Страница 10 из 81
А вообще-то работалось на дискотеках Жилину не пыльно: со сбытом никаких проблем, команда проверенная и опять-таки не стремно. Закладывать некому — «двигают» практически все веселящиеся, если наезд какой ментовский — охрана всегда предупредит, ну а серьезное что — волчары из УНОНа пропасть не дадут, тем более что старший опер Хрусталев, когда-то зацепивший Жилина, быстро попер в гору и нынче ходит в «высоковольтных».
Наконец рабочий процесс завершился, и, взглянув в окно на заходящее солнце, Ломоносов начал подумывать об ужине. «Сварить или пожарить?» Вытащив пачку пельменей и шваркнув ее об пол, чтобы расклеилось содержимое, он потянулся к плите, но был остановлен телефонной трелью. «Сволочи, пожрать не дадут». Жилин отшвырнул сковородку и, проглотив обильные слюни, кончиками пальцев подцепил трубку:
— Я вас…
— Серега, это я.
Звонил Федя Кабульский, только, спрашивается, какого рожна ради? Встречались только вчера, товару — море, соскучился, что ли?
— Поговорить надо, Серега. — Голос у бывшего стража Фаниц был какой-то странный, да и по имени он звал Ломоносова очень редко. — Приезжай, кореш, жду. — И в трубке раздались короткие гудки.
«Что-то тут не то, уж не менты ли прихватили его? — Жилин сразу забыл про пельмени и, потирая рано появившуюся лысину, в задумчивости плюхнулся на табурет. — А с другой стороны, зачем этот звонок легавым? Был бы нужен, сами бы приперлись. И потом, как не поехать? Окрысится Федор — цены поднимет или другое чего надумает, старший товарищ по бизнесу как-никак. Ладно, чего гадать». Сергей Иванович быстро оделся и, заперев железную дверь на «цербер», размашистым шагом отправился на стоянку. Ставить жилище на сигнализацию он не стал, чтобы, если не дай Бог случится что, менты не смогли увязать время его ухода с Фединым звонком.
Зимний день уже угасал, однако фонари еще не горели, и, шаркая подошвами по нечищеному тротуару, Жилин зябко повел плечами: «У Федора в деревне еще дубовее, наверное, блин».
Началась поездка огорчительно — мертворожденное тольяттинское детище самостоятельно не завелось. Спасибо, сосед на «сьерре» дал прикурить, правда, не просто так, а за червонец, и, подождав, пока салон «Самары» нагреется, Сергей Иванович тронулся. По городу было не проехать: мало того что по сравнению с летом машин не убавилось, так откуда-то выкатились монстры спецтранса и, мешая движению, громоздили баррикады из снега.
Наконец, миновав все препоны и отчаянно матерясь, Ломоносов очутился на Парголовском шоссе, однако, не доезжая до «Бункера Маннергейма», ушел налево, в темноту заснеженных улиц, и вскоре в начале одной из них остановился. Отсюда до скромного бетонного строения (площадью этак в пару сотен квадратных метров), где располагался господин Кабульский, было рукой подать. Что-то забурел бывший страж границ, заматерел, вон какие хоромы себе отгрохал — с двумя гаражами, трехэтажные, а кажется, давно ли обретался на железной шконке в беленном известкой бараке. Теперь вот иначе как на «шестисотом» и ездить западло ему, а трахаться совместно только с Люськой — вышедшей в запас красавицей путаной. А ведь не к добру все это. Не напрасно говорили же древние, что высшее благо — это чувство меры.
«Брр, ну и погода». Жилин поставил авто на сигнализацию и, закрываясь от бьющего в лицо снега, принялся пешим порядком — светить машину абсолютно незачем — выдвигаться к кирпичному забору, поверху окаймленному тройным рядом колючки. Около массивных раздвижных ворот он остановился и, зачем-то оглянувшись по сторонам, нажал на кнопку переговорника. Однако общаться с ним не пожелали — створки моментально приоткрылись, давая место для прохода, и это было очень странно. Кабульский, да и сожительница его Люська, всегда охотно откликались на звонок, с интересом выясняя, кто пожаловал, и, уж во всяком случае, ворота просто так не открыли бы. «Хренотень какая-то». Преданность любимому делу боролась в жилинской душе с осторожностью, наконец он боком протиснулся в проход и, уже шагая по заснеженной дорожке к дому, услышал, как за спиной проснулся, смыкая створки, электродвигатель.
