Страница 54 из 81
За стенами спортзала между тем послышалась стрельба — на полосе препятствий начались занятия, и, ощутив, как к запаху сирени примешивается вонь напалма, убийца отвернулся от окна.
— Благодаря вхождению в такое состояние становится возможным смотреть на бой и управлять своими действиями как бы со стороны. Говоря проще, можно на какое-то время стать психологически тем, чью роль играешь, и действовать от его лица. Как результат, экран сознания на время отключается и поведение становится подвластным сфере бессознательной — заложенному в нее идеальному образу. Именно так, к примеру, поступали легендарные ниндзя. — Убийца придвинулся к сидящему поближе, и тот почувствовал терпкий запах сытого хищного зверя. — Они на какое-то время могли становиться сверхлюдьми, мысленно отождествляя себя с одним из девяти мифических существ: вороном-оборотнем Тэнгу, небесным воином Марией Тэном, великаном Фудземе и другими. В результате ниндзя обретали те психофизические качества, которые требовались в данный момент: силу, стремительность, нечувствительность к боли. Как они это делали и каковы вообще способы вхождения в боевой транс, об этом поговорим после. — Убийца щелкнул пальцами и неожиданно легко уселся на пятки. — А сейчас надо, чтобы ты просто выбрал себе объект для подражания. Я бы посоветовал иметь в виду смилодона — свирепого саблезубого тигра ледникового периода. Ты только представь, — он показал зубы, однако назвать это улыбкой было трудно, — у тебя кинжальные двадцатисантиметровые клыки, по которым стекает вязкая вонючая слюна, движением лапы ты легко дробишь хребет носорогу, а твои когти остры и одним ударом превращают животы врагов в кровавое месиво. Ты быстр, неуловим, и один только твой запах внушает ужас. — Мокрушник понизил голос до шепота, и глаза его сверкнули. — Ты рожден, чтобы убивать. И никогда не забываешь об этом…
Лукоморья больше нет, От дубов простыл и след…
В.С.Высоцкий
Лето еще только наступило, да и то выдалось так себе, хмурым, и прохожие неодобрительно косились на молодого, загорелого до черноты человека — везет же, блин, некоторым, не иначе, гад, с югов приехал, а может, вообще где-нибудь на Канарах сшивался.
По правде говоря, завидовать было нечему. Откуда было им знать, что прибыл он аж с западного побережья Африки, из сущей дыры, которая называется Республика Серебряный Берег. Лихорадка денге, СПИД и черножопые повстанцы, вооруженные винтовками М-16. А еще огромные запасы уранового глинозема и похожие на шлюх власти предержащие, готовые продаться кому угодно, лишь бы денег дали. Ну а если у одной шкуры сразу два клиента повстречаются, известное дело, начинается драка…
Кстати, о девочках — смотрел молодой человек на всех встречных прелестниц с вожделением, мысленно насилуя их всячески и прикидывая про себя, как бы воплотить фантазии в реальную жизнь. А что такого? Сами с «кедром» в руках погуляйте полгода по джунглям, опасаясь подцепить хрен знает что от тамошних красоток, так, может, и вам захочется шмякнуть первую попавшуюся дуру толстой жопой на землю, задрать ей подол на завитую башку и, слегка придушив, чтоб не дергалась, поиметь разнообразно и не спеша, в охотку.
Звали молодого человека Лаврентием Павловичем Шалаевским, и виноваты в этом были не мама с папой, а какая-то сволочь в детском доме. Почему сволочь? А по-другому-то как, если в интернате тебя дразнили «шалавой», коллеги за глаза зовут «врагом народа»? Хорошо хоть официальный псевдоним не подкачал и говорит сам за себя — Мочегон. Зеки так называют бритвенно-острый нож…
Да, что правда, то правда. По происхождению молодой человек был подкидышем, взращен родной советской властью и воспитан на страх врагам, на радость опять-таки родной советской власти. Не так давно разменяв сороковник, он, к слову сказать, был не так уж и молод, и на этот раз в кармане его рубашки лежало удостоверение личности майора медицинских войск, специалиста по трахеям, яремным впадинам и основаниям черепов, мать их за ногу…
Из себя же Лаврентий Павлович был среднего роста, мускулисто-жилистый, и, если бы не выпуклый рубец от мочки правого уха до носа, его можно было запросто снимать в кино в качестве роковых героев-любовников. Однако верно говорят, что шрамы красят лицо мужчины, и, может быть, поэтому он и имел у пола слабого успех столь сильный.
