Страница 19 из 61
Было видно, что Гуго и Готфрид стали полностью доверять Теодору. Элеоноре это нравилось. Теодор был их единомышленником, и за последние несколько недель ее восхищение эти добродушным, решительным и рассудительным человеком лишь возросло. Он улыбнулся и подмигнул ей, когда Готфрид прочитал благодарственную молитву перед вкушением пищи. Какое-то время они ели молча, а потом Гуго собрал остатки пищи с тарелки кусочком хлеба, бросил его себе в рот и молча уставился на сестру.
— Что, наконец-то решился поведать мне свою большую тайну? — подтрунила она над ним.
— Нам надо было удостовериться. Теодор, как и братья Альберик и Норберт, успел побывать в Иерусалиме, и до него тоже дошли слухи.
— Какие слухи, Гуго?
— Что мы идем в Иерусалим, — начал Готфрид, — освободить владения Христовы от турок, которые захватили Святую землю…
— Да полно тебе, Готфрид, — улыбнулась Элеонора. — Я и так знаю, куда мы идем и зачем.
— Неужели? — спросил Гуго. — Элеонора, причин идти в Иерусалим так же много, как и самих крестоносцев. Боэмунд Тарентский хочет создать новое княжество. В Италии и Греции у него это не получилось. То же касается и других наших предводителей. У Роберта Нормандского уже есть герцогство, однако его заела скука, и он предпочел захватывающее путешествие и грохот битвы рутине управления своими землями. То же касается и нас. Захотела бы ты остаться в Компьене и надеяться, что какой-нибудь достойный рыцарь предложит тебе руку? А мы бы тем временем коротали наши дни в турнирах, устраивали набеги на владения наших соседей и ждали, пока граф Раймунд не позовет нас в еще один поход в Иберию или же король Филипп — помочь ему в очередном приграничном конфликте с фламандцами.
— Элеонора, — добавил Теодор, — кто-кто, а ты должна понимать следующее: освобождение Иерусалима и храма Гроба Господня — это идея, которая является священной для всякого, кто хочет посвятить свою жизнь Богу и служить ему в качестве монаха или монахини. А рыцари, — улыбнулся он, — пробивают себе дорогу на небеса копьем и мечом.
— Однако есть также нечто иное?
— Оно есть всегда, сестра.
— А ты принял присягу? — спросила она его.
— Я — один из вас, — ответил Теодор. — По той же причине, что и вы. Но конечно же, есть кое-что еще. Я сын норманна и матери-гречанки, которая умерла вскоре после моего рождения. Мой отец женился снова. В своих заявлениях и письмах он четко дал мне понять, что его наследником станет сын от его второй жены, которая была норманнского происхождения. — Теодор скривился. — Поэтому я пошел странствовать. Поверь мне, адельфа, — тут Теодор употребил греческое слово, которое означало «сестра», — поверь мне, странствования — это прекрасно, прекрасно быть свободным, видеть чудеса Константинополя, посещать руины Афин и стоять в нефе собора Святого Марка в Венеции или под сенью величественных соборов Рима. Однако было еще кое-что. — Теодор распростер руки. — Между мной и вами — много общего. Я, как и вы, начал искать нечто основательное, что поддержало бы мою веру, нечто существенное и реальное…
— Как и Анстрита, — прервала его Элеонора. — У нее тоже были свои тайны. — И она вкратце пересказала содержание ее разговора с Фулькером. — Ты что-нибудь знал об этом? — спросила Элеонора своего брата.
— Да, конечно, — ответил Гуго и отвел глаза. — Я сейчас объясню тебе, зачем мы водили тебя в Айя Софию. Святая Мудрость! — Он едко рассмеялся. — В том-то все и дело. Или святая мудрость, или святые деньги! У каждого крестоносца из нашего отряда свои причины идти в Иерусалим. Некоторые из них мы уже знаем. — Гуго умолк, будто прислушиваясь к звукам, долетавшим снизу из таверны и из смрадного переулка за окном. Потом соединил руки, образовав круг. — Но одна причина объединяет нас всех: реликвии.
— Реликвии? — переспросила Элеонора.
— Они пользуются большим спросом, — пояснил Теодор, — и среди ангелов, и среди демонов. И поэтому, — он постучал толстыми пальцами по кубку, — я здесь, вместе с твоим братом, Готфридом, Альбериком и Норбертом.
Элеонора уставилась в сводчатое окно. Льняную шторку отодвинули, чтобы в комнате было светлее. Ей сразу припомнились рассказы о различных церквях и о том, что им очень не хватает мощей и реликвий.
— Фрагменты костей, — пробормотала она. — Обрывки ткани, кусочки сухой плоти…
— Именно так, — ответил Гуго. — Но это еще не все, Элеонора! Норберт побывал в Утремере. Он также посетил Константинополь и Иерусалим.
