Король лжи

– Хорошая вечеринка, – проговорил я, а затем улыбнулся так, чтобы мои слова уже не звучали столь жестоко.

Она прижала твердые губы к моей щеке.

– Ты пьян, – сказала она. – Не целуй меня.

Это была последняя капля. Глена Верстер не выбирала момент, когда буквально влетела через переднюю дверь. Она высветила улыбку, от которой создавалось впечатление, будто ее зубы покрыты маслом, ее черное платье было очень коротким и узким. Появление Глены в моем доме вызвало у меня тошноту. Я думал о Джин и ее легкой походке, когда она поднималась по ступенькам особняка Глены Верстер.

– Что она здесь делает? – спросил я.

Барбара следила поверх своего бокала за тем, как Глена устроилась в центре небольшой группы в углу, и я заметил волнение в глазах моей жены. Когда она обратилась ко мне, в ее шепоте была свирепость.

– Будь умницей, Ворк. В нашем городе это очень важно.

По словом «важно» жена подразумевала то, что Глена Верстер входила в правление местного клуба, была неприлично богата и могла легко разрушить репутацию человека ради своего удовольствия.

– Я не хочу ее здесь видеть, – произнес я, указывая широким жестом в сторону компании женщин, собравшихся под портретом отца Барбары. – Я не хочу видеть ни одну из них здесь. – Я наклонился ближе, и она отступила так быстро, что это уже походило на инстинкт. Все равно я продолжал: – Мы должны поговорить, Барбара.

– У тебя рубашка пропиталась потом, – заметила она, щелкнув пальцами по пуговицам ниже моего воротника. – Почему бы тебе не переодеться? – Она собралась уходить, но потом вдруг остановилась, наклонилась ко мне, и я подался вперед. – И побриться, не так ли? – Затем она вернулась в круг своих молчаливых друзей.

Итак, я остался один, потерянный в собственном доме, и, пока люди произносили добрые слова, я кивал в знак согласия со всем, что они говорили, продолжая ощущать какое-то жуткую тишину. Звуки теплых слов разбивались, не долетая до меня, как звуки прибоя для полуглухого человека. Некоторые из них были искренними, но ни один не понял главного о моем отце – что именно сделало его столь необъяснимым, экстраординарным и таким злым.

Странствуя среди невнятных слов, я отправился в кухню, где надеялся найти холодное пиво, но увидел лишь заставленную посудой барную стойку. Я заказал «бурбон на скалах» и неожиданно почувствовал руку на плече и услышал напоминающий треснутый лед голос человека, заказывающего бармену такой же бурбон. Это был доктор Стоукс, мой сосед, чьи своеобразные кожаные ботинки и белоснежная борода делали его похожим на Марка Твена.

– Спасибо, – бросил он бармену. Затем твердой рукой врача увел меня подальше, сказав: – Давай прогуляемся. – Пройдя через кухню, мы направились в гараж, на полу которого пробивающийся солнечный свет рисовал пыльные прямоугольники. Он завел меня в пустое помещение, а затем уселся на ступеньки, ворча и цветисто выражаясь. Стоукс потягивал свой коктейль, причмокивая. – Сейчас это лучший друг.

– Да, – отозвался я. – Может быть.

Я следил, как он ставил свой бокал и закуривал сигару.

– Я наблюдал за тобой, – наконец проговорил он. – Неважно выглядишь.

– Плохой был день.

– Я не говорю о сегодняшнем дне. Я переживал за тебя в течение нескольких лет. Не мое дело говорить об этом.

– Что отличает сегодняшний день от других? – спросил я.

Он смотрел на меня и пускал синий дым.

– Я был женат пятьдесят четыре года, – произнес он. – Ты думаешь, у меня никогда не было такого, когда лучший друг давал мне пинка? Для этого не надо быть гением; моя жена тоже это заметила. – Он стряхнул воображаемую пылинку с брюк и продолжил, рассматривая свою сигару: – Теперь я ничего не могу сделать для своей жены, брак – это собственный бизнес мужчины, но есть вещи, которые ты должен слышать и не ждать, когда кто-то другой тебе сообщит о них.

Не зная, что говорить, я поставил свой напиток на опрокинутую тачку и закурил сигарету. Молчание затянулось, так как я возился с пачкой сигарет, пытаясь засунуть ее обратно в карман рубашки. Когда я поднял взгляд, то увидел, как на глаза доктора набежала тень, что заставило меня загрустить. У него всегда было теплое выражение глаз.

