Евангелие от змеи

—Да неужели? Никогда бы не подумала, что между вами такая разница! —мяукает Мод.

Конрад и Шарлотта синхронно расстреливают Марка взглядами, сообщая ему, как глупо он выступает.

Метрдотель, профессиональным глазом ухвативший повисшее над столом напряжение, решает прощупать почву и спрашивает угодливо-раболепным тоном:

—Все в порядке, дамы-господа?

Шарлотта натянуто улыбается в ответ и жестом отсылает его. Дождавшись, пока метр отойдет подальше, Марк продолжает:

—Итак, поговорим совершенно свободно, раз уж вы так высоко ставите свободу мысли. Профессиональное и общественное доверие, которым пользуется "EDV",покоится на заслугах далекого прошлого. Сегодня мы превратились в машину для уничтожения репутаций, стали, если угодно, предприятием, торгующим сплетнями, эксплуатирующим имидж благопристойной буржуазности, чтобы сохранить внешние приличия и убедить читателей в нашей правдивости.

—Если "EDV" действительно манипулирует читателями —во что я с трудом могу поверить! —значит, доверять нельзя никому, —шепчет Конрад.

Марк тушит сигарету в пепельнице, а Шарлотта, чьи нервы на пределе, закуривает, руки у нее трясутся, она сыплет пепел в вырез платья.

—Все мы за этим столом живем под экономической капельницей. Мы зависим от неких структур, которые зависят от других структур, а те, в свою очередь... и так далее, и тому подобное — до бесконечности. О каком доверии к отдельным личностям или группам людей может идти речь, если все они —заложники структур?Как можно доверять тем, кто хочет одного —сохранить собственные привилегии?

—Можно зарабатывать деньги и не продаваться...

—Безусловно, но нужно быть готовым в любой момент отказаться от всего. От личного комфорта, привычек, сложившейся жизни. Кто из нас готов все бросить, ради того чтобы жить в мире со своей совестью?

—Только не я! —восклицает продюсер, и на губах —вернее, на их отсутствии — писательницы возникает презрительная, с оттенком отвращения, улыбка.

—К чему впадать в крайности? —протестует Конрад, машинально размахивая блестящим ножом. —Можно ведь договариваться с этими самыми структурами и не компрометируя себя.

—Именно так рассуждают люди, работающие на военных заводах. Или те, кто запирал евреев в товарные вагоны во время Второй мировой войны. Теория простых звеньев цепочки, которым никогда не хватает смелости или хотя бы простого любопытства, чтобы проверить, к какой именно цепочке они пристегнуты.

Марку показалось, что он внезапно оказался один в ледяной пустыне. Мир —его мир — превратился в гигантскую машину по производству этих самых звеньев.

Отдельные жизни сосуществовали, никогда не сталкиваясь, не понимая друг друга. Чем больше микроскопически малых частиц открывала наука, тем сильнее суживался горизонт существования отдельных людей, как если бы время все ускоряло и ускоряло дробление и расчленение, загоняя род человеческий в тупик. Куда вела цепь, связывающая его с "EDV"? Может, он всего-навсего цепной пес, чьи хозяева там, наверху, в сферах,как выразилась учительница Иисуса Мэнгро, тянут его время от времени за поводок?

Одно он знал наверняка: цепь, связывающая его с Шарлоттой, порвалась окончательно. Во взглядах, которые она то и дело украдкой бросала на него, ясно читалось слово "разрыв".

—Вы не просто циник, вы —законченный негодяй, —бросил, побелев от гнева, Конрад. —Как можно сравнивать с нацистами людей, которые просто стараются выжить...

—Люди, выдававшие евреев и конвоировавшие их к вагонам, не обязательно были нацистами, они тоже выживали — как могли. Просто звенья цепи. Вы размахиваете словом "нацист" как жупелом, потому что отказываетесь считать себя звеном и не желаете знать, куда ведет ваша цепь.

Конрад вскочил и перегнулся через стол, чтобы дать пощечину Марку, но тот успел грудью оттолкнуть его руку.

А вот продюсер отклониться не сумел, и вода из графина пролилась ему на живот и ляжки.

