Пресыщение

Лишь один из обитателей замка не ведал о его живописных окрестностях. Он даже не мог осмотреться в комнате, в которой лежал. Сейчас его глазам было бы трудно смотреть на что угодно, кроме четырех гладких белых стен.

Он пробудился от глубокого сна, словно всплыл на поверхность со дна моря. Он не знал, сколько времени спал. Может быть, одну ночь, а может быть, и три года. Когда он открыл глаза, его ослепил яркий чистый свет из небольшого окна в верхней части стены. Сначала он увидел только вспышку и сияние.

Откуда-то доносился плеск волн и еле слышный звук голосов хора, напевавших какую-то незнакомую легкую мелодию.

Человек тихо лежал и прислушивался к пению, голоса проникали через окно вместе с ветерком, и наконец он понял: вот это и есть конец. Он умер, и теперь началась загробная жизнь. Как еще можно объяснить хор ангелов, белый свет, чувство полной расслабленности и умиротворения, охватившее все тело? Вообще-то он совсем не чувствовал своего тела. Хотя его можно видеть, оно стало невесомым и свободным, а боль и страдание куда-то испарились.

Человек вспоминал последние моменты пребывания на земле. Картина была странная – темная ужасная ночь, боль и жуткий страх. Он слышал голос, угрожавший по телефону, видел, как карабкается по стене, свет фар автомобиля, приехавшего за ним. После этого – пустота. Тот, кто вышел из машины, должно быть, и убил его, поскольку, как ни старался, он не мог припомнить ничего больше с того мгновения до пробуждения в этой постели в чистой белой комнате.

Он поразмышлял о смерти несколько минут и нашел саму мысль о ней удивительно расслабляющей. Единственная причина бояться ее, подумал он, – это агония, сопровождающая медленную смерть, или жестокость быстрого конца. Как бы то ни было, он, похоже, перешел из одного состояния в другое без мучений, несмотря на то что какое-то непонятное насилие над ним все же было совершено. Он гадал, оплакивает ли его кто-нибудь на земле. Представлял собственные похороны – родственников, плачущих родителей, девушку с длинными черными волосами, В печали присевшую у его могилы с белой розой в руке, и эта душераздирающая сцена тронула его до слез.

Дверь комнаты отворилась, и вошли двое, одетые в белое, – очевидно, ангелы. Один из них осторожно вытер ему слезы мягким платком. Как серафим серафиму, лежащий в постели блаженно улыбнулся своему брату ангелу.

– Мы два дня беспокоились за ваше состояние, – сообщил ангел. – Но сейчас вы выглядите намного лучше. – Это звучало как-то странно в устах эфемерного существа. – К нам давно уже никто не поступал в таком тяжелом состоянии. Но вы попали, вернее, вас доставили туда, куда следовало.

Второй ангел промолвил:

– Вы в полной безопасности. Не беспокойтесь, брат. Мы вам поможем.

Потустороннее умиротворение вдруг стало покидать больного. Ему пришло в голову, что, вероятно, он не на небесах, а совсем напротив – на земле. То была весьма неутешительная перспектива. Если он не на том свете, тогда где, черт возьми?

– Вы хотите сказать, что я не умер? – осведомился он.

– Братец, вы в некотором роде умерли. Ваша жизнь во внешнем мире завершена. Но ваша жизнь в Берриморе только началась. С сегодняшнего дня вы получаете второе рождение в нашей общине. Добро пожаловать в жизнь, брат!

Затем два так называемых ангела спели маленькую песнь. Завершив пение, они с умилением взглянули на больного, словно он и правда был новорожденный, а они – его счастливые родители.

– Теперь, – сказал первый, – после многочасового сна вам, должно быть, хочется есть. – Он указал на миску с овсянкой и стакан с водой. – Когда вы отдохнете как следует, мы пригласим вас в главный зал, где остальные члены общины будут рады приветствовать вас. Там вы будете приняты в новом качестве как брат Берримора. Мы отпразднуем окончание вашей прошлой жизни и ваш переход к новой.

