Зомби

Справа Уэйн заметил здание без передней стены, служившее сценой. Перед ним на стульях сидели монахи и монахини. На сцене тоже выступали монахи — один за ударной установкой, один с саксофоном, остальные четверо с гитарами. Они так громко играли рок, что автобус начал подпрыгивать. Перед микрофоном стояла монахиня, в разрезанной спереди рясе, без головного убора, и пела голосом страдающего ангела. Динамики разносили ее голос по всей долине, и даже гул мотора был за ним не слышен. Она так долго и громко тянула слово "Иисус", словно это был плач из самой преисподней. Потом она подпрыгнула и села на шпагат, при этом так сильно выгнулась назад, словно в спине стояла пружина.

— Держу пари, эта шлюха способна подбирать своей штучкой четвертаки, — заметил Калхаун.

Брат Лазарь нажал кнопку, и сверкавший фальшивыми драгоценностями мост опустился над нешироким рвом, пропуская их внутрь.

Здесь было совсем не так светло. Стены оказались серыми и унылыми. Брат Лазарь остановил автобус и вышел, а в салон вошел другой монах. Этот был высоким и тощим, с кривыми, гнилыми зубами, подпиравшими верхнюю губу. И в руке помповое ружье двенадцатого калибра.

— Это брат Фред, — объявила монахиня. — Он будет вашим гидом.

Брат Фред вывел Уэйна и Калхауна из автобуса от оставшихся мертвецов в шапках с мышиными ушами и монахини в тонких черных трусиках и повел по длинному коридору с открытыми дверями по обе стороны. Кое-где горел свет, виднелись останки плоти на крюках, черепа и скелеты, лежавшие грудами, словно отстрелянные гильзы и высохшие ветви; груды мертвецов (действительно мертвых), словно поленницы дров, и каменные полки, заставленные колбами с огненно-красными, травянисто-зелеными и желтыми, как моча, жидкостями. Еще они увидели стеклянные кольца, по которым тоже текли разноцветные жидкости, словно убегали от погони, они дымились, как будто нервничали, и, освободившись, сливались в большие флаконы; были комнаты, заставленные верстаками, столами и стульями, на которых лежали инструменты, были комнаты с мертвецами и частями мертвецов и сидящими монахами и монахинями, которые сосредоточенно хмурились, глядя на отдельные части тел, и шевелили губами, словно готовые разразиться сенсационными заявлениями. Наконец они пришли в маленькую комнату с окном без стекла, выходящим на яркую мешанину огней, называемую Землей Иисуса.

Обстановка была самой простой: стол, два стула и две кровати по обе стороны от двери. На каменных стенах не было даже штукатурки. Справа имелась крошечная ванная комната без двери.

Уэйн сразу прошел к окну и взглянул на Землю Иисуса, гремящую и пульсирующую, словно возбужденное сердце. Пару секунд он прислушивался к музыке, потом высунул голову наружу и посмотрел вниз.

Окно располагалось высоко над землей, на отвесной и гладкой стене. Если отсюда спрыгнуть, каблуки сапог могут запросто выбить тебе зубы. Уэйн оценил перспективу и одобрительно присвистнул. Брат Фред решил, что похвала относится к Земле Иисуса.

— Это ведь настоящее чудо, не так ли? — произнес он.

— Чудо? — возмутился Калхаун. — Это третьесортное световое шоу? Нет здесь никакого чуда. Пусть твоя монахиня заберется на автобус и попадет своим дерьмом в кольцо с двадцати шагов, вот тогда это будет чудо, мистер Гнилые Зубы. А эта затея с Землей Иисуса — самая отвратительная и глупая идея после байки о вспотевшей собаке. Ты только взгляни на эту комнату. Можно же было поставить какие-нибудь безделушки. Повесить картинки, например со старой шлюхой, имеющей осла, или совокупляющихся свиней. И дверь в сортир тоже не помешала бы. Я не хочу, чтобы кто-то пялился, пока я буду тужиться. Это неприлично. Человеку свойственно освобождаться от дерьма в приятном уединении. Это помещение напоминает мне один мотель в Уэйко, где я остановился на ночь. Так утром я заставил хозяина вернуть мне деньги назад. Тараканы в той дыре были такими огромными, что могли пользоваться душем.

Брат Фред выслушал все это не моргнув глазом, словно наблюдать за говорящим Калхауном было так же любопытно, как за поющей лягушкой.

