Страница 29 из 42
Я не хотел повышать голос. Но пелена! Значит, отслоение сетчатки. Завеса — это ведь сама сетчатка. Безболезненное скатывание в слепоту. Теперь единственный наш союзник — быстрота. И никто мне ни словечка не сказал.
Леонард весь замер, устремив взгляд прямо перед собой. Интересно, видят ли сейчас хоть что-нибудь его многострадальные глаза?
— Не кричи на меня, пожалуйста, Митч.
Казалось, он сейчас заплачет. А ведь Леонард никогда не плачет. Уж это-то я знал твердо.
Я затянул ручной тормоз и обнял мальчика.
— Мне страшно, Митч, — пролепетал он.
Я хотел было сказать, что мне тоже страшно, вот я и кричу. Только я и рта не раскрыл. Хотя вроде бы попытался разлепить губы.
— Я попросил Джейка и Мону, и они навели справки, — продолжал Леонард. — В стандартную медицинскую страховку входит неотложная помощь. Но у меня ведь не экстренный случай. Моей жизни ничто не угрожает. Мне не надо срочно пересаживать сердце, ничего такого. Вообще ясности нет. Я не сказал Джейку и Моне, как мне страшно. А то получится, что я в беде, а они сидят сложа руки. Они и так ужасно расстроены. Так что когда наступило ухудшение, я промолчал. А тебе позвонил. Прости, Митч.
На Леонарде джинсы и майка с короткими рукавами. Он такой худенький и маленький.
Если бы я только мог вдохнуть в него силу и здоровье! Чтобы Леонард дал сдачи самой здоровенной свинье в школе и обходился бы без очков! По его словам, он лихой драчун. Зачинщик. Если бы это было правдой!
А я знаю правду. В детстве я обогатился немалым опытом общения со школьными жлобами. Я ведь был толстым. И каждому хотелось меня отмутузить. Вдруг во мне осталась какая-то частичка достоинства, которую другие жлобы еще не выбили? Непорядок. Надо исправить упущение. То-то посмеемся потом.
Я снимаю куртку и набрасываю на Леонарда. Затем он пристегивает ремень, и мы трогаемся с места.
Ну и гоним же мы, господи боже!
Машину я продал.
И вот я сижу в приемной больницы. Джейк и Мона тоже тут. Когда нам надоедает рассматривать собственные руки, мы взглядываем друг на друга и опять обращаем наши взоры к рукам. Когда я хочу что-то сказать, Мона открывает рот одновременно со мной, и мы, словно вежливые водители на трассе, пропускаем друг друга вперед. И ничего из этого не выходит. Мысль куда-то улетает, и молчание длится и длится. А мираж беседы расплывается в воздухе. И опять вокруг сплошная пустыня.
— Мы очень благодарны тебе, Митч, — внезапно выдает Джейк. Я даже вздрагиваю. — Ты там не подумай чего.
Невысказанное «вот только…» повисает в воздухе. Теперь все молчат особенно старательно.
Когда Леонарда вывозят из операционной, он еще не отошел от наркоза и спит. По словам медиков, все прошло сносно. Теперь нам предстоит ждать несколько месяцев, пока не станет ясен результат. В кино повязки сразу бы сняли и к Леонарду тут же вернулось зрение.
Всем нам в голову приходит одна и та же мысль. Жизнь — не кино.
— Вы бы сами хотели быть на моем месте, я знаю, — выдавливаю я.
— Какая разница, — возражает Мона. — Главное, операцию сделали.
Она говорит правду и вместе с тем лжет. Все мы это прекрасно сознаем.
— Если все закончится неудачно, вы бы хотели, чтобы он жил с вами, я знаю, — тихо говорю я.
В ответ Мона заливается слезами.
Джейк бросается к ней и достает из кармана джинсов белый носовой платок. Настоящий носовой платок из хлопка. В жизни такого не видел, только слышал. Оказывается, кто-то еще пользуется носовыми платками не из бумаги.