— Как и Анстрита.
— Да, насколько мне известно, но позволь мне объяснить. Норберта изгнали из монастыря за то, что он высмеивал некоторые реликвии, которыми обладало его братство. Его не лишили монашеского звания, а просто приказали убираться. Сначала он подумывал о том, чтобы проповедовать против обожествления, как ты сказала, кусочков плоти и костей, но потом он встретил Альберика, и они вдвоем пошли в Константинополь.
— Что?! — воскликнула Элеонора.
— Ради этого Крестового похода Альберик оставил свою приходскую церковь. Говорит, что тридцать лет назад на него наложили епитимью за то, что он предал своего господина. Он родился в благородном саксонском семействе и стал одним из телохранителей Гарольда Годвинсона — короля саксов, разбитого Вильгельмом Завоевателем в битве на реке Сенлак тридцать лет тому назад. Альберик рассказывал, как в заключительный момент битвы, уже на закате дня, оборона саксов дрогнула. Он считает, что должен был остаться со своим господином и умереть. Вместо этого он убежал. Какое-то время он прятался в кустарниках и лесах восточного побережья Англии. Он стал отшельником, раздираемым чувством вины и желанием искупить ее, получить прощение за то, что он до сих пор считает предательством. Какое-то время он даже представлялся не иначе как Иуда. Наконец он решил, что если он останется в своей стране, его душевная рана будет болеть еще сильнее, каким бы отшельником он ни был. Поэтому он сел на корабль, перебрался во Францию и стал бродяжничать. Он встретил Норберта, который признал в нем человека образованного. Когда они оба надолго задержались в Суассоне, Норберт устроил для него посвящение в духовный сан.
— А Норберт и Альберик знают о том, что ты сейчас мне рассказываешь о них?
— Конечно же, — улыбнулся Гуго. — Норберт попросил тебя поговорить с Фулькером, а позже он исповедал его.
— Мог бы и раньше мне об этом рассказать, — упрекнула Элеонора брата.
— Да, конечно, — согласился Гуго, — но, как я поясню дальше, во всем этом кроется большая опасность. Так вот, Альберик и Норберт отправились странствовать. Став свидетелями всяческих жестокостей, они начали ставить под сомнение истинность религии, любую идею о любящем Господе или воплощении Бога во Христе. — Гуго отхлебнул вина. — Что, впрочем, неудивительно, ибо я сам шел тем же путем исканий. Наконец они добрались до Иерусалима, где два года ютились неподалеку от храма Гроба Господня.
— Неужели их не преследовали?
— Вопреки общепринятому мнению, — заметил Теодор, — турки почитают Христа как великого пророка. Настоящие преследования начались при полоумном халифе Аль-Хакиме, который и со своими подданными обращался с такой же жестокостью, как и с христианами, а потом совсем выжил из ума и объявил себя Господом Богом. Нет, Альберика и Норберта никто не трогал. Во время своего пребывания в Иерусалиме они услышали рассказы о том, что в этом городе хранятся бесценные сокровища, реликвии страстей Господних, доказывающие не только то, что Христос умер, но и то, что он восстал из мертвых. Мне тоже приходилось слышать множество подобных историй.
— По рассказам Альберика и Норберта, — продолжил Гуго, — которые изучали такие рукописи, как «Житие святого Нино», под мечетью Омара, где когда-то стоял храм Соломона, находятся замурованные подвалы, в которых раньше были конюшни этого великого иудейского царя. В них и хранятся чудесные реликвии, имеющие непосредственное отношение к страстям Господним и воскресению Христа. Альберик и Норберт ревностно собрали все эти свидетельства, которые и разожгли в их душах новый огонь веры. Норберт как-то заметил: зачем спорить о логике или философии? Надо просто помнить слова святого Павла: «Если Христос не воскрес, то тщетны все дела наши». Они остановились вот на чем: какая бы жестокость не царила на земле, какие бы ужасы нас не преследовали, раз Господь Христос восстал из своей могилы во славе и воскрес, то, значит, есть какие-то более важные, тайные истины. Ты только подумай, Элеонора! Если бы кто-то приехал сюда и доказал, что Иисус из Назарета не воскрес, а остался тленным трупом, то какой бы нам был смысл пребывать здесь? Зачем тогда месса, евхаристия, евангелия? Мы бы все возвратились домой. Однако же если Христос и вправду воскрес из мертвых, то — не говоря о второстепенных вещах — в этом и состоит наша вера. Если эти реликвии действительно существуют, то храм Гроба Господня необходимо освободить. Он должен стать центром Церкви. И если под мечетью Омара действительно хранятся настоящие реликвии, подтверждающие страсти Христовы и его воскресение, тогда… — Гуго поднял вверх руки, — тогда почему бы нам не пойти на Иерусалим?