то и дело доносилось фырканье лошадей и голоса солдат, которым не спалось, на улицах часто перекликалась городская стража.

Деций стоял на стене, вглядываясь в сторону готского лагеря. К вечеру небо заволокло, было, тучами, но ветер с юга разогнал сплошную пелену, и время от времени диск Луны появлялся в разрывах облаков, и тогда равнину заливал тусклый серебристый свет.

Заслышав за спиной шаги и кряхтение, Деций обернулся. Публий поднялся на стену и встал рядом, утирая струившийся со лба пот.

— Мне сказали, ты здесь. Я тут привел еще две сотни. Приказано усилить охрану ворот, — Он, шумно втянул носом ночной воздух, будто принюхиваясь к чему-то. — Слыхал уже? В городе смута, ходят слухи о заговоре рабов.

— Что тут услышишь? Мне и готов за глаза хватает.

— Не скажи. Префект вот серьезно отнесся. Ну как эти негодяи вздумают Эвриху ворота открыть? Я их породу хорошо знаю. Кое-кто из них спит и видит, как бы половчее хозяев прирезать да добро их разграбить. Вот, помню, когда я еще только начальником стражи стал, случай такой у нас был…

— Что это там?

— Один молодой раб, сириец, кажется…

— Заткнись, Публий. Гляди лучше.

— Минерва заступница…

В той стороне, где располагался готский лагерь, загорелся один огонек, тут же еще один и еще, и вот уже цепь огней протянулась на несколько стадиев. Вслед за этим раздались приглушенные расстоянием крики и скрип. Громады осадных башен, возвышавшиеся на фоне темного неба, слегка качнулись и медленно двинулись в сторону города. На фоне вспыхнувших огней можно было увидеть темную массу пехоты, наступавшую вслед за ними, словно огромная колышущаяся туча саранчи.

— К оружию! — во весь голос заорал Деций. — На стены! На стены!

Штурм города начался сразу со всех сторон, вынуждая защитников растягивать не столь уж многочисленные силы по всей стене. С южной и западной стороны, где готам мешали развернуться болота, они пока ограничивались демонстрацией своего присутствия, громко вопя и пуская на стены горящие стрелы. Было ясно, что главный удар придется на Северные и Восточные ворота.

Первыми заработали тяжелые катапульты готов, расставленные по периметру стен. Огненные росчерки, оставлявшие за собой дымный след, устремились к городу. Горящие головни и глиняные шары, наполненные горючим маслом, перелетали через стену, обрушиваясь на улицы, дома и общественные здания. Немедленно вспыхивали пожары. Возле стены стало светло, как днем. Таков был замысел Эвриха. Готы хотели поджечь город, заставив защитников отвлечься на борьбу с огнем. Сонные люди выбегали из домов, в ужасе глядя на бушующее повсюду пламя. Отовсюду неслись крики, общее смятение увеличивали звери, содержавшиеся при амфитеатре. Перепуганные огнем, они метались в своих клетках, рычали и выли.

Между тем к стенам двигались осадные башни, их тащили упряжки волов, погоняемые ударами бичей. Слышался скрип колес — подбадривая себя криками и руганью, готы катили к воротам тараны. Все поле вдоль западного выступа стен покрылось морем людей. Издав яростный боевой клич, воины готов устремились к стенам, таща на руках десятки лестниц. И сейчас же на стены обрушился град метательных снарядов.

Не менее тридцати баллист посылали один за другим тяжелые камни, пытаясь сбить защитников со стены. Расчеты метательных машин лихорадочно работали под суровым взором Виктория. Солдаты тянули канаты, укладывали в ложе снаряд и стреляли. Камни, весом в один талант врезались в стену на огромной скорости, разбивая парапеты и брустверы. Дождь каменных обломков разлетался во все стороны, убивая и калеча стоявших на стене ополченцев. Иные из баллист посылали на стену разом тучи стрел, тяжелые копья и литые свинцовые пули.

От них не отставали расставленные вдоль стен сотни лучников. Свист стрел наполнил воздух, смешиваясь с криками раненых и умирающих. Взмывая вверх, стрелы ливнем обрушивались на солдат, подобно остроклювым стимфалийским птицам, заставляя воинов падать на колени, прижиматься к стене, ища защиты у камня и высоко поднимать щиты. Непривычные к бою ополченцы в ужасе вслушивались в свист рассекаемого воздуха, расширенными глазами смотрели на падавших вокруг товарищей и льющуюся повсюду кровь.

Там где на стенах стояли наемники или же командирам удавалось навести порядок среди своих подчиненных, врагу ответили таким же ливнем стрел. И хотя лучники из ополченцев были еще те, падая со стены, стрелы врезались в наступающие порядки готской пехоты, нанося немалый урон. Неся потери, варвары бегом приближались к стенам, где десятки рук мгновенно вскидывали наверх длинные лестницы, достававшие до самых бойниц, и сейчас же по приставленным лестницам, прикрываясь щитами, начинали карабкаться самые отчаянные бойцы.

Несмотря на непрекращающийся обстрел, сверху на сгрудившихся под стеной готов сыпались камни и дротики, лилось кипящее масло. Истошные крики раненых, придавленных и обгоревших возносились до самого неба. Готы яростно выли, упрямо продолжая карабкаться вверх, стремясь любой ценой дорваться до рукопашной. Там, где им это удавалось, их встречали мечи, топоры и копья ополченцев. Следовал короткий обмен ударами, отчаянный крик и очередное тело валилось вниз к подножию стены. Кое-где особо удачливый гот достигал парапета и отчаянно дрался, выигрывая драгоценные секунды, давая следующему за ним товарищу время влезть за ним, прикрыть спину. Если это получалось, завязывалась яростная схватка. Готы отбивались от наседающих с обеих сторон ополченцев, резались вплотную, били щитом, отвоевывая такие драгоценные сейчас пяди пространства стены. Убитые римляне и варвары валились вниз один за другим, парапет становился скользким от крови, и, наконец, численное превосходство и натиск защитников опрокидывали кучку храбрецов, возвращая утраченный было отрезок стены.

С начала штурма Деций потерял больше двадцати человек. Иные погибли от шальной стрелы по глупости высунувшись за стену, другие полегли от мечей готов в рукопашной, пятерых, израненных осколками камня, пришлось снести вниз, а молодому сыну трактирщика оторвало голову прямым попаданием снаряда баллисты. Его брата, который в этот момент стоял рядом, окатило фонтаном брызнувшей крови. Гримон привел его в чувство страшной руганью и кулаком.