Вне игры

Но письма — это так, между прочим. Главное — торжественно врученный ему пояс, который Николас не должен снимать, пока не встретится с тем, кому он предназначен. От туриста не скрыли: операция опасная, но осуществить ее надо во что бы то ни стало.

— Я точно не знал, что в этом поясе, — показывал на следствии Николас. — Но судя по тем мерам предосторожности, что были предприняты, в нем находилось что-то очень нужное советским подпольщикам. Мне дали телефон, по которому я должен буду позвонить на работу человеку по фамилии Гуреев, условиться с ним о встрече и передать пояс. Я так и сделал.

Когда турист прибыл в Москву, Гуреев уже был арестован. Сотрудник научно-исследовательского института, он возглавлял группу лиц, занимавшихся печатаньем и распространением антисоветских листовок. Группа эта была организационно оформлена и называлась «Свободная Россия». Ее руководитель, Гуреев, решил, что надо как-то дать знать о существовании этой подпольной организации деятелям НТС на Западе — будь то Лондон, Париж или Мюнхен. Но как, через кого? Подсказали соратники: разглагольствуя о «свободе личности», они не брезговали фарцовкой и по вечерам шныряли у подъездов отелей, где жили иностранцы. Им удалось затащить на квартиру Гуреева француза и американца. «Туристы» обещали попытаться связать руководителя «Свободной России» с его единомышленниками на Западе.

Из двух посланий Гуреева на Запад одно, видимо, попало в верные руки. Через некоторое время к нему заявился турист-иностранец и сказал, что на Казанском вокзале в камере хранения для него оставлена посылка. Сообщив соответствующий шифр, иностранец исчез, не пожелав отрекомендоваться. То ли насмерть перепуганный Гуреев не решился сразу же идти за посылкой, то ли иностранец поскупился и оплатил хранение лишь в течение двух суток, но так или иначе операция эта сорвалась. Когда Гуреев приехал на вокзал, его шифр был уже недействителен: срок прошел, и посылку передали администрации камеры хранения. А тем временем тучи над подпольной организацией стали сгущаться. Молодые советские люди, которых Гуреев пытался привлечь к своей антисоветской деятельности, сообщили об этом в КГБ. Гуреева и его сообщников арестовали. Он во всем признался и рассказал о посылке. Его привели на Казанский вокзал, и он указал ту самую камеру, из которой изъяли «сувенир». В посылке оказались антисоветские листовки и письмо, подписанное неким Соловьевым. Вслед за всякими программными декларациями и сообщением о том, что письмо Гуреева он получил, идут практические инструкции, касающиеся связи по почте, курьером, по радио. Тут и часы работы рации и радиоволны, и позывной Гуреева, и шифр, и условные адреса, фамилии, и сформулированная по пунктам программа деятельности подпольщиков вообще и на ближайшее время в частности.

«Постарайтесь проникнуть в студенческую среду… Если не сможете, то в круг молодежи — будь то студенты, литераторы, рабочие… Издавайте подпольные печатные органы с указанием имени издающей группы… Для начала мы сделали для вас первый номер. Газета составлена так, что она в течение долгого времени не устареет».

И тут же — рекомендации: какие требования следует выставлять в подпольной газете… И просьба: послать образец подпольной газеты по пяти адресам — в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске.

Письмо имело не очень-то щедрое «приложение» — пятьсот рублей на покупку пишущей машинки и прочие расходы.

Когда чекисты прочитали письмо господина Соловьева, им стало ясно: в ближайшее время Гурееву следует ждать гонца с Запада. Были все основания полагать, что Соловьев и его хозяева еще не знают об аресте Гуреева.

Курьер не заставил себя долго ждать. Прибыв в Москву, Николас на следующий же день позвонил Гурееву в институт. Ему ответили: «Гуреева сейчас нет, он будет в пять вечера». Ровно в пять вечера Николас снова позвонил.

— Я прошу Гуреева.

— Гуреев слушает.

Они договорились о встрече в метро «Сокольники». Что было дальше, представить нетрудно. Николаса радушно приветствовал… оперативный сотрудник КГБ.

