Страница 107 из 122
Кайлар схватил кувшин и швырнул в зеркало. И то и другое разбились, обрушились водопадом брызг и зеркально-фарфоровых осколков на пол, на одежду Кайлара, попадая даже ему в лицо.
Он рухнул на колени и снова зарыдал. Чуть погодя доплелся до кровати, лег и уснул, а проснулся таким бодрым, каким не имел права быть. Помылся, принялся бриться перед большим зеркальным осколком и поймал себя на том, что улыбается.
«Блинт вообще не хотел меня убивать, но все же не удержался и всадил мне в шею дротик, — подумалось ему. — Чтобы показать, что он мог меня прикончить. Старый негодник. По-настоящему старый…»
Он засмеялся. То был черный юмор, но отвлечься следовало на что угодно.
Одеваясь и вооружаясь, Кайлар мрачно размышлял обо всем, что потерял прошлой ночью. О кинжалах, ядах, крючьях, метательных ножах, танто, отравительном ноже — он лишился всего своего любимого оружия, кроме меча Возмездия.
«Скорблю не по Логану, Элене или Дарзо, а по железкам», — пришла на ум мысль. Оттого, насколько это было нелепо, он снова рассмеялся.
По-видимому, с ним происходило нечто вроде легкого умопомешательства. Неудивительно. Никогда прежде ему не доводилось терять близких. А в прошлую ночь жизнь отняла у него сразу троих.
Когда он под вечер наконец вышел из дома, на улицах было полно народа. Тут и там рассказывали о том, что случилось ночью в замке. Чуть ли не из воздуха объявилась целая армия. Она выскочила из расселины острова Вое. Целое полчище магов с юга. Нет, колдунов с севера. Горцы убили в замке всех до единого. Халидор собрался стереть с лица земли весь город.
Лишь немногие из любителей распускать слухи казались обеспокоенными. Некоторые семьи грузили на повозки имущество и уезжали из города, но таких было раз-два и обчелся. Остальные не верили, что опасность нешуточная и что нависла она в том числе и над ними.
Укрытие Мамочки К. до сих пор охранял крепыш, притворявшийся, будто занят починкой забора. Кайлар не стал превращаться в невидимку, а сразу подошел к охраннику, стал расспрашивать, как пройти туда-то и туда-то, и будто между прочим положил руку на рукоять меча с коротким клинком, прятавшегося под одеждой стражника. Тот и глазом не успел моргнуть, как оружие оказалось у Кайлара. Воткнув меч в грудь крепыша, Кайлар оставил его ловить ртом воздух, точно выброшенную на берег рыбу, снял ключи с его пояса, вошел в дом, запер дверь изнутри и окружил себя тенями.
Мамочка К. сидела в кабинете и просматривала отчеты из борделей. Кайлар, встав позади, принялся читать их через ее плечо. Она явно пыталась сообразить, что случилось вчера вечером в замке.
В обнаженную подряблевшую руку воткнулась игла. Мамочка К. вскрикнула, выдернула иголку и медленно повернулась. Она выглядела старухой.
— Привет, Кайлар. Я ждала тебя вчера.
Кайлар, воплощение молодой смерти, отпустив тени, развалился на другом стуле.
— Как вы узнали, что это я?
— Дарзо намазал бы иглу ядом, от которого я умерла бы в страшных муках.
— Я выбрал настойку корня ариаму и граната. Муки последуют чуть погодя.
— Отрава замедленного действия. Понятно. В общем, ты решил дать мне еще немного времени. Для чего, Кайлар? Чтобы я извинилась? Поплакала? Поползала перед тобой на коленях?
— Поразмыслила. Повспоминала. Раскаялась.
— Ах, значит, это акт возмездия! Подумать только! Молодой убийца определяет, какой смерти заслуживает старая шлюха!
— Именно. Я хочу, чтобы вы лишились того, чего вам вполне хватило, когда вы решили предать Дарзо.
— Чего же мне хватило, о, великий мудрец? — Мамочка К. улыбнулась змеиной улыбкой.
— Самообладания, — равнодушным тоном произнес Кайлар. — Звонить в колокольчик не советую. У меня есть миниатюрный самострел, однако его точность оставляет желать лучшего, так что я могу попасть не в веревку, а в руку.
— Самообладание? Вот как ты это называешь?! — воскликнула Мамочка К. Стражник у дальней стены стоял, не двигаясь. — А знаешь ли ты о том, что даже продажным девочкам насилие достается не в равной мере? С одними это приключается снова и снова, а с другими вообще никогда. Те, кого насилуют, называются жертвами. Спроси у этих сволочей насильников, они тебе расскажут. Тут речь не о самообладании, Кайлар. А о чести. Как по-твоему, много ли достоинства в четырнадцатилетней девочке, которую отказывается защищать даже сутенер? Когда мне было четырнадцать, Кайлар, меня на пятнадцать часов отвезли в дом одного аристократа, у которого гостили десять близких друзей. После этого мне следовало сделать выбор. Я выбрала достоинство. В общем, если ты полагаешь, что после твоего яда я обделаюсь и стану о чем-то тебя умолять, ты глубоко заблуждаешься.