– Твой отец был самой большой задницей, которую я когда-либо встречал, – признался он, как будто прокомментировал погоду, и сделал затяжку. Я ничего не сказал, и через несколько секунд старик продолжил: – Самовлюбленный ублюдок, который жаждал владеть всем проклятым миром, ты знаешь это.

– Да, – подтвердил я и прочистил горло. – Я знаю это.

– Он легко вызывал к себе ненависть, твой отец, и мог бы вонзить нож, глядя в глаза, если ты знаешь, что я имею в виду.

– Не знаю.

– Он был честен по отношению к своей жадности. Честные люди могли это разглядеть.

– Итак? – поинтересовался я.

– Разве я закончил? – спросил он, и я замолчал. – Тогда позволь мне сказать. Не стоит забывать о Джин. Мне никогда не нравилось, как он ставил на ноги твою сестру. Походило на загрязнение прекрасного ума. Но мы не можем выбирать родителей, и ей крупно не повезло. Я наблюдал за ней тоже, и теперь, когда Эзра мертв, думаю, у нее все наладится.

Я чуть не расхохотался.

– Как близко вы были во время наблюдения? – полюбопытствовал я, зная, насколько далека была жизнь Джин от того, что считается налаженным.

Он наклонился вперед, в глазах вспыхнул резкий блеск.

– Держу пари, ближе, чем вы, – сказал он, и правдивость его слов обожгла меня. – Я спокоен относительно нее. Ты меня больше беспокоишь.

– Я?

– Да, а теперь заткнись. Это то главное, что я хотел тебе сообщить. Обрати внимание. Твой отец был крупной личностью с далеко идущими планами и большими мечтами. Но ты, Ворк, лучше него как человек.

Я почувствовал, как слезы ужалили мне глаза, и пожалел, что этот человек не был моим отцом. В его лице и движениях толстых рук была неподдельная искренность, и на мгновение я поверил ему.

– Ты лучше, потому что не жаждешь больших дел ради мелких целей. Ты лучше, потому что заботишься о своих друзьях и семье, а это всегда правое дело, и поэтому ты одобрил путь, выбранный твоей матерью. – Он сделал паузу и покачал головой. – Не пытайся брать преграды Эзры, Ворк. Мне восемьдесят три года, и я достаточно стар, чтобы хорошо знать, что является самым важным. Жизнь, черт побери, коротка. Подумай, чего тыхочешь. Будь самим собой, и это лучше всего.

Он стал медленно подниматься, и я услышал хруст его суставов. Лед стучал о стенки бокала, поскольку он выпил все содержимое.

– Похороните своего старика, Ворк, и мы рады будем пригласить вас на ужин. Я хорошо знал твою мать, храни Бог ее душу, и с удовольствием расскажу тебе о ее счастливых временах. И последнее – не теряй бдительности с Барбарой. Она сука по природе; а не по необходимости. Так что не терзай себя.

Он подмигнул мне, и его губы с зажатой сигарой растянулись в улыбке. Я поблагодарил его, не зная, что еще сказать; потом закрыл за ним дверь и сел на его место, еще хранившее тепло его узких бедер. Я потягивал бурбон со льдом, думал о своей жизни, и мне было жаль, что старик ошибался по поводу всего, что говорил.

Наконец мой стакан опустел, что я еще был в состоянии зафиксировать. Мои часы показывали почти пять, и, поднимаясь, я вдруг вспомнил детектива Миллз. Я не позвонил ей, и на миг меня это озаботило. Все, чего я хотел, так это напиться. Я прошел через кухню,не проронив ни слова, и если это обидело находящихся там людей, то это очень плохо. Мне уже было достаточно. Поэтому я возвратился в свою сырую клетку, чтобы наблюдать за тем, как ползут тени, и пить свой теплый бурбон.

Я пребывал достаточно долго в этом ужасном месте, пока не потускнел в глазах свет и не стали наклоняться стены. Будучи пьян, я никогда не сердился, не становился слезливым и не плел невесть что. Мой пиджак попал в ящик с ножницами для стрижки газонов, а галстук закрученным концом был подвешен на гвоздь в стене, вся остальная одежда оставалась на мне, что создавало определенные трудности. Я хотел встряхнуться, потешить свое самодовольство, покатав шар, и в какой-то момент сумасшествия представил себя шагающим по дому совершенно голым. Я поболтал бы с друзьями жены и позволил бы им притворяться во время следующего их бестолкового сбора по поводу общественного события, которого бы уже никогда не произошло. Каждый из них смог бы посмотреть мне в глаза во время коктейля или ужина на следующей неделе, расспросить со всей серьезностью» как идут мои дела, а затем сообщить мне, как прекрасно прошли похороны.