Генри и Катон

— Поешь чего-нибудь, — сказала Герда Люцию.

— Я уеду к Одри до начала торгов.

— Нельзя же вовсе отказываться от еды! Рассчитывать на ужин особо не приходится.

— Они отвели мне комнату Тоби. Я знаю, что это значит.

— И что это значит? Еще чаю?

— Где Стефани? — спросил Генри, не видевший ее с возвращения.

— Полагаю, еще в постели или гуляет.

— Надеюсь, гуляет, — сказал Генри, — прогулка пойдет ей на пользу.

Он очень надеялся, что она пошла пройтись. При каждом возвращении к ней сердце его сжимала боль, словно при возвращении к клетке больного животного. Он боялся, что вот поднимется наверх и увидит, что она валяется в постели, роняя сигаретный пепел на простыни и глядя перед собой, как ему казалось, приторно пустым взглядом. Боже, думал он, собирается замуж за меня и вот что чувствует! Он и сам испытывал до некоторой степени то же чувство. Наверное, каждый перед женитьбой проходит через это. Но когда они окажутся далеко от этой кутерьмы, когда будут в Сперритоне, все переменится. И на мгновение золотой искрой вспыхнула мысль о скорой встрече с Рассом и Беллой.

— Поди поиши ее, — сказала Герда, — Спроси, не хочет ли она чаю.

Генри поднялся и направился в коридор. Увидел на столике письмо из Америки, подписанное крупным почерком Беллы, сунул его в карман и через парадную дверь вышел на террасу. Подбирающееся к зениту солнце уже заливало весь фасад старого крыла и прочертило длинными округлыми тенями деревьев зеленый склон справа. Озеро сияло синевой, теплый воздух был приправлен благоуханием цветов и птичьим пением. Генри озабоченно огляделся, ожидая увидеть на мостике или на берегу Стефани в шляпе с широкими обвисшими полями и старинным зонтиком от солнца, который он отыскал для нее и который, кажется, нравился ей. Возможно, сегодня она, как мать, была в летнем платье. Нет, ни единого намека.

Зеленое пространство было пусто, только прыгали несколько белок. Три сороки неким предзнаменованием пролетели к лесу. Придется возвращаться и искать ее наверху. Если б он только мог убедить ее открывать окно. Неужели та жуткая вонь, стоявшая в ее комнате, только от сигарет? Чтобы оттянуть момент, он достал письмо Беллы и принялся читать.

Слушай, дорогой, не сочти нас свиньями. В последние несколько дней случилось так много всего. Короче говоря, Расс получил работу в Санта-Крус, и мы немедленно туда переезжаем. Один из тамошних преподавателей случайно умер от передозировки, мир его праху, и им срочно понадобился человек на его место, они позвонили, спросили Расса, сможет ли он приехать, и вроде как обещали бессрочный контракт, если он согласится, и даже дом (не тот, в котором жил покойный), пришлось решать сразу, и мы, конечно, ответили согласием и надеемся, ты нас поймешь! Так что, когда вернешься в Сперритон, нас уже не застанешь. Твои ключи мы оставили у Пола и Мэй Горовиц, они наведут красоту в доме к приезду молодоженов, а мы просто в отчаянии оттого, что не сможем вас встретить, и, конечно, умираем от любопытства… но мы скоро увидимся, правда? Ты должен приехать в Санта-Крус с миссис Маршалсон погостить у нас. Наш новый дом выходит на океан, при нем тропический сад и бассейн в римско-императорском стиле! Ты обязан приехать к нам, и поскорей, пренепременно, иначе мы подумаем, что ты затаил на нас обиду! Разумеется, мы там как сумасшедшие будем стараться найти работу и для тебя. Скорей напиши нам, дорогуша, мы постоянно думаем о тебе. Ты должен сообщить нам точную дату великого события. Если тебе интересно, ревную ли я, — конечно ревную! Напиши поскорей, причем на адрес факультета философии, поскольку мы не сразу попадем домой.

(Он божественно испанский, как мы всегда хотели, есть даже фонтан). И не забывай, что мы любим тебя, ты наш, независимо от того, женат или нет. С любовью,

Белла

Внизу Расе нацарапал:

Извини, парень. Мы любим тебя, но, наверное, себя любим больше.

Генри скомкал письмо и сунул обратно в карман. Перед глазами возникло черное облако и медленно обволокло его. Он смотрел на залитый солнцем луг и ничего не видел. Только теперь он осознал, насколько мечты о том, чтобы привезти Стефани в Сперритон, были связаны с Рассом и Беллой и стали осуществимы благодаря им. Стефани не заслужила такого. Однако то, как все обернулось, было по большому счету неплохо. Потому что Расс и Белла были отчаянные и добрые, они нашли бы какой-то выход. Только теперь — какие бы ободряющие слова ни говорила Белла, все кончено и по-прежнему уже никогда не будет. В Сперритоне Расс и Белла могли бы стерпеть Стефани, виду бы не показали. Там, за восемнадцать сотен миль отсюда, Стефани воспринимали бы как диковину. Она была бы там чужой, и он бы скоро стал таким же. Расс и Белла жили бы в ином мире, нашли себе новых друзей и, всюду душа общества, покровительствовали бы другому Генри. Он приезжал бы со Стефани к ним, попадал на вечеринки, их встречали бы радостными криками, Белла хвастала бы своей новой жизнью, а он мучился бы ревностью и чувством утраты. Что же до работы в Санта-Крус, то с таким же успехом они могли пытаться пристроить его в космонавты и сами это знали. Их пути окончательно разошлись, и никто не мог заменить Расса и Беллу: ни Мэй с Полом, ни Франц с Розиной, ни Билл с Эмми, ни Энн с Миньо.