Кайлара не растрогал ее рассказ.
— Почему вы нас предали?
Мамочка К. не отвечала минуту, пять минут. Ее воинственное желание что-то доказать мало-помалу сошло на нет. Кайлар ждал с терпеливостью самой смерти и знал, что сейчас Мамочку К. должно затошнить.
— Я любила Дарзо, — наконец сказала она.
Кайлар моргнул.
— Что-что?
— Я спала с сотнями женатых мужчин, поэтому семейная жизнь никогда не представлялась мне в розовом свете. Но если бы меня позвал замуж Дарзо Блинт, я бы вышла за него. Дарзо ведь… Точнее, был — ты ведь его убил? Я так и подумала. По-своему Дарзо был хорошим человеком. Честным. — Губы Мамочки К. дрогнули. — А мне с честностью сложновато… Он сказал про меня слишком много неприглядно-правдивых вещей, а темнота, что во мне живет, не переносит света. — Она засмеялась горьким неприятным смехом. — К тому же он до сих пор любил Вонду, хотя она была его недостойна.
Кайлар покачал головой.
— Поэтому вы и решили его убить? А если бы он убил меня?
— Дарзо любил тебя как сына, поведал мне об этом, когда ты чуть не отнял у него ка'кари. «Жизнь за жизнь» — так он сказал. И назвал это божественной бережливостью. Он уже тогда знал, что готов умереть за тебя, Кайлар. Да, порой ему хотелось казаться безразличным, но беспринципным Дарзо не был никогда. К тому же после смерти Вонды он сильно изменился. Я предупреждала его, Кайлар. Она была красивой пустоголовой девочкой. У таких женщин нет сердца, поэтому они не боятся разбивать чужие сердца. Дарзо она восхищала. Он же для нее был просто капризом, но понять это Дарзо не успел — Вонда умерла, так что для него она навсегда осталась идеалом. И святой. А на меня он смотрел как на плевок в пиве.
— Дарзо не любил ее, — сказал Кайлар.
— Я это знала. А Дарзо нет. Во всем остальном он был уникален, в этом же ничем не отличался от других мужчин: близость с женщиной, дополненную симпатией к ней, он считал любовью. — Почувствовав приступ резкой боли в животе, Мамочка К. внезапно согнулась над столом.
Кайлар снова покачал головой.
— Дарзо признался мне, что просто хотел заставить вас ревновать, показать вам, что он чувствовал, когда вы бывали с другими мужчинами. После гибели Вонды Дарзо думал, что вы вовек ему этого не простите. Гвинвера, он любил вас.
Мамочка К. недоверчиво фыркнула.
— Стал бы он тебе такое рассказывать! Нет, Кайлар. Его дочь собирались убить. А Дарзо ничего не пожелал предпринимать.
— Поэтому вы его предали?
— Я не могла допустить ее смерти, Кайлар! Неужели ты ничего не понимаешь? Ули — дочь Дарзо, но мне она не племянница.
— Кто же тогда ее мать?.. Нет…
— Мне не следовало ее рожать, я прекрасно это понимала. Я и раньше ненавидела пить отвар пижмы, а в тот раз вообще не смогла это сделать. Сидела с чашкой в руке, отвар остывал. Я внушала себе, что должна избавиться от ребенка, и не могла себя заставить выпить и глотка. Шинга с младенцем! Меня бы тут же уничтожили. Все тотчас же узнали бы, в чем моя слабость. Хуже того, на меня стали бы смотреть просто как на женщину. Я лишилась бы всего. В общем, я уехала из города, родила дочь в тайне от всех и спрятала. В любом случае — как он мог допустить, чтобы ее убили? Даже если думал, что она — ребенок Вонды? Как он мог? Рот ему пригрозил, но Дарзо не обратил на это особого внимания. Ты не знаешь Рота. Он бы запросто это сделал. У меня был единственный выход — устроить все так, чтобы Дарзо умер первым. В таком случае Рот не стал бы осуществлять свою угрозу. Мне следовало выбрать мужчину, которого я любила пятнадцать лет, или собственную дочь, Кайлар. Я выбрала дочь. Дарзо все равно мечтал умереть. Теперь и я об этом мечтаю. Ты не отнимаешь у меня ничего такого, чего я не желала бы отдавать.