Страница 7 из 15
Эту байку, как и некоторые другие, я слышал от тех, кто занимал должности секретарей ЦК.
ИСТОРИЯ 3. ...ДОСТОИН СПРАВЕДЛИВОЙ БОЛЬШЕВИСТСКОЙ ПУЛИ
Эта была одна из тех ночей, когда на состояние размышлений и поступков Генсека влияли естественные явления природы. В ту ночь глубокой осени с низко висящих над столицей облаков лил не знающий конца и края косой дождь. Иногда порывы ветра в кремлевских закоулках и по крыше завывали пьяно и резко, с мистической жуткой силой.
Закончив работать с документами, вождь остановил взгляд на часах, время было далеко за полночь, и перевернул листок откидного календаря. Встал, прошелся вдоль стола заседаний, посмотрел на массивную хрустальную пепельницу, разломил несколько папирос с хорошим югославским табаком, набил им свою трубку и положил ее около пепельницы. Делал он это методично, не спеша, отработанным однажды и навсегда приемом. А его взгляд, казавшийся отсутствующим, наверняка погрузился в недалекое прошлое.
Вождь в мягких сапогах так же неспешно подошел к столу и взглянул на черную конструкцию кремлевской «вертушки». Его некрупная кисть легла на трубку и долго лежала. Через какое-то время характерный гортанный голос уже будил товарища наркома: «Ты што, сь-пишь, Анастас? В это время надо нэ спать. Надо или работать или любить жен-шину. Приезжай. Надо поговорить».
Через несколько минут в кабинет вождя вошел Анастас Микоян, один из комиссаров Бакинской коммуны. Вождь молча указал дымящей трубкой на стул и спросил: «Скажи, Анастас, сколько мусульман било в Бакинской ка-аммуне?» Микоян не впервые слышал от вождя вопросы по поводу Бакинской
коммуны. И всякий раз он не мог понять: всерьез говорит Генсек или просто шутит, — дотошно-жестоко, в своем дьяволь-ски-изощренном стиле. Но каждый раз, когда он об этом спрашивал, мелкая дрожь пробегала по спине и долго не могли остановиться трясущиеся колени.
Микоян давно уже заметил, что при вопросах о Бакинской коммуне Сталин внимательно, словно подопытного кролика, рассматривает его. И при этом не подходит близко, а смотрит издалека, из глубины кабинета, но всегда — внимательно, словно давая понять, что знает о нем даже то, что и ему самому не известно...Однажды вождь ему сказал: «Анастас, у тебя так трясутся ноги, ш-то, боюсь, што у тэбя отвалятся яйца. А как жи-ы тогда ты будешь спат с Ашхен? ...И потом: слушай, я все-о понимаю, но па-ачему ты женился на эта-ай армянке с такой фамилией: Туманян. Мне говорят, ш-што она твоя то ли два-аю-родная или какая там се-стра».
Неизвестно, что мог сейчас спросить Сталин. Помимо того, что уже спросил. Микоян опять трясся, а вождь, неожиданно подойдя к нему и направив в его голову дымящуюся трубку, сказал: «Срэди бакинских комиссаров было только двое мусульман: Азизбеков и Везиров. А а-стальные били, как ты думаешь, — кто? Авакян, Костандян, Барьян, председатель совнаркома Ша-аумян, русские Петров, Корганов, Фиолетов, грузины Джапаридзе, Николайшвили... слю-шай, а кто ты у меня... ты тоже вроде би Микоян, а значит, армян».
Кураж, попахивающий смертью, исходил из уст вождя, и Микоян всем своим дрожащим сердцем ощутил неистребимую жажду Сталина в очередной раз потешаться над ним. И горше всего, что неизвестно: когда переступится критическая черта, за которой наступит расплата...
..•Как член совнаркома Азербайджана, Анастас Микоян, как и^его соратники, проводил террористическую линию ук-реплвния своей власти: производились массовые расстрелы заподозренных в сотрудничестве с мусаватистами и белыми. При #гом изымали миллионы денежных купюр из промышлен-нико^ легко уничтожая несогласных, бросая их в тюрьмы. Но, даже несмотря на репрессии, власть все никак не могла состояться. Вот и два комиссара — левоэссеры Покровский и Киреев — сделали попытку бежать, спасаясь от участи строителей счастливого будущего для всех советских граждан... Их поймали и по предложению Анастаса Ивановича Микояна, которое безоговорочно поддержали все комиссары, расстреляли... Предателям не место в светлом будущем...