Генри медленно повернулся и вошел в дом. Он продрог, в глазах подозрительно щипало, словно, того и гляди, заплачет. Какую-то безумную секунду он колебался, думая, не зайти ли к матери, но направился к лестнице наверх. Если бы только, поднимаясь к Стефани, знать, что там тебя утешат, а не придется самому утешать.

Эхо шагов непривычно гулко разносилось по дому. Мебель из галереи унесли, ковров на верхней лестничной площадке уже не было. Генри сказал: «Привет!» — и вошел в спальню Стефани, но там оказалось пусто. Он направился к окну и выглянул: нет ли ее где с этой стороны дома. Пробежал глазами по заросшей подъездной дорожке, которая, извиваясь, скрывалась среди елей, едва угадываемая под цветущими сорняками. Он искал маленькую фигурку Стефани, ковыляющей у кустов или выходящей из березовой рощи. Она всегда надевала неподходящую обувь и ходила до безумия медленно. Думая о ее обуви, он вспомнил, что они уже много дней не занимались любовью. Молодые верхушки елей растворялись в красноватом сиянии неба. Глядя на дорожку, Генри вздохнул. В спальне было нечем дышать: стоял застарелый запах табачного дыма, косметики и еще чего-то, то ли пота, то ли нижнего белья. Генри распахнул окно пошире, впуская в комнату теплый и благоуханный воздух; снова вздохнул. Ослепленный ярким светом, отвернулся от окна. Постель была убрана кое-как. На подушке под покрывалом что-то белело. Генри, щурясь, подошел ближе и увидел, что это письмо. На конверте стояло его имя.

Едва он увидел письмо, дурное предчувствие сжало его сердце. Он схватил конверт и торопливо открыл его.

Дорогой,

надеюсь, для тебя не станет неожиданностью, что я объясняюсь с тобой таким способом, ты наверняка ждал этого, хотел и, чувствую, не был откровенен со мной, ты довел меня до этого, сам знаешь. Ты любишь другую, я неспроста так говорю, и ты никогда не задумывался над тем, что я хочу, ты думал только о том, что хочешь ты. В браке оба должны быть равны, а ты заставлял меня выйти за тебя. Я хотела жить в Холле, а не ехать в Америку, только ты меня не слушал, даже не обсуждал как с равной. Я всю жизнь была несчастной и думала, когда встретила тебя, что ты будешь заботиться обо мне, сделаешь меня счастливой, но этому не суждено было сбыться. Я так страдаю сейчас, когда пишу это письмо, и очень хочу, чтобы ты образумился и сделал все, как надо, чтобы мы могли жить в Холле и не уезжать в Америку, туда, где эта женщина; ты ждал, что я многое стерплю, а когда я хотела поговорить об этом, просто отшучивался, и я узнала, что ты думаешь, будто у меня нет чувства юмора. Единственный человек, кто был по-настоящему добр ко мне, — это Люций; твоя мать очень старалась, но считала меня ниже себя, и ты относишься ко мне так же. Ты не представляешь, как меня обижает это твое отношение и вечные насмешки. Я вернулась в Лондон, чтобы все обдумать, но если по-прежнему собираешься продавать Хом и уезжать в Америку, тогда, мне кажется, мы не подходим друг другу. Мне хотелось жить в Холле, я так и поняла с самого начала, когда мы обручились, что мы переедем туда. Знаю, ты думаешь, я глупа. И конечно, мне всегда не везло, я была одна и никому не нужна, а у людей свои дела, и они не задумаются, чтобы помочь. Только тебя я заинтересовала, потому что ты думал, что я доступная женщина, а еще из-за Сэнди. Я бы хотела ближе познакомиться с Сэнди, и мне бы это удалось, если бы он не умер, он был такой славный, и, чувствую, у нас бы сладилось, по крайней мере, я мечтала об этом. Если захочешь увидеть меня и потолковать, я буду в той квартире, ты, кстати, говорил, что я могу оставить ее себе, во всяком случае, сказал вначале, но я не желаю тебя видеть до тех пор, пока не решишь сохранить Холл и жить, как должен, в Англии. Ты знаешь, что у нас ничего толком не получалось, и мне кажется, что с другим, кто будет понимать меня и заботиться по-настоящему, у меня получится лучше. Мне не по душе, когда меня тащат замуж, чтобы потом увезти туда, где я не привыкла жить, а твои умные друзья стали бы смеяться надо мной, достаточно я натерпелась. Ты никогда по-настоящему не пытался увидеть меня такой, какая я есть, мне кажется, ты использовал меня. Мне ужасно жаль, Генри, но я была такая несчастная, что уж думала, умру, а ты не помог мне, и вот пришлось убежать, но все-таки, может, решишь остаться в Англии, пожалуйста, хотя, по-моему, лучше нам разойтись, если не сделаешь так, как мне хочется.