Невидимая река

У нее были рыжие волосы – вьющиеся, длинные, бледная кожа в веснушках. Она выглядела намного моложе, чем мне показалось вчера ночью, в этом холодном освещении.

– А тебесколько? – поинтересовалась она.

– Двадцать четыре, почти двадцать пять.

– Ты выглядишь старше.

– Спасибо. Ты тоже.

– Нет, ты действительновыглядишь старше.

– Гхм, ну, у меня было трудное детство, – оправдался я и стал искать курево.

– Оно и видно, – согласилась она, надевая кофточку. – Хочешь кофе?

– Давай. А сколько времени?

– Начало одиннадцатого. До одиннадцати у меня занятия, так что пока никто не хватится.

– А родители?

– Перед уходом я сказала им, что останусь у Джейн.

– То есть ты намеренно отправилась искать приключения?

Она не ответила. Вместо этого подошла к плите и включила газ. Чиркнула спичкой, налила в чайник воды из бутылки. Я приподнялся на локте, свесил ноги вниз.

– Откуда ты знаешь все эти приблуды из области права? – спросил я.

– Вычитала в книжке «Введение в гражданское право Великобритании». Собиралась на юридический… или на журналистику.

– Собиралась?

– Мне надоели экзамены, школа, весь этот шлак, я хочу стать певицей. – Она нашла банку с печеньем, открыла ее.

– Я поступил в колледж Куинс, – поделился я собственными воспоминаниями, – и тоже учился через пень-колоду. Это было лучшее время в моей жизни, серьезно, ты должна это испытать, сдай свои экзамены и поступай в колледж. Пьянки, гулянки… От души советую.

Вода вскипела, она насыпала кофе в кружку. Подала мне, прихватив еще пару печений на закуску.

– Спасибо, – поблагодарил я, сделал глоток и откусил крошечный кусочек.

Она присела на прокладочный стол, глядя на меня. В одной руке расческа, в другой косячок.

– Ты, значит, предлагаешь отказаться от наркотиков и остаться в школе, – сказала она с легкой иронией в голосе.

– Ну да, – подтвердил я.

– И тогда я тоже достигну вершин успеха и смогу, как ты, вламываться на чужие яхты?

Я взял косяк из ее пальцев и затушил его со словами:

– Для этого ты еще маловата!

– Ладно, папочка, – засмеялась она.

– Правда, бросай.

– Между прочим, травы мне дал твой приятель, Джон.

– Ну, он не лучший образец для подражания.

– Он сказал, что раньше был полицейским.

– Вот именно.

– Еще сказал, что мне лучше пойти с ним. И что ты – обдолбанный нарик, – спокойно произнесла она.

Я не отреагировал. Девица прищурилась, на ее юном лице отразилось беспокойство.

– Джон сказал, ты тоже служил в полиции. Что произошло? Ведь из полиции уходят уже старики. Тебя что, уволили? Или сам ушел?

– Подал в отставку, – ответил я и замолчал.

– Почему?

– Тебе на один вопрос ответишь, а следом еще тыща, – с притворной усталостью в голосе сказал я.

– Ты намекаешь, что я слишком много болтаю?

– Нет. Но я серьезно тебе говорю: тебе надо поступать, не губи себе жизнь. Сделай одолжение, окончи школу.

– Сколько у тебя было высших баллов за экзамены [2]?

– Четыре.

– Ого! Ты гений, что ли?

– Типа того.

– Борода тебя старит и не идет совсем. Ты ее отпустил, потому что лицо слишком вытянутое? Зря старался: не помогло. А вообще ты красавчик: зеленые глаза, темные брови, изящный нос… Только выглядишь нездоровым, по правде сказать: худой, сутулый. Тебе бы надо получше следить за собой.

– Господи, если я так кошмарно выгляжу, как же мне, черт возьми, удалось уломать такого специалиста в области стиля…

– Именно что уломать, – перебила она. – К тому же твой друг Джон настойчиво пытался объяснить мне в мучительных подробностях, как именно он планировал чинить свой мотоцикл.

– Захватывающая тема, – согласился я и вздохнул. Она была права. Эта глупая семнадцатилетняя девчонка была права во всем. Удивительно. Кожа у меня начала покрываться мурашками. Время подходило, но не здесь же и не на глазах у ребенка, в конце концов!

– Нам пора, – сказала она, будто угадав мои мысли. – Я в душ.

– Ты уверена, что здесь есть душ?

– Есть, я проверяла. – И она направилась к корме.

