Страница 108 из 126
— Ну что вы! Едрён батон! Вы же мой начальник! Я вас очень…
— Ладно, Кузин! Хватит! Вы же не для этого меня пригласили сюда!
— Конечно нет! Я просто вспомнил… — Он не договорил и сразу же предложил сесть в его машину.
— Зачем? Я никуда не поеду!
— Да нет! Просто поговорить! Здесь же неудобно! А в дом вы меня не приглашаете!
— Нет! — хмуро констатировал Орлов. — Хорошо, давайте сядем в вашу машину.
— Конечно! Там и поговорим.
Он суетливо открыл дверь, приглашая Орлова сесть на переднее сиденье, а сам, обогнув капот, распахнул дверь и всей массой плюхнулся на место водителя. Казалось, в машине было холоднее, чем на улице. По всему было видно, что Олег Юрьевич уже долго «дежурил» около дома и, наверное, не решился подойти к Орлову без звонка, не без основания предполагая, что тот просто не будет с ним разговаривать.
— Ну, что вы хотели мне сказать? Что такое важное для меня?
— Понимаете, Андрей Петрович, мне очень жаль, что Российский Комитет разогнали… и… ну, что объединили нас с милицией… Но делать теперь нечего. Вот и вас, наверное, выбросят за дверь!
— Почему вы так решили?
— Вы же умный, можно сказать умнейший, человек, Андрей Петрович! — При этих словах Кузина Орлов невольно поморщился, настолько льстиво и лживо они прозвучали. Похоже, сам Кузин почувствовал фальшь в своих словах и поэтому стал продолжать разговор уже деловым, даже бесстрастным тоном.
— Андрей Петрович, если вам придется уйти из КГБ, то жизнь надо будет начинать сначала. Хлебнуть придется так, что мало не покажется! Устроиться сейчас очень трудно. Чекистов хоть и берут на работу, но все-таки сильно опасаются. Вы можете остаться без работы, потому что…
— Чего это вы так беспокоитесь обо мне?
— Я хочу вам добра!
Орлов хмыкнул, но ничего не сказал.
— У вас есть прекрасная возможность создать… — Кузин немного замялся, но потом все-таки продолжил, — создать стартовый капитал. Понимаете?
— Нет! — искренне недоумевая, ответил Орлов.
— Андрей Петрович, через вас проходило множество оперативных материалов о разных людях. У вас и сейчас, по моим данным, есть куча всяких заявлений с компроматом на больших людей, неучтенные справки по уголовным делам… всякие там бумаги, содержащие ценную информацию… разные документы… Книга, говорят, у вас какая-то в сейфе лежит…Теперь все это вам не понадобится. А ведь есть люди, которые готовы хорошо заплатить за такие материалы. Зачем уничтожать то, что может быть полезным?
— Полезным кому?
— Ну… — Кузин сделал паузу, как бы раздумывая, объяснять это Орлову или нет. — Вы же знаете, есть конкурентная борьба, есть лоббирование экономических интересов… Ну и все такое… Зачем пропадать бумагам? Ведь вам это ничего не стоит! Вернее, стоит! Не вы, а вам заплатят! Получите свое — и болт забьете на все! Деньги-то большие! Очень большие!
Орлов, казалось, плохо слушал Кузина. Он не отрываясь смотрел на круговорот снежинок в лучах фонаря, как будто эта картина занимала его больше, чем слова Олега. В полутьме салона лицо Орлова представлялось неясным размытым пятном, в котором нельзя было различить его черты, и уж тем более выражение.
— Мы гарантируем вам, Андрей Петрович: все, что вы передадите нам, будет адекватно оценено. Безусловно, при этом ваше имя нигде фигурировать не будет! Мы…
— Кто — «мы»?
Кузин замялся, понимая, что нечаянно допустил оплошность, раскрыв свою личную причастность к интересам людей, с которыми был связан.
— Да это я так! Это мои друзья. Очень хорошие и надежные друзья!
— Ладно, Кузин, хватит! Больше слушать твою болтовню я не желаю! Иди ты на хрен со своими друзьями и предложениями! Нет у меня ничего! Да если бы и было, никому бы я ничего не отдал! Даже за самые большие деньги! Есть такие понятия — долг, честь и совесть! Но тебе, я думаю, они неведомы!