— Здравствуйте. Чем могу служить?

— Я приехал из Парижа. У меня для вас пояс, в котором кое-какие материалы и три тысячи рублей. Я сейчас…

Ему не дали снять пояс. Брокс-Соколова арестовали. Пояс сняли в присутствии понятых. В нем было запрятано примерно то же, что и в посылке Гурееву. Деятели НТС решили, видимо, на всякий случай продублировать…

Егенс устал, охмелел и, склонив голову набок, кажется, слегка задремал. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим посапыванием гостя. Прошло не более двух-трех минут, и Егенс встрепенулся. Гость попросил чашку кофе, быстро проглотил ее и все в той же тональности — само дружелюбие — продолжал:

— Итак, чем порадуешь шефа, старик? Слушаю тебя…

Чем он порадует шефа? Увы, нечем. Все, что за год сделано его людьми, Сабиром и Керимом, конечно, не заслуживает внимания штаб-квартиры. Правда, судьбе было угодно привести в его магазин русского туриста, которого он сейчас постарается представить в наилучшем виде. Но о нем Нандор скажет чуть позже, его он припас для десерта. А пока вот, извольте, господин Егенс. И, подобострастно склонившись над креслом гостя, он протянул ему зеленую папку в прозрачном целлулоиде.

— Я подготовил для вас письменный отчет. И буду рад, если вы найдете время, чтобы познакомиться с ним. Здесь — отчет о нашей деятельности за год. Не нам судить о ней. Как говорили римляне, тут не многое, но много… Однако я хотел бы обратить ваше внимание, господин Егенс, на одно важное обстоятельство: в отчет не вошла последняя наша операция, и, на мой взгляд, весьма серьезная. Доклад о ней мы отправили сегодня на ваше имя. К докладу приложено несколько фотографий и кинопленка. Все это вы посмотрите позже. И тем не менее я считаю необходимым сейчас изложить суть дела.

И Нандор рассказал об операции с участием русского туриста.

— В посланном вам докладе есть фамилия, имя, отчество и необходимые установочные данные. Я имею основание полагать, что мы его крепко прихватили. В кармане у него оказалось еще двадцать рублей, и мы объявили, что турист обвиняется в контрабандном провозе валюты, спекуляции валютой, в нарушении таможенных законов «страны пребывания». Он вначале даже не понял нашей терминологии. Но мы ему популярно объяснили, что это значит и что за это полагается по нашему закону. Когда было заявлено, что мы его не отпустим, что он должен предстать перед блюстителями закона, турист побледнел, затрясся, хотел что-то сказать, но так и не смог вымолвить ни слова — перепугался насмерть. Нам не стоило большого труда заставить его подписать соответствующий протокол. Однако на главном направлении мы еще не добились успеха — русский решительно уклонился от разговора о сотрудничестве с нами. Правда, у нас было мало времени для работы с ним — вы не хуже меня знаете капитанов советских морских судов, какие они закатывают скандалы, если их пассажира задержат на часок-другой. Нам это чертовски осложняет жизнь. Мы вынуждены были отпустить русского, не успев всерьез поговорить с ним. Но где вы видели вербовку с первого захода?

Егенс ничего не ответил. У него своя точка зрения на этот счет. Но он не счел нужным излагать ее.

— Продолжай. Это все очень интересно.

— Мы вынуждены были доставить туриста в район порта на своем автомобиле, иначе отход судна задержался бы надолго, и тут скандал неминуем. У нас на руках не осталось ничего, кроме подписанного русским протокола плюс соответствующие фото- и кинодокументы. Но есть наблюдения, так сказать, психологического порядка. Я почти уверен, что турист никому не расскажет о своих приключениях на базаре. Я смею заглянуть дальше. В соответствующей обстановке составленный нами протокол, фото- и кинодокументы да еще запись диктофона могут оказаться весьма эффективными. Турист не оставил впечатления стойкого человека.

И Нандор впервые за весь вечер позволил себе хихикнуть. К нему возвращалась обычная уверенность, и он уже не столь подобострастно продолжал свой монолог.