Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 9



Я же был воспитан на комсомоле Сергея Павлова, которого, может быть, и правильно, ругают за некоторые излишества в приеме иностранных делегаций, но при нем и Борисе Пастухове была настоящая, живая комсомольская работа. Мы проводили слеты, форумы, походы; формы работы были молодежные, интересные, и молодежь тянулась к комсомолу.

У меня есть фотография комсомольского оперативного отряда — все в одинаковой форме. Сложно, конечно, было пробить деньги, чтобы купить всем одинаковую форму. Собирались в эти отряды не самые дисциплинированные ребята, подчас — самые отчаянные, но становились самыми дисциплинированными. Потом многие из них пополнили ряды наших юристов и милиции.

Так чем же мы занимались в институте? Создали свой творческий коллектив. Гордились вузовским самодеятельным театром. Какие проходили интересные постановки, капустники, вечера! В них было занято много студентов. Валера Боровицкий, заядлый любитель эстрады, постановок, писал свои песни. Часть ребят пошла потом не по технической специальности

Много внимания уделяли мы и техническому творчеству. Район промышленный, вокруг много плохо обустроенных предприятий: с отсталой механизацией, изношенным оборудованием — это ведь конец 50-х — начало 60-х годов. Вот мы и создали по инициативе комсомола студенческое конструкторское бюро, которое вовлекало студентов в оказание помощи этим заводам — механизировать процессы на пищекомбинате, на ряде маленьких заводов, даже производили электроустановочное оборудование. Студенты занимались в этом бюро с большим энтузиазмом. Были случаи, когда приборы, которые ребята изобретали и делали в конструкторском бюро для заводов, засчитывались им как курсовые проекты, а некоторые и как дипломные работы. Нас очень поддерживал ректор Андрей Яковлевич Синецкий, помогал и партком.

Потом, начиная с четвертого курса, поддержали почин МГУ об отправке студенческих отрядов на целину, и одними из первых послали строительный отряд для работы в Казахстане.

Популярностью пользовались диспуты. Ведь наступала оттепель 60-х годов!

Комсомольцы очень старались не отставать от жизни, быть в курсе всего нового. Приглашали выступать в институте Евгения Евтушенко, Булата Окуджаву. Комсомол меньше занимался вопросами учебы (для этого есть деканат!), а основное внимание уделял проблемам организации свободного времени. И, надо сказать, все те, кто участвовал в диспутах, конструкторском бюро, в самодеятельности, хорошо учились.

Сейчас, говоря о комсомоле, уверяют, что он «засушивал» людей, был несамостоятельной организацией, вмешивался в личную жизнь и прочее. Я бы этого не сказал. Помогали людям? Да. Если и вмешивались в личную жизнь, то обоснованно.

У нас была очень хорошая газета, большая, во всю стену, рисованная. Ее главным редактором был Саша Вельш. Я вспомню только одну заметку: «Нельзя смотреть на дело розово, коль это дело про Березова». А дело было в следующем. Был у нас студент Березов, у которого брат сидел в тюрьме за что-то: то ли за кражу, то ли за хулиганство. И вот комсомолец Березов писал брату письма такого содержания, которое не только не помогало тому вернуться на путь истинный, а скорее — наоборот. В лагере, конечно, была цензура, которая собрала все эти письма и прислала с сопроводительным письмом ректору института. Вот этим и занялся комсомол.

Другой случай. У нас учился сын министра финансов. Его отпрыск вел себя нагло: учился плохо, грубил преподавателям, с ребятами вел себя недружелюбно и все время прикрывался папой. Никакие увещевания на него не действовали! И тогда мы выдвинули ультиматум: или он сам уходит из института, или мы его исключаем из комсомола. На меня (видимо, с подачи папы) нажимали, чтобы я смягчил свою позицию. Но это была позиция всего коллектива! Сынок ушел из института. Таков был авторитет комсомола, его комитета.

Был случай, когда одному парню, мастеру спорта, собиравшемуся ехать на соревнования, комсомол не дал положительную характеристику, так как его уличили в подделке документов о том, что он якобы сдал экзамены. Вот такого рода «вмешательства в личную жизнь» действительно были. Других не знаю.