— Эй, пан Кабульский! — Входная дверь была не заперта, и, миновав просторную веранду с ребристой застекленной крышей, Сергей Иванович очутился в холле. — Эй, хозяин, за ногу твою мать…
Сразу же в глаза ему ударил кинжальным лучом фонарь, и сильные руки толкнули к лестнице, спускавшейся в гараж. Одновременно что-то твердое уперлось Жилину в позвоночник, и, не сопротивляясь, он стал на ощупь спускаться по бетонным ступеням. Перед глазами по-прежнему разливалось слепящее сияние, а в ноздри вдруг шибануло кислым, как на бойне, и Ломоносов ощутил, как тело его начинает противно содрогаться — мелко, до самой последней клеточки.
«Господи, ну что я за дурак такой! — подумал он. Кишки в животе Сергея Ивановича сплелись в живой огромный комок и начали медленно подниматься к горлу. — Ведь не хотела машина заводиться! И душа у меня не лежала, а теперь все, хана — затрюмят».
Сильным рывком его заставили остановиться, и, ощущая, как от вони свежепотрошеного его собственные внутренности начинают выворачиваться наружу, Жилин услышал рядом с собой негромкий голос, больше похожий на шепот:
— Сергей Иванович, вы ведь с этим человеком работаете?
Радужное пятно перед глазами исчезло, и, проморгавшись, Ломоносов вдруг вскрикнул — в луче фонаря он увидел Федю Кабульского в абсолютно голом виде, распростертого на капоте своего собственного «шестисотого». У колес «мерседеса» валялась вперемешку мужская и женская одежда, мокрели какие-то осклизлые пятна, а чуть в стороне лежал черный пластиковый мешок, о содержимом которого догадаться можно было безошибочно — от него исходил запах смерти. Сильный удар в пах заставил Сергея Ивановича согнуться, и, схватившись за то, что болело, он со стоном отозвался:
— Да, я товар беру у него.
— Теперь не будете, — сказал кто-то, и в световом пятне появилась рука с ножом-бабочкой. Твердо вонзив клинок в правый бок Кабульскому, она принялась неторопливо вырезать печень. — Лучше имейте дело с нами, уж больно ребята мы компанейские.
В тщетной попытке освободиться бывший пограничник напрягся, из его забитого кляпом рта вырвалось жалкое подобие крика, однако, увы, — уже предсмертного.
— Ну вот и хорошо, молчание — знак согласия. — Жилина дружески похлопали по плечу, однако едва его подтолкнули к агонизирующему телу: — Ну иди, попрощайся с товарищем, — как Сергей Иванович согнулся пополам и приступ неукротимой рвоты вывернул его наизнанку. — Бывает, бывает, не всем дано иметь лохматое сердце. — Чьи-то ловкие руки стали паковать еще теплого Кабульского в пластиковый мешок, и Жилин понял, что до него самого очередь еще не дошла. — Значит, мы пришли к консенсусу, Сергей Иванович. С вами свяжутся в самое ближайшее время, а сейчас извините, пора.
Не договорив, невидимый собеседник вдруг резко выдохнул, и от хорошо поставленного удара на Ломоносова накатила черная пелена беспамятства.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Нас утро встречает прохладой». Ощутив на щеке шершавый Рексов язык, Снегирев одним движением поднялся на ноги и понял, что прав был лишь отчасти — за окном весело стучала капель. Ветреная кокетка зима вдруг отмочила номер, и неожиданно наступила оттепель. «Грачи там еще не прилетели?» Снегирев посмотрел на мечущих снежки деток и принялся разминаться, акцентируя внимание на гибкости суставов.
Затем был утренний моцион, кормление зверей и хлеб насущный, а когда наконец все это закончилось, стало возможным подхватить на плечо спортивную сумку и гуляющим шагом отправиться на стоянку. Ничего конкретного на сегодня не намечалось, и можно было предаться занятию кикбоксингом — красивым, увлекательным спортом для понимающих, а потом вволю попариться в хорошей осиновой сауне с бассейном. Полгода уже посещал Снегирев небольшой уютный зал на улице Стойкости, а по первости он оказался там благодаря Его Величеству Случаю в лице бухого кандидата в мастера Сергея Александровича Прохорова, по-уличному — Тормоза.