Я присел на койку. Умница. Продолбает свою жизнь, а мне-то что. На откидном столике валялись ее шмотки: заколка для волос, гребень, сумочка. Я открыл сумочку, взял из нее банкноту в десять фунтов, положил в карман, подумал, положил обратно в сумочку, подумал еще – и купюра все же упокоилась в моем кармане.

Послышался звук льющейся воды. Наконец появилась девица, обмотанная полотенцем.

– Хороша водичка, – сказала она.

– Ну ты даешь! Мне вот так слабо.

– То есть?

– Я не могу мыться под холодной водой, мне подавай удобства.

– Но я мылась горячей.

– Не понял?

– Я включила нагреватель, – пояснила она с наивностью во взоре.

– Но тут же нет электричества, – проговорил я, чувствуя, как на загривке выступает холодный пот.

– А я его включила. Я знаю как: мне приходилось бывать на яхтах, мой дядя Ф…

– Господи! Свет же подает сигнал на пульт охранника, давая знать, что в лодке кто-то есть! – С этими словами я бросился наверх. Глянул через три ряда лодок на будку. Надо ли сомневаться: охранник уже направлялся сюда, чтобы проверить, почему загорелся сигнал, хотя лодку никто не брал. – Твою мать, быстро собирай свое барахло!

Я схватил ее за руку в тот момент, когда она пыталась одновременно натянуть на себя брюки и футболку. Напяливая на себя куртку, я вылез на палубу. Охранник уже был на мостике, он особо не торопился, хрустел чипсами. Само безразличие – он ведь знал, что нам все равно никуда не деться, потому что единственный путь как с лодки, так и на лодку – через него. Нам остается только укрыться на другой лодке, или плыть к пристани, или переть прямо на него в надежде выкрутиться.

– Держись серьезно, – сказал я, помогая ей надеть свитер.

– Ха, чья бы коро…

– Заткнись! Пошли, вроде он нас не заметил.

Мы перелезли через предохранительный рельс и ступили на деревянный настил. Охранник в двух проходах от нас продолжал чавкать чипсами, погруженный в свои мысли. Мы пошли прочь как ни в чем не бывало.

– Говори что-нибудь, – шепнул я.

– Тогда мы с мамой и решили сходить к одному психиатру, но она сказала…

– Да я же серьезно, – перебил я.

– На английском от меня требуется написать эссе на тему «Мой личный ад». Мы сейчас читаем пьесу Сартра «За запертой дверью», так вот там говорится: ад – это другие.

– Другие французы, надо полагать.

– Ну да. А в чем твой личный ад? – спросила она.

– Не знаю. Вот разве – застрять в лифте с Робином Уильямсом…

Мы обогнули док, охранник остался позади. Он взглянул на нас, но с каким-то равнодушием. Мы прибавили шагу и быстро прошли к выходу. Когда мы были уже почти у турникетов, охранник завопил, чтобы мы остановились. Или это мы так поняли его сдавленное: «А ну-ка быра назад, так вас расперетак!»

Мы нырнули под турникет.

– Ты налево, я направо, – сказал я.

– Секс, наркотики, противозаконные действия – ты умеешь развлечь девушку, спору нет. А как мне связаться с…

– Пока не стукнет восемнадцать – никак.

– Как тебя звать-то хоть? – начала она, но я уже бежал через парк.

– Козел! – крикнула она мне вслед.

Я не ответил.

И тут до меня дошло: я кое-что забыл. Полез во внутренний карман куртки – точно. Пакетик с наркотой я оставил на яхте. Прошлой ночью я вымок во время ливня и положил его сушиться на этом чертовом откидном столике. Теперь у меня осталась только одна доза. Проклятье! А я еще надеялся избежать встречи с Пауком. Прошло уже достаточно дней, придется приползти к нему. Где-то раздобыть денег. Прийти в паб на викторину, и, само собой, Паук тоже явится.

Твою мать! Несколько минут я проклинал себя. Но потом успокоился.

Думай о текущем моменте, Алекс, говорил я себе, не заморачивайся насчет будущего. Проблемы надо решать по мере их поступления. Сначала мне нужно получить свою бесплатную дозу при помощи рецепта папани Джона, страдающего диабетом. Менять аптеки каждую неделю – только усиливать подозрение.

2

Имеется в виду экзамен по программе средней школы второго уровня сложности (на повышенном уровне), который сдается по окончании шестого класса; результаты этого экзамена учитываются при поступлении в университет.