Вот и теперь, легко шагая по питерским тротуарам, он замечал горячий интерес к своей персоне и искреннюю тягу к общению на разных уровнях. Молоденькие дурочки смотрели на него с восторгом, как видно, подготавливая почву для вечерней мастурбации, барышни постарше были совсем не прочь затеять легкий флирт, переходящий плавно в оральный секс, а дамы умудренные страстно отдавались ему взглядами, полными энтузиазма и неприкрытого желания залечь в койку.
«Не сейчас, мокрощелки, не сейчас», — думал он. После завтрака, более чем скромного, Шалаевскому зверски хотелось есть, и, поглядывая по пути на женские ноги без колготок, большей частью трупно-молочного оттенка, он направился к ресторану «Лукоморье», заведению когда-то скромно-приличному и проверенному неоднократно.
Все здесь было по-прежнему, как полгода назад, — томился у дверей прикинутый под Черномора вышибала, урчал, шастая на цепи вокруг дубового обрубка, облезлый черный кот, а подавальщицы все так же походили на русалок — улыбчивые, с бесстыдными взглядами зеленых глаз, чуть маху дашь — опустят на самое дно. Вот только почтеннейшая публика быть таковой перестала: за столами большей частью размещались дети гор, судя по манерам, лишь недавно с них спустившиеся. Заглушая звуки музыки, изливалась гортанная речь, густо клубились облака сигаретного дыма, и, пробирая до печенок, раздавался полный экспрессии, витиеватый трехэтажный мат. Казалось, что не было никогда ни Шота Руставели, ни Багратиона, ни даже Иосифа Джугашвили, черт его побери, а обретались на Кавказе только «горные козлы» — торговцы с рынка, дезертиры и бандиты мелкого пошиба, — шелупонь, одним словом.
«Ну и шушера!» Скривившись, как от кислого, Шалаевский глянул по сторонам и, заметив мэтра, изнывавшего от невозможности набраться, дружески улыбнулся ему:
— Здравствуйте, уважаемый. Не найдется у вас для хорошего человека плацкарты подальше от козлов черножопых? — Он кивнул на усатого молодца, громко переживавшего вслух о чем-то важном: «Я маму твою, я папу твою, я каждый пуговицу твою…»
— Для хорошего, говорите, человека? — Метрдотель окинул цепким взглядом крепкую фигуру Лаврентия Павловича, оценил шрам на его лице и, тяжело вздохнув, поманил к столику, за которым размещался мужчина в годах с молоденькой белобрысой девицей. — Пардон, не возражаете против компании?
Дождавшись согласного кивка, он тяжело придвинул третий стул, крякнул и, обнадежив:
— Сейчас пришлю официанта, — степенно двинулся в недра ресторации.
— В тесноте, да не в обиде. — Пожилой россиянин был бородат и говорил раскатисто, басом, по примеру аборигенов Ивановской области налегая на "о". — Располагайтесь, места хватит.
— Спасибо, отец. — Лаврентий Павлович покосился на появившегося как из-под земли халдея и в соответствии с меню скомандовал от всей своей изголодавшейся души — по полной программе.
— А ты не томись, откушай с нами, пока принесут-то. — Едва официант отчалил, как бородач ловко плесканул Шалаевскому водочки, шмякнул розовый кус буженины и, хитро подмигнув, поднял рюмашку. — А то получается не по-русски: одни едят, другие глядят. Ну, чем Бог послал от Щедрот своих — за знакомство.
Делать нечего, Лаврентий Павлович чокнулся и, чтобы не обидеть сотрапезника, выпил до дна, а тот без передышки налил еще по одной и, махом опрокинув огненную жидкость в горло, возвестил:
— Внимайте мне, чада, потому как аз есмь поп…
В общем, познакомились. Бородатый россиянин был отцом Никодимом из Елоховского прихода, что в трехстах верстах от Иванова, а в Питер принесла его нелегкая — неразумную дщерь Катерину с треском поперли из института, и теперь предстояло эвакуировать ее из обители греха, суть града окаянного, на историческую родину.