Полигон

– Не сразу – если они не увидят, как снегоход упал, то не пойдут.

– У них есть переговорные устройства, они сразу вызовут помощь!

– Устройства можно испортить шокером.

Чем дольше мы обсуждали детали, тем реальнее и проще казалась идея заполучить снегоход…

Мы спустились к берегу недалеко от места, где нашли шлюпку. План, который мы придумали, хорош всем, кроме одного – неизвестно, сколько нам придется брести в ожидании встречи с охраной.

Кушать уже очень хотелось, мы спрятались от вертолета под снежным карнизом, вскрыли банку консервов и давились застывшим жиром – сухое топливо у нас закончилось, у нас нет ни смелости, ни дров, чтобы соорудить костер. Я с сожалением оглянулась на развалины, приютившие нас в первый день. Строение не было отмечено на карте. Наверное, ее нарисовали раньше, чем появилась постройка. Зато на карте много всяких меток – стрелки, линии, цифры, вот маленький крестик, а еще дальше – заштрихованный карандашом треугольник. Где-то совсем рядом с нами. Если мы еще немного пройдем вперед, то узнаем, что значат эти отметки.

Пока я иду, раздумывая над картой, Дан болтает с Лешкой:

– Леха, что ты таскаешь арбалет без всякой пользы? Подстрели нам птичку на обед!

Лешка кивает, сосредоточенно сопит и приводит арбалет в действие. Стрела взвивается в синее небо, потом падает на лед. Упитанные кайры разлетелись, обиженно хлопая крыльями.

– Птицу мы все равно не сможем съесть, их надо жарить или варить…

– Опять глисты?

– Нет, еще хуже. От птичьего мяса развивается орнитоз.

Какое счастье, что я единственный ребенок в семье! Если бы у меня был такой занудный братец, как Лешка, я бы его утопила в ванне своими руками. Не выдерживаю:

– Нашелся семейный доктор! В твоем возрасте, Лешка, – такой возраст я пережила года три назад, – мы ели сырых голубей, и ничего. Все живы и здоровы!

Я отобрала у малого арбалет: зарядила, прицелилась и выстрелила в самую крупную и крикливую птицу.

Она плюхнулась нам под ноги, нанизанная на стрелу, как на вертел.

– Ого! – оценил Лешка.

Даже Никита остановился поглядеть на мой трофей:

– Сильный выстрел!

– Да, Анна – девушка серьезная! С ней шуточки чреваты. – Дан улыбнулся и хлопнул меня по плечу. – Ты что, действительно ставки на себя принимала?

Я отрицательно покачала головой. Даже в десятом сегменте, где преступность зашкаливает так, что на подпольный тотализатор никто не обращает внимания, вряд ли найдутся люди, готовые делать ставки на девушку.

– Как это? – не понял Никита. – Как можно принимать ставки на себя?

– Ну, как тебе объяснить, – замялась я. Некоторые очевидные для жителя «десятки» вещи сложно растолковать людям из более благополучных мест проживания. Хочется верить, что там действительно забыли об азартных играх.

– Есть люди, готовые поспорить, даже поставить свои жетоны на победу какого-то конкретного игрока. Или поставить на то, сколько человек игрок убьет, сколько дней продержится на Полигоне. Мало ли, на что можно поставить…

– Неужели в «десятке» разрешены такие вещи?

– Кто может запретить людям поспорить? – вмешался Дан. – Это не азартная Игра, а просто спор, личная договоренность.

О, знакомые слова! Так всегда объясняют новичкам. Убеждают, что ничего незаконного в тотализаторе нет и выиграть может каждый. Поэтому хозяева подпольных игорных домов и тотализатора в десятом сегменте – настоящие короли! Их авторитет значит больше, чем слово главарей уличных банд, а доходы выше, чем у спекулянтов горючим и содержателей ночлежек, вместе взятых. И не было случая, чтобы кого-то из них арестовали, судили и отправили в исправительный центр, тем более в тюрьму.

– Какая игрокам разница, кто и что на них поставил?

– Хозяева тотализатора платят ребятам за участие в Игре – процент со ставок. Если игрока знают как хорошего уличного бойца, он внушает надежды и запишется волонтером, то может получить свои жетоны еще до начала Игры…

– Зачем? – не понял Лешка.

