Вороны

— Что?

— Прошлый раз ты сказал, что все знаешь обо мне…

— Слышал, что люди говорят. Слава о твоей красоте разнеслась далеко… Я захотел тебя увидеть и увидел… издали… здесь, у ручья и в лесу тоже. Ты — славная девушка. Добрая. Верной и надежной супругой будешь мужу своему…

Гардиния заалела от смущения и побежала по тропинке вперед. Михас догнал ее, схватил за руку:

— Стой! В этом нет ничего стеснительного. Это — прекрасно.

Гардиния чувствовала мужское дыхание на своем лице, его горячую ладонь. Его силу. Подняла глаза и увидела, как серьезно и внимательно Михас смотрит на нее. Ищет тревожно во взгляде что-то…

Михас сжал ее руку крепче, прошептал:

— Я тебе нравлюсь? Нравлюсь? Ты придешь еще? Завтра. Ты придешь завтра?

Гардиния молча кивнула, оставив спутника гадать на который из вопросов она ответила согласием.

Глава 9

Бескрайнее поле пшеницы с гирляндами лазоревых васильков. За полем темнеет высокий и могучий лес и исчезает за горизонтом. Причудливые холмы, покрытые изумрудным ковром показывают свои ломаные вершины. Возле самого большого холма — озеро. А под холмом — их село. Строгое, величественное кольцо теремов с радельными и гостеприимными хозяевами. Пелагея кинула взор назад, на поля; урожай в этом год хороший будет. И меда полно. И запасов сена тоже много. Они встали еще до рассвета, чтобы успеть обернуться до солнцепека. Вагас закинул вилами последний пласт сухой травы на телегу. Вот и все. Пора двигаться обратно. Гардиния как с горки слетела с груженой телеги вниз, отпила из плетеной бутыли припасенного отвара, протянула матери.

— Попей, матушка. Жара — то какая!

Пелагея вытерла струйки пота с висков и сказала:

— К полудню доберемся. Слава богам, что без дождя обошлись. На небе ни облачка. Не зря вчера я помолилась. Вечером дар принесешь…

Все уселись на телегу, дядька причмокнул, и лошадь двинулась в путь. Повозка двигалась очень медленно. Мать обмахивалась листом лопуха, гадая, успеет ли к до холодов съездить к родственникам в город. Гардиния же рассеянно думала о том, что вечером она пойдет по капище, а потом… Девушка вздохнула и призналась себе, что не может дождаться наступления темноты. Почти каждый день она под тем или иным предлогом выскальзывала из дома и отправлялась к ручью, — туда, где ее ждал Михас. Словно тонкая, но крепкая нить протянулась меж ними…

Впереди показалась хрупкая фигурка женщины. Вагас прищурился; женщина уже в годах, но идет бодро и легко, как молодая. Видно, привыкла бродить по свету белому.

Возле незнакомки он остановил лошадь:

— Тпрууу, милая! Стой! Стой, говорю…. Старица, куда путь держишь? Садись, подвезу.

— Спасибо, мил человек. А то идти далече, думала всю ночь пройду. А тут, глядишь, и засветло до места доберусь.

Гардиния удивилась такому юному и чистому голосу, обладательницей которого являлась попутчица. Она догадалась:

— Вы — сказительница?

— Да. Хожу по селеньям, народ развлекаю. Песни пою, сказки сказываю, книжки многие наизусть помню. Грамотная…

Вагас одобрительно кивнул и спросил:

— А сейчас куда путь держишь?

— К сыну, тут недалече. Давно не видала, помру уж скоро, хотелось свидеться под конец. Через лес ночью шла, — страшно до жути. Мимо дома Воробы проходила…

Пелагея бросила на незнакомку настороженный взгляд, а Гардиния задумчиво протянула:

— Думаю все, как она там живет одна в лесу среди диких зверей. Говорят, что сама умеет в лесного зверя превратиться…

Дядя хмыкнул над ее доверчивостью и пожурил:

— Гардиния, про эту ведьму никто толком ничего не знает, поэтому и болтают люди всякое, — все, что в голову взбредет. И плохое и хорошее. Разве всему можно верить?

— А я могу рассказать про Воробу наверняка… — нежным, переливчатым голосом донеслось с края телеги.

Все в изумлении уставились на старицу. Та кашлянула, прочищая горло и начала свой рассказ.