Джейк склоняется над Моной и неуклюже вытирает ей слезы своими мозолистыми неухоженными руками. Пытаюсь себе представить, как он возвращается домой в конце рабочего дня, вымотанный до предела. А я раскатываю в темно-синем «мерседесе» с откидным верхом и трескаю коктейли с сенатором, да еще и не первый год кручу роман с его женой. Джейк — настоящий работяга, и не заслуживает, чтобы его дурили. А я его в определенном смысле обокрал. Он ведь хотел стать Леонарду настоящим отцом. А я не дал. И теперь Джейк — отец только на бумаге. Мы с Леонардом словно подписали секретный договор, содержание которого никому не ведомо. И я вовсе не желаю, чтобы этот договор был расторгнут.
— Почему он рассказывал вам о том, что творилось с ним в школе? — Мой вопрос возник из ничего, помимо моей воли.
— Это нормальный процесс притирки, — пожимает плечами Джейк. — Коротышку с астмой и в очках любой обидеть норовит.
— Он сам так сказал?
— Ну конечно. А что здесь не так?
Я глубоко вздыхаю.
— Ну, мне-тоон ничего не рассказывал. Считал, что это может меня ранить.
— Он вам и про глаза ничего не говорил именно поэтому. Не хотел никому сделать больно. — Мона всхлипывает и сморкается в носовой платок.
— Всегда надо говорить правду, какой бы страшной она ни была, — добавляет Джейк.
— Знаю. Согласен.
Когда Леонард выйдет из больницы, самое время долго и подробно поговорить с ним о Перл.
Когда я навестил Леонарда в первый раз, он лежал на животе, упираясь лицом в какое-то хитрое приспособление в форме баранки. Наверное, с этой штукой не так неудобно лежать. Ноги его прикрывала тонкая простыня. В вырезе больничной рубахи проглядывали лопатки.
— Тебе не холодно? — осведомился я.
Вместо ответа он принялся делать руками плавательные движения.
— Леонард Деверо-Ковальский выигрывает золото в заплыве на сто метров брассом, — говорит. Тихонько так.
По-моему, для шуточек еще рановато. Но я постарался засмеяться.
Присаживаюсь на краешек кровати и провожу рукой по детским лопаткам, поправляю больничную рубаху.
А что еще я могу сделать?
— Наверное, мне придется пропустить остаток учебного года?.. — Интонация у Леонарда вопросительная.
— Согласен. Даже если у тебя быстро восстановится зрение. Твоим глазам нужно бережное отношение. А с твоим характером и драчливостью… В этом вопросе я не могу на тебя положиться.
— Мне надо поговорить с тобой насчет всего этого.
На глазах у него металлические колпачки. Под колпачками повязка и еще защитная металлическая сетка, чтобы глаз дышал, и лента, удерживающая эту сетку. Кусок ленты торчит наружу.
— Если не хочешь, не заставляй себя.
Мы молчим. Я подтыкаю ему простыню.
Потом говорю:
— Джейк, Мона и я считаем, что будет неплохо, если во время выздоровления ты поживешь у меня. Я ведь смогу работать дома. Ты — в кровати, я с ноутбуком — рядом. Всегда будет кому присмотреть за тобой.
— Джейк и Мона согласны?
— По их мнению, это хорошая мысль.
— Я удивлен.
— Они же любят тебя.
— Наверное, — соглашается он. — И даже наверняка.
День выписки. Я подсаживаю Леонарда в машину.
— Что это? — спрашивает он.
— Ты о чем?
— Что это такое? Во что я сажусь? Это ведь не твоя новая машина.
— Нет. Это такси.
— А где твоя новая машина?
— Не суть важно. И никогда не было важно.
Сообщаю таксисту свой адрес. Леонард поворачивается к окну, словно смотрит в него. Словно что-то видит сквозь повязку и металлическую сетку и не может насмотреться на знакомые улицы.
— Прости, Митч, — говорит он.
— За что?
— Ведь это была твоя новая машина.
— Говна кусок, а не машина, — рычу я. — Она мне была без надобности. Я ее и купил-то только ради Гарри. На хер Гарри. Не бери в голову. Забудь навсегда.
— Хорошо, что у нас нет под рукой штраф-копилки.
ЛЕОНАРД, 18 лет
Кольцо вокруг Луны
Сижу на корточках на краю обрыва. Меня накрывает ночь. Кто знает, может, я уже не вернусь сюда и этот ночной пейзаж останется со мной навсегда. Если я уйду, каково мне будет без тех, кто останется на земле? Без Митча, например. Только с Митчем-то я не расстанусь. Взаправду.