Тот, к кому они обращались, не знал, как отнестись к этой информации. Он был готов принять физическую смерть как нечто необратимое и, в конце концов, неизбежное, а это новое пристанище – как место, где души ожидают окончательного упокоения. Однако ему отнюдь не стало легче от осознания того факта, что он все еще жив, но каким-то непостижимым образом оказался в столь странном и незнакомом окружении, где его собираются счесть за своего. Как он сюда попал? И где это? Кто эти люди? И почему последнее, что он помнит, – это только свет двух фар на темной сырой улице?

Один из «ангелов» приподнял больного на постели и стал кормить овсянкой с ложечки. К его великому удивлению, он оказался довольно голоден и с жадностью глотал кашу. Вода, которой он ее запивал, была самым приятным напитком, какой он когда-либо пробовал. Когда миска и стакан опустели, «ангелы «стащили его с постели, один из них, поддерживая его за плечи, стянул с него белую рубашку, в которую, как оказалось, он был одет, и заменил ее на свежую.

Человек попробовал встать, но он был слишком слаб и не мог держаться на ногах без посторонней помощи. О побеге не могло быть и речи. Он слышал, что единственный способ поведения с сумасшедшими, кем, как он начинал подозревать, были эти люди, – это во всем потакать им. И он решил смириться, хотя, откровенно говоря, у него и не было другого выхода. Он снова лег в постель.

– Отдыхайте, – сказали странные посетители. – Мы придем к вам, когда стемнеет. – Они оставили его, и он сразу же забылся, но на этот раз прерывистым и беспокойным сном. Он просыпался много раз на спутанных простынях, и всякий раз в холодном поту. Он видел какие-то темные образы, слышал голоса, ему снились кошмары. Когда «ангелы» вернулись с кувшином горячей воды, пахнувшей травами, чтобы протереть его тело, он был в полном смятении. Дневной свет сменился темнотой, и братья принесли свечи, теплое мерцающее сияние которых осветило комнату.

– Идем, – сказал старший. – Пора.

Нетвердой походкой Уилл последовал за ними.

Мин спала плохо. Узкий кожаный диван, на который Джем уложил ее спать, был последним писком моды в стиле Филиппа Старка, но оказался совершенно непригоден для здорового ночного сна. Но даже если бы Мин разместилась в самых комфортных условиях, подобно принцессе на горошине, она все равно не смогла бы заснуть, терзаясь сомнениями, назойливо клубившимися в ее сознании.

Во-первых, ее шокировали откровения Джема и всех остальных, которые она выслушала накануне. Она сама давно подозревала, что образ жизни Уилла может привести к нервному срыву, но была уверена, что рано или поздно здравый смысл возобладает и он возьмется за ум. И уж конечно, она не предполагала, что Уилл мог дойти до крайности при столь драматических обстоятельствах. Мин испытывала острое чувство вины за то, что так давно не виделась с ним, хотя и не знала, смогла бы она предотвратить печальные события или нет, если бы приехала раньше. Чем больше она размышляла, тем более невероятной казалась ей эта загадочная и грустная история.

В последний ее весенний приезд они сидели и выпивали в пабе на берегу реки, был вечер одного из тех редких дней, когда солнце дарит больше света и тепла, чем за все остальное лето. Над ними кружили чайки, а небольшие суденышки сновали вверх и вниз по Темзе, словно по заказу сменившей свой обычный коричневатый цвет на серебристо-голубой.

– Ну, мадемуазель де Бофор, что скажете? – спросил Уильям, улыбаясь ей сквозь свой пинтовый стакан.

– Ах! – ответила Мин. – Сделала кое-какие снимки, раздарила свое состояние, вышла замуж за революционера, родила троих детей и подцепила холеру. А ты?

– Недавно поработил кое-какие малочисленные народы, – сказал Уилл. – Разорил пенсионный фонд – так, ради забавы, знаешь ли, потом взялся за одну маленькую страну третьего мира и сбил ее кредитный рейтинг.

– Рада, что ты продолжаешь свою полезную деятельность. Если бы я была страной, то какой, как ты думаешь?

– Трудно сказать, – ответил Уилл. – Возможно, Анголой, но есть несколько государств в Центральной Америке, которые подходят тебе…