— Спите спокойно, не обращайте внимания на клопов. Завтра начнете работать.

— Не хочу я никакой работы, — бросил Калхаун.

— Спокойной ночи, ребятки.

С этими словами брат Фред вышел, захлопнул за собой дверь, и они услышали, как громко и бесповоротно закрылся замок, словно топор опустился на плаху.

На рассвете Уэйн поднялся, сходил помочиться, а потом прошел к окну и выглянул наружу. Сцена, где вечером играли монахи и прыгала монахиня, была пуста. Металлические сооружения, увиденные им накануне, оказались остовом давно заброшенного колеса обозрения. Перед его мысленным взором на мгновение возник вагончик американских горок с Иисусом и Его поклонниками в развевающихся на ветру рясах.

Огромная статуя распятого Христа без цветных огней и ночной таинственности не производила никакого впечатления, словно проститутка при солнечном свете, с размазанным макияжем и париком набекрень.

— Есть идеи, как отсюда выбраться? — спросил Калхаун.

Уэйн оглянулся: Калхаун сидел на кровати и натягивал сапоги.

Уэйн покачал головой.

— Можно было бы попробовать дымовую завесу. Знаешь, я думаю, нам следует объединиться. А потом можем снова попытаться убить друг друга.

Калхаун бессознательно поднес руку к голове, куда пришелся удар Уэйна.

— После того, что было, я бы не стал тебе доверять, — сказал Уэйн.

— Я это слышал. Но я даю слово. А на мое слово можно положиться. Я от него не откажусь.

Уэйн испытующе посмотрел на Калхауна. Что ж, ему нечего терять. Парень просто боится за свою задницу.

— Ладно, — сказал Уэйн. — Дай мне слово, что будем вместе стараться выбраться из этой передряги, а когда окажемся на свободе и ты решишь, что сдержал слово, начнем все сначала.

— Договорились, — согласился Калхаун и протянул руку.

Уэйн молча посмотрел на его ладонь.

— Рукопожатие скрепит договор, — добавил Калхаун.

Уэйн принял его руку и встряхнул ее.

Через несколько мгновений замок в двери щелкнул и в комнату вместе с братом Фредом вошел еще один монах, с пушком вместо волос на голове и тоже с помповым ружьем. Вслед за ними появились и двое мертвецов. Женщина и мужчина, одетые в какие-то лохмотья и шапки с мышиными ушами. Оба мертвеца еще вполне прилично выглядели и даже не особенно смердели. По правде говоря, от монахов пахло гораздо хуже.

Брат Фред, воспользовавшись дулом ружья, вывел их из комнаты, провел по коридору и загнал в помещение с металлическими столами и полками с медицинскими инструментами.

У края одного из столов стоял брат Лазарь. Он улыбался. Его нос этим утром выглядел еще более гнилым. На левой ноздре появился белый прыщ размером с кончик большого пальца, выглядевший, словно жемчужина в куче дерьма.

Неподалеку стояла монахиня. Небольшого роста, со стройными, хоть и немного костлявыми ногами и в такой же рясе, что и монахиня, ехавшая с ними в автобусе. На ней одеяние казалось почти детским платьем — возможно, из-за ее худобы и маленькой груди. Из-под головного убора выбивались завитки белокурых волос. Монахиня выглядела бледной и слабой, словно устала до полного изнеможения. На правой щеке у нее имелось родимое пятно в форме силуэта летящей птички.

— Доброе утро, — приветствовал их брат Лазарь. — Надеюсь, вы хорошо выспались, джентльмены.

— Что за работа нас ждет? — спросил Уэйн.

— Работа? — переспросил брат Лазарь.

— Я им так это объяснил, — сказал брат Фред. — Возможно, несколько расплывчатое определение.

— Куда уж лучше! — усмехнулся брат Лазарь. — Никакой работы, джентльмены. Можете положиться на мое слово. Мы сами выполняем всю работу. Ложитесь на столы, и мы возьмем образцы вашей крови.

— Зачем? — спросил Уэйн.

— В научных целях, — пояснил брат Лазарь. — Я намерен отыскать способ воздействия на эти бактерии, чтобы мертвецы могли полностью вернуться к жизни, а для этого мне надо изучать живых людей. Идея может показаться немного безумной, не так ли? Но, могу вас заверить, вы ничего не потеряете, кроме нескольких капель крови. Ну, может быть, чуть больше чем несколько капель, но ничего серьезного.