Рискни ради любви

– Да, – ответила Алессандра.

– Нуда, нуда, – заговорил Дуайт Дэвис. – Так приятно наблюдать, как люди сплачиваются ради того, чтобы достичь какой-то общей цели. Unus pro omnibus, omnes pro uno – один за всех, все за одного! – Он поднял бокал, чтобы произнести тост: – Нет большего сокровища, чем знания!

– Кстати, о знаниях, – промолвил Юстас. – У меня технический вопрос, касающийся лебедки, которую мы установили у грота.

Все ученые столпились у поручней, чтобы обсудить вопрос Юстаса, одна Алессандра осталась на месте, предпочитая побыть наедине со своими мыслями.

Однако спустя несколько минут Орричетти, оставив коллег, подошел к ней и присел рядом. Подняв воротник, он еще некоторое время возился с шелковым шарфом, обматывая его вокруг шеи, а затем спросил:

– Могу я принести тебе одеяло, дорогая? Ты, должно быть, замерзла.

Алессандра печально улыбнулась.

– Ни к чему кутать меня в ватные одеяла, Пьетро, – сказала она. – Я вовсе не слабая и хрупкая женщина, как думают многие.

– Я этого вовсе не имел в виду. – Орричетти откашлялся. – Более того, сейчас я вижу в тебе силу, какой не видел, когда ты еще жила в Италии.

– Это понятно: из дочери своего отца я сразу стала женой Стефано, – сказала она. – Ни от дочери, ни от жены не требовалось большой ответственности. Но как только я осталась одна, мне понадобилось сделать выбор. – Алессандра посмотрела на море: золотистые лучи солнца играли на его поверхности. – Утонуть или плыть, – договорила она.

Взяв ее за руку, Орричетти сплел свои пальцы с пальцами маркизы. Шелковистая мягкая кожа его перчаток – именно такие перчатки всегда носил ее муж – вызвала у Алессандры множество воспоминаний.

– А я тебя огорчаю, дорогая? – спросил граф.

Маркиза покачала головой.

– Нет, я как раз думала о Комо, о том, как дымок от сигар Стефано выплывал из окон террасы, выходящих на озеро, – проговорила она со вздохом. – Знаешь, это успокаивало меня. Я часто засиживалась там допоздна и наблюдала за тем, как солнце садится за горами, а розовые и золотистые тона постепенно темнеют, превращаясь в дымчато-серый цвет сумерек.

Ветер переменился, и капитан отдал приказ поменять направление. Большой парус с громовым треском переложили на другой борт яхты.

– Странно, – продолжала Алессандра, – но мне уже трудно представить наше палаццо. – С паруса на палубу слетело облако брызг. – Возможно, это из-за того, что я сама изменилась до неузнаваемости.

– Нет-нет, дорогая! Я вижу перед собой ту же самую милую девочку. – Он улыбнулся. – Но в тебе появилась некоторая жесткость.

– Господи, ты говоришь так, что можно подумать, будто я зачерствела, как засохшая горбушка хлеба, – пробормотала она.

Орричетти усмехнулся:

– Ты не нуждаешься в том, чтобы старик вроде меня говорил тебе, что твоя красота становится с каждым годом все более совершенной. – Тень печали пробежала в его нежных серых глазах. – Стефано очень гордился бы тобой.

Алессандра вздохнула:

– Спасибо тебе, Пьетро, за добрые слова!

Прядь волос упала ей на лицо, и она убрала ее, задумчиво намотав черный локон на палец. Однако, испугавшись, что все эти воспоминания заставят ее расчувствоваться до слез, Алессандра поспешила переменить тему разговора:

– А Фредерико знает, что у него есть соперник в ораторском искусстве?

Как она и надеялась, Орричетти снова усмехнулся, правда, его улыбка быстро сменилась серьезным выражением.

– Фредерико… – повторил он. – Мне казалось, что ты не будешь возражать против компании старинного друга. Однако все чаще думаю, что ошибался.

Алессандра отвела глаза.

– Мы расстались с ним не при лучших обстоятельствах, но, прошу тебя, не кори себя за свое решение. Не о чем беспокоиться. Мы сошлись на том, что ничто не может помешать сердечным рабочим отношениям.

Граф чуть наклонился к ней.

– Все это имеет какое-то отношение к политической активности Фредерико в Милане? – спросил он.