—Часть моей семьи погибла в лагерях! —хрипло прорычал Конрад, садясь на место.

—И моей тоже, —замогильным голосом сообщила писательница.

Шарлотта не стала уточнять, что она рассказала Марку о гибели в Освенциме деда и двоюродной бабки.

—Я не ставлю под сомнение страдания жертв Катастрофы — я говорю лишь о механизмах, породивших все эти чудовищные вещи. О тех процессах, которые превращают каждого из нас в потенциального участника преступлений против человечности. История никогда и никого ничему не научит, если мы не осознаем, что она творится каждым из нас, отпечатывается в нас, как заезженная пластинка. Мы ежедневно участвуем в гнусностях, творим неправедные дела, поддаваясь слабостям, которые сиюминутно кажутся совсем незначительными...

Официант торопливо принес салфетки, и продюсер, страшно ругаясь, кое-как вытерся. Прежде чем продолжить, Марк снова закурил.

—...А между тем наши маленькие слабости подобны ручейкам, стекающимся в реку: рано или поздно, когда чаша переполняется, человечество настигает кара — нацизм или какая-нибудь еще чудовищная мерзость.

Возьмите меня —я всего лишь написал лживую, от первого до последнего слова, статью о приемной матери и сводной сестре Ваи-Каи. Крошечная несправедливость, маленькая слабость, страх разорвать цепь-кормилицу. Вы скажете, что я просто отдал двух бедных женщин на растерзание моим читателям-насмешникам, но ведь их смех превратится в улюлюканье и проклятья, когда река...

* * *

— Черт бы тебя побрал, сволочь, ты все-таки испортил этот ужин, а ведь я говорила, как он для меня важен!

Шарлотта накинулась на Марка, не успев выйти из ресторана. Остальные испарились, даже не подумав заказать десерт. Все внезапно заторопились домой: ты ведь понимаешь, Шарлотта, нужно забрать детей, закончить кое-какие дела, но мы обязательно созвонимся и вернемся к разговору об этой статье...

Никто, кроме продюсера, не попрощался с Марком, а тот, проходя мимо, шепнул ему на ухо:

— Я не все понял, но в одном вы правы: книга моей жены —полный бред, бабские штучки. Мне пришлось дочитать до конца, и я ни разу не возбудился!

Они ждали такси, стоя на углу бульвара, где в этот час все еще было оживленно.

—Ты что, не мог помолчать насчет статьи про этого, как его там... Ва...? Всем плевать на твои душевные терзания, бедный мой старичок! И какого хрена ты приплел к разговору нацистов, а? Не слишком тактично получилось...

От ярости Шарлотта почти визжала, она и не думала понизить голос, хотя вокруг было полно прохожих. Дождь перестал, на небе, в разрывах между облаками, блестели звезды.

Теплый ветер уносил прочь рычанье моторов, распространяя в воздухе запах бензина и разложения.

Из общего потока машин выехало такси и притормозило у бордюра в нескольких метрах от них. Шарлотта побежала к машине, размахивая руками, чтобы привлечь внимание водителя.

—Возьми другое такси, я поеду к себе, и не звони мне больше —никогда, не пытайся увидеться, все кончено!

Ты не должен был так со мной поступать, слышишь, не должен! Все кончено и... кстати...

Шарлотта приоткрыла дверцу и обернулась к Марку: она стояла слегка откинув голову назад, выгнув спину и приоткрыв рот, в глазах читался вызов.

—...я уже три месяца трахаюсь с Конрадом.

Марка это признание оставило совершенно равнодушным.

Да пусть спит хоть со всеми мужиками на свете, если ей это нравится! Но он не смог удержаться от прощальной шпильки.

—По-моему, ему нравятся большие сиськи. Его жена только что не лопается от силикона. Придется тебе, моя красавица, лечь на операционный стол.

—Какой же ты мерзавец!

—А твой Конрад — первостатейный лицемер!

Не дожидаясь ответной реакции Шарлотты, с этой минуты —"бывшей № 2", Марк развернулся и легко зашагал прочь, чувствуя в душе пьянящую радость: он освободился от одной из многочисленных цепей.