Всякое бывало. Ребята из нашего общежития дружили с девушками из Алексеевского студгородка. Выпили на какой-то праздник, поехали к девушкам. Пр ишли в общежитие и, пока вахтерша уходила, чтобы позвать девчат, вынули из деревянной рамы большое зеркало, которое стояло там, вызвали такси, привезли зеркало к нашему общежитию, по пожарной лестнице (!) залезли с ним на четвертый этаж, поставили в туалет и пошли спать.



Утром появилась милиция. Квалифицировали этот случай как хулиганский поступок, написали письмо в комсомольскую организацию института, чтобы мы приняли меры. Комитет комсомола решил придать этому делу широкую огласку и посмеяться над ребятами — это оказалось самым действенным наказанием проказникам, а другим — предостережением. Зеркало они, конечно, вернули и сами вставили в раму.

Комитет комсомола принимал участие в распределении стипендий, которых было довольно мало. Мы исходили из того, что стипендия дается не только в целях поощрения, но и для того, чтобы человек мог учиться. Поэтому стипендию могли дать и троечнику, если видели, что он старается и у него тяжелое материальное положение.

Комитет комсомола организовывал и подработку: мы разгружали вагоны с цементом и магнезитом на станции Мальчики в Люберцах по субботам и воскресеньям. За это получали деньги.

Таких ребят, которых надо было заставлять учиться, практически не встречал. Были просто не очень подготовленные к учебе в институте, некоторые приехали из сельской местности, где в школах не хватало учителей, или слабо поставлено образование, или здоровье не позволяло, или приходилось много времени уделять подработке. Таким студентам старались всячески помогать.

Сейчас возможности и запросы у ребят другие. Но творчество, туризм, спорт всегда интересовали большинство молодежи. Поэтому до сих пор у нас еще держится авторская песня и на ее праздники собирается множество людей. Все это нужно возвращать молодым.

Мне, как секретарю комсомольской организации института, надо было во всем подавать пример, но, конечно, не все шло гладко и весело. У нас была военная кафедра, где мы изучали военную технику. Специализация — ремонт и эксплуатация гусеничных и колесных машин. Мы учились их разбирать, собирать, ремонтировать. Параллельно занимались строем, владением стрелковым оружием. Но в основном занятия были по нашему профилю.

После третьего и четвертого курсов выезжали в военные лагеря, проходили стажировку в автобате Таманской дивизии. По окончании учебных сборов сдавали государственный экзамен на знание специальности на уровне среднего специального военного училища. После этого нам присваивалось звание младшего лейтенанта.

Я умел водить все транспортные средства: грузовик, артиллерийские тягачи (легкий, средний, тяжелый). Тяжелые тягачи — огромные: под капот можно было спрятаться вместе с двигателем. Приходилось и бронетранспортеры водить — БТР-150 и БТР-47. Я не могу сказать, что мастерски все это делал, так как на вождение времени отпускалось мало, но на водительские права сдавал.

У меня на сборах произошел случай, который мог окончиться трагически. Я проходил практику на танкодроме на артиллерийском тягаче — мощной машине. Рядом сидел инструктор, а я за рычагами. Мне захотелось показать классное вождение. Когда кончаешь круг на танкодроме, надо просто остановить машину, а я решил развернуться на одном месте — срезать гусеницей землю и остановить машину. Намеревался это сделать «мастерски» и сильно перетянул рычаг, не зная, что если перетянуть рычаг, то заклинивает фрикцион. В результате машина развернулась не на 180 градусов, а под углом 90 градусов и пошла на пригорок, где стояли наш майор и остальные слушатели.

Я не мог справиться с управлением, и сержант, который сидел рядом со мной, тоже растерялся. Надо было заглушить двигатель, раз заклинило фрикцион, а мы пытались развернуть машину. Ребята разбежались, а майор сидел на мотоцикле, и гусеница тягача прошла где-то в пяти сантиметрах от него, Тягач залез на бугор, и только тогда мы с сержантом догадались выключить двигатель.