– Чтобы семье оставить или долги раздать…

– Или прогулять самому – кому что нравится! Если хочешь, спроси у Ани: что ей нравится? Как она здесь оказалась?

Дан просто сразил меня таким поворотом разговора, еще и Лешку ко мне подсылает с такими вопросами. Называется «друг» – я же не спрашиваю, за что его закатали в тюрьму! Есть вещи, которые не обсуждают даже с очень близкими людьми.

Очень обидно, но здесь у каждого своя игра, и доверять нельзя никому – даже тем, кого знаешь с подготовительного класса.

– Если бы на меня делали ставки и заплатили за победу, Дан, я бы сейчас махала кулаками около ЦУПа и не пыталась сбежать. Поверь – я обязательно победила бы. Я честный человек и всегда поступаю по справедливости!

Это правда. Я нахмурилась и зашагала вперед.

12

Метров двадцать я шагала так быстро, что стало жарко. Ненавижу неопределенность – сколько еще времени нам придется трамбовать ногами снег? Мы устанем, и вся наша решимость дать бой охране исчезнет, мы бросимся прятаться при первом звуке снегоходов, нас выловят и перебьют за пять минут.

Когда я решила отправиться на Игру, один человек дал мне совет: «Если хочешь выиграть – сделай первый ход». Хватит ждать! Пришло время для моего хода.

Останавливаюсь, сбрасываю рюкзак – так резко, что Никита налетел на меня.

– Прости, пожалуйста!

– За что, Ник? – опешила я.

– Я такой неловкий, налетел на тебя…

– Да ладно. – Никита такой милый парень, это мне должно быть неловко, а не ему.

Вынимаю из рюкзака камеру, которую мне дали охранники взамен разбитой – она абсолютно новенькая, надо только включить.

– Аккумулятор у кого-нибудь остался?

– У меня есть. – Лешка повозился с рюкзаком и протянул мне запасной блок питания. – А зачем тебе?

– Хочу включить камеру.

– Ой, Анна хочет возвратиться в Игру…

– Ты дальше с нами не пойдешь?

– Нет, она просто скучает без Господина Ведущего, – состроил гримасу Дан.

– Ты что, серьезно? – хлопала глазами Иришка.

– Зачем тебе камера?

– Для дела: попробую вызвать охрану – попрошу поменять браслет на исправный. Они быстро приедут, мы сможем заранее устроить засаду.

– Но тебя же… то есть они тебя считают мертвой…

– Не переживай, Леха, я оживу временно.

Включенную камеру я притулила на плоскую ледышку, а сама улеглась напротив, так, чтобы меня было видно подслеповатому объективу.

Прикрыла голову капюшоном и застонала:

– Браслет, у меня сломался браслет… – В подтверждение слов протянула к камере разбитый браслет Никиты. – Я на берегу… полтора километра до развалин… – И первый раз в жизни пожалела о том, что никогда не мечтала сниматься в фильмах и шоу.

Я не репетировала перед зеркалом и не читала стихов на школьных праздниках. Так что не знаю, убедительно у меня получилось или нет. Заметит ли Господин Ведущий среди двух десятков картинок, поступающих с камер, именно мою?

Остается только ждать – кусок льда больно впился мне в бок, неподвижно лежать на снегу неудобно и холодно. Смерзнуться здесь в сосульку я не собираюсь – аккуратно вытаскиваю руку из перчатки и перекатываюсь в сторону. Где-то далеко на экране продолжает маячить жалостное изображение руки, сжимающей поломанный браслет. Дальше выкладываю на снег, рядом с перчаткой, Юлькину куртку и всякий завалящий хлам – издалека будет казаться, что среди сугробов лежит некто в оранжевой куртке.

План нашей атаки был прост и казался безотказным: мы уверенно предположили, что охранники появятся со стороны ЦУПа.

Ник и Лешка спрятались по разные стороны накатанной патрульными снегоходами лыжни, крепко сжимая в руках каждый свой конец веревки. Они пропустят первый снегоход, подождут, пока он свернет за большой торос и двинется дальше – к брошенной в снег яркой куртке. По знаку одновременно поднимут веревку, преградив снегоходу путь. Агрегат перевернется, они выскочат из засады и нейтрализуют охранников – убивать их необязательно: достаточно оглушить или ударить разрядом шокера и связать, чтобы затем отобрать оружие, светлые куртки и сам снегоход.