Алессандра уже решила, что чем меньше известно ее старому другу, тем лучше. Поэтому сказала:

– Пьетро, мне бы не хотелось ворошить прошлое.

Орричетти крепче сжал ее руку, и ей стало легче от тепла его кожи, проникавшего сквозь перчатку.

– В таком случае я не буду больше говорить об этом, дорогая, – произнес он. Вокруг них слышалось ритмичное потрескивание такелажа и шум волн, бьющихся о борт яхты. – Единственное, что я могу тебе сказать, – если захочешь посекретничать или излить кому-то душу, я всегда к твоим услугам.

В отблеске сверкающих бронзовых деталей яхты серебристые волосы графа обрели мягкий золотистый оттенок. Пряди волос растрепались на ветру, и их кудрявые кончики ласково поглаживали щеку маркизы.

Джек отвел глаза от своего альбома, силясь справиться с приступом раздражения. Вполне естественно, что Алессандра предпочитает откровенничать со старым другом, а не с незнакомцем. К тому же, без сомнения, спокойствие графа поможет совладать с любыми переживаниями.

Заскрежетав зубами, Джек добавил еще несколько карандашных штрихов к чудесному портрету пирата, который рисовал для Изабеллы, чтобы порадовать девочку.

– Чертовски хороший рисунок! – воскликнула Изабелла, но тут же зажала рукой рот. – Ох, простите, я не должна говорить слово «чертовски».

– Твоя тайна умрет со мной, – прошептал Джек в ответ.

Девочка рассмеялась.

– Мне кажется, ему нужен шрам на щеке и серьга. А еще чертовски огромная абордажная сабля, – добавила она.

– Не искушай судьбу, чертенок, – предупредил Джек. – А то я могу попросить капитана порубить тебя на ножи с вилками. – Он пририсовал пирату попугая на плече и передал рисунок Изабелле. – Ну вот, а теперь попробуй дорисовать его сама.

Изабелла взялась за дело, а Джек вытянул вперед ноги и оперся локтем о спинку стула.

– Похоже, твоя мама и граф Орричетти – добрые друзья, – заметил он невзначай.

– О да, он часто приходил на нашу виллу на озере, – сказала девочка. – Они с папой были близкими друзьями.

– А-а… – протянул Джек.

Ему стало неловко оттого, что он использует ребенка для получения информации! Однако не стоит забывать, что война – дело грязное, и до тех пор, пока он не выяснит, за что борется, придется использовать любую тактику.

– А синьор Беллазони? Насколько я понимаю, он тоже часто захаживал к вам?

– Фредди? – Изабелла задумчиво погрызла кончик карандаша. – Он был очень добр ко мне и маме, когда папы не стало. Он приносил мне игрушки, а мама… смеялась, когда он приходил. – Тут между ее бровями залегла крохотная складочка. – Но однажды я слышала, как дворецкий говорил маминой горничной, что он остроязычный демо… деми…

Не вспомнив нужного слова, Изабелла пожала плечами.

«Демагог», – догадался Джек. Ему тут же захотелось узнать, что именно имел в виду дворецкий маркизы, и он сделал в уме пометку о том, чтобы осторожно навести справки о прошлом златовласого итальянца.

– Понятия не имею, что ты имеешь в виду, – произнес Джек. – Но люди часто говорят всякие глупости, так что я бы на твоем месте не стал переживать из-за этого.

Изабелла нарисовала высокие ботфорты и стала заштриховывать их карандашом.

– Я скучаю по Италии, – проговорила она. – Но мама говорит, что мы никогда не сможем вернуться туда.

– Не сможете? Почему?

Девочка еще раз пожала плечами, причем приподняла их так высоко, что коснулась ими ушей.

– Мама не объясняет, – сказала она. – Когда я спрашиваю ее, она отвечает одно и то же.

Скривив губы, Изабелла понизила голос и с пугающей точностью воспроизвела строгий тон матери:

– «Мы должны думать о будущем, tesoro, а не о прошлом».

Если бы они говорили не о столь серьезных вещах, Джек рассмеялся бы. Вместо этого он задумчиво посмотрел на чаек, круживших над их головами. Еще одна тайна маркизы.

– Что ж, наверное, у нее есть причина так говорить, – заметил он.

Изабелла принялась рисовать пирату устрашающих размеров пистолет.