Глава 10

— Случилось это когда я еще зеленой девчонкой была. И история та произошла с родной теткой моей. Воробу не Воробой тогда звали, а Арсеньей и была она даже в мое детство хоть и молодой, но известной на всю округу гадалкой и чародейкой. Встречала ее не раз; жила в соседнем селенье от нас в пяти верстах. Многие ее побаивались, но уважали и слова плохого зазря не говорили. Тетка моя — Настасья красивой девушкой была, что ваша Гардиния, только волос светлый, мягкий и очи огромные, голубые как небо в летний день. Все парни из нашего селенья к ней свататься ходили, да из соседних сел тоже… Выбрала она себе жениха, — высокого и красивого кузнеца. Прохаживались вдоль села за руки держась, друг без дружку жить не могли. И свадьба уж назначена скоро. И решила Настастья на радостях сходить к Арсенье, то есть Воробе погадать, — что ждет ее в замужестве. Та погадала, да так, что Настасья еле жива воротилась, два дня мрачнее тучи ходила, а к вечеру другого дня с кузнецом вместе к Воробе пошла. Никто не понимал, что произошло, но мешать не стали. А надо было…

Старица грустно вздохнула, отмахнулась от назойливой мошки и продолжала:

— Вороба то, когда кузнец к ней только вошел, с лица изменилась, глаза заблестели. Но слова сказала страшные, недобрые. Напророчила им бездетность и горькую долгую старость, если поженятся они… Кузнец испугался, по другому на Настасью смотреть стал, — никому не хочется без деток то в жизни остаться. Девушка убежала в слезах, а Вороба засияла. Речь ее, словно тихая реченька зажурчала… Мол, не горюй, кузнец. Поправимо горе твое. На, вот выпей сам зелья целебного и Настасье своей тайком дай. И будет у вас все и детки и все, что душе угодно. Закрутилась перед парнем, стала всякие явства предлагать. Тот поблагодарил и сделал все так, как Вороба велела. С того дня словно пропасть меж влюбленными разверзлась. И кузнец и Настасья стороной друг друга обходить стали. Пропал любовный огонь в сердце кузнеца и взор потух. Смотрел он на Настасью, но не видел ее. Люди говорили, что все чаще замечали его у Воробы в гостях, — та его с радостью привечала. Потом уже парой по селенью прогуливались. Настасья, как увидела их вместе, прыгнула с высокого обрыва в реку и расшиблась насмерть. А кузнецу словно нет ничто. И мать Настасьи приходила, плакалась, но он одно, что мертвый изнутри, как чурбан бесчувственный сидел и руками разводил. Вороба не постеснялась, — свадьбу с чужим женихом сыграла. Видать, действительно полюбился ей. И потекли их деньки вместе… Первое время кузнец крепкий ходил, дом ставить им начал и поставил, осталось лишь крышу наладить, но тут захворал. И никто не знает — чем. Несчастья начали сыпаться на его голову, и все разваливалось, что бы он ни делал. И здоровье уходило сквозь пальцы как речной песок. Вороба загрустила не на шутку, в слезах все чаще видели ее люди. Перестала чародействовать и гадать, — все силы на кузнеца тратила. А тот сгорел за два года, — из богатыря в сухой сучок превратился. Вороба же в одну ночь собралась и пошла в дальнее селенье к еще одной чародейке и целительнице за советом. А та ей: «Сама виновата. Любовь кузнеца разрушила, приворот, что камень на него повесила, девку невинную сгубила, вот теперь смотри как и любимый погибает. Наказанье это тебе на всю жизнь и ничего уже не поделаешь. Боги отвернулись от тебя, и теперь проси-не проси, никто из целителей не поможет, иначе на них самих наказание падет». Вороба заголосила, завыла, да что толку… Умер красавец-кузнец, на ее руках и умер. Два с полтиной года прошло как поженились. Вороба изменилась; поседела, глаза все выплакала, — и те сухие стали, цвет потеряли. Как только мужа схоронила, в лес ушла жить подальше от людей и живет почти целый век в одиночестве. Получается, прочила бездетность и горькую старость Настасье, а взвалила ту судьбу — ношу на свои плечи. Дом тот, что кузнец строил, до сих так и стоит без крыши, заросший бурьяном и чертополохом. Никто к нему не подходит, даже смотреть в ту сторону подчас опасается…