Олег молча смотрел на Орлова и, наверное, уже жалел о сказанном. Конечно, он понимал, что убедить своего бывшего начальника сможет лишь в том случае, если тот поймет, что никаких других шансов обеспечить свою жизнь у него нет. «Еще цепляется за службу! Не хочет уходить! Думает, что будет нужен! Кретин! Наивный недоумок!» — какие только эпитеты не мелькали в голове у Кузина, когда он слушал отповедь Орлова.
— Я думал, вы…
— Что думал? Что я продаюсь?! — даже не спросил, а выкрикнул полным негодования голосом Орлов.
— Я думал… Я рассчитывал, что вы… что ты умнее. А тебя… тебя выбросят, как… — Кузин задохнулся от злости, подбирая нужное слово, — …как использованный презерватив!
В ту же секунду Орлов схватил Кузина за грудки, сильно встряхнул и, притянув к себе, зло сказал:
— Сволочь! Продажная сволочь!
Олег не успел не только ничего сказать, но и даже хоть как-то среагировать на действия Андрея. А тот вдруг резко отпихнул Кузина, нецензурно выругался и, выйдя из машины, что есть силы хлопнул дверью. Не оборачиваясь, он направился к подъезду и через мгновенье скрылся за дверью.
— Козел! Козел вонючий! — кричал Кузин вслед. — Ты еще пожалеешь!
Олега буквально трясло от злости. Он рванул свои «жигули» с места, как будто за ним кто-то гнался. Темно-вишневая «семерка», поднимая за собой вихри пушистого снега, понеслась по дорожке вдоль школьного забора, выскочила на улицу и растворилась в темноте. А Кузин, давя и давя на педаль газа, продолжал в бессильном озлоблении шептать: «Козел! Козел вонючий!»
— Алло! Борис?
— Ну!
— Это я.
— Ну что, согласился?
— Нет!
— А ты ему сказал про «бабки»?
— Да Борь, он же трёхнутый!
— Я спрашиваю тебя: ты сказал ему про «бабки»?
— Ну, сказал! Сказал!
— А он?
— А он говорит: «Ты что думаешь: я продаюсь?»
— Вот козел!
— Я ему так и сказал.
— Правильно!
— Ну а теперь?
— Что теперь?
— Я думаю, его выпрут. тогда мы его… Сам прибежит!
— А на хрен он нам нужен будет тогда?
— Ну все-таки!
— Нет уж, Олег. Нам он нужен сейчас. Может, пугнуть его?
— Да я же говорю, Борь, он — чокнутый!
— Ладно, подумай. Потом скажешь. У тебя все?
— Да.
— Ну, пока!
— Пока!
Орлов после разговора с Кузиным чувствовал себя совершенно разбитым. Мало того, что настроение его было и так из рук вон плохим, подлое предложение бывшего сослуживца выбило его из колеи. Домой он пришел раздраженным и каким-то особенно усталым.
Сделав попытку спросить мужа, о чем у него был разговор с Кузиным, Оля наткнулась на явное неудовольствие Андрея, который односложно сказал:
— Знаешь, не хочу о нем даже говорить!
— Но все-таки что он… — попыталась было спросить Оля.
— Ну хватит! Вас это вообще не должно интересовать! — не сдержав раздражения, ответил Андрей и тут же почувствовал, что перегнул палку. По себе он знал, что выплескивать на близких раздражение — последнее дело. Он сразу же попытался исправиться, примирительно сказав Оле:
— Да ладно, Оля, не обижайся! Я почему-то так сегодня устал! Вроде ничего не делал, а устал!
— Ничего, Андрюша, я понимаю, — примирительно проговорила жена, но Андрей про себя отметил: «обиделась». Однако полностью снять с себя раздражение он так и не смог. За ужином они говорили мало. Телевизор, даже информационную программу, Андрей смотреть не стал. Видя, что он не в духе, дети тоже не донимали Андрея вопросами.
В этот день Андрей и Оля лепта рано. Жена попыталась его о чем-то еще спросить, но, получив односложный ответ, прекратила разговор. Погасив свет, они еще долго лежали без сна, прислушиваясь к бормотанию сына в соседней комнате, звукам, доносившимся из-за окна, и тихой музыке, еле-еле пробивающейся сквозь потолок и стены. Скоро сон все-таки сморил Олю, и Андрей услышал ее мерное дыхание. А сам он еще долго лежал на спине, уткнувшись взглядом в потолок, на котором угадывались очертания люстры с четырьмя плафонами.