Сталинская трубка с мундштуком, словно дымящийся после выстрела ствол нагана, вновь мелькала перед испуганными глазами бывшего бакинского народного комиссара. «Так как ти думаешь, какова причина, ш-то белые проиграли в минувшей войне? Только не говори мне цитатами из «Правды». Ну ш-што ты весь трясешься? Хочешь, сказать ш-то нэ знаешь правду... Если знаешь, — так и скажи; нэ знаешь, — тоже скажи. Но если знаешь и не говоришь, чего ты тогда достоин? Правильно дрожишь... достоин справедливой большевистской пули... Но я тебя должен просветить, ш-тоби ты всэгда знал кому когда и ш-што говорить о Советской власти».
И, глядя на трясущегося собеседника, неожиданно добавил: «И самое главное, ти должен запомнить, што говорить о товарище Сталине. А о нем ты после его смерти будешь говорить всякие гадости... Себя будешь примазывать к великому Ленину, а товарища Сталина великим ш-щчитать нэ будешь. Ти будешь с ним поступать так, как поступаешь сейчас в отношении бакинских товарищей... Послушай, я скажу тебе, почему белые проиграли эту войну... Когда у Колчака били одни победы весной 1919 года, у него под ружьем било более 130 тысяч солдат. А у Деникина — 65 тысяч, у Юденича — 11 тысяч. А в нашей Красной армии— полтора миллиона... Когда наступит осень 1919 года, наступит время побед Дэ-никина, у него будет почти 170 тысяч человек. А у Колчака останется менее 50 тысяч. У Юденича вообще 10 тысяч... Численность же нашей армии большевиков соста-вляла почти 4 миллиона... Па-анима-ешь, в чем сила... ш-то наша армия была могучей?»
Сталин подошел так близко к Микояну, что казалось,— еще мгновение— и, будь он тигром, разорвет на части. Он словно зашипел: «Количества такого невиданного па-адъема виз-вано было действиями Троцкого. Это — психология, и никакой любви народа к большевикам и к Троцкому никогда не было... Повторяю: это психология толпы... Вся страна— царская Империя — превратилась в два чудовищных лагеря. Но если ти в эту сказку поверишь, то эта бу-дит брехня... потому ш-то в любом вооруженном конфликте большая часть всего населения, к кому бы она ни тянулась, остается инертной... И вот эту огромную массу Троцкий положил на лопатки... Он осуществлял тотальные мобилизации, массовые расстрелы, жестоким, искусственно насаждаемым голодом, и чудовищной пропагандистской обработкой неграмотного населения... ми-то хорошо знаем, что в наших партийных рядах идейных большевиков было 4 %, а более 20 % объявляли себя сочувствующими... И ми... знали их мотивы... почему они так сочувствуют... Троцкий создал массовую разруху, тем более ш-то только што закончилась Первая мировая война... Он сделал все возможное, што-би остановить проми-шленность, заглушил сельское хозяйство, которое би-ло лучшим в мире до 1914-го года. И от сельского хозяйства не отставала наша проми-шленность... А Белые армии были в основном добровольческими... И служить в нее шли люди, согласно своих убеждений... Любая мобилизация насильственными методами со стороны белых повернулась би против них. Применять же белый террор, как это делал Троцкий, a-ни не могли. Потому што этим самым они би перечеркнули сво-аи монархические идеалы, за которые они сра-жались и превратились би в ба-альшевиков. Это могли себе позволить только Махно, Дутов, Григорьев, Семенов, а-атаманы наши-и... A-ни словно падшие анархисты. Нэ признавали ни царской за-конна-сти, ни троцкистского правопорядка. Для них та же идея ва-азрожденця России нэ представляла ценности. Ибо любое возрождение российской государственности возможно только чэ-рез законность. Ты же слышал, Анастас, ш-што атаманщину на-азивали белым большевизма-ам...»
Сталин глубоко затянулся и неспешно стал выпускать изо рта дым, наблюдая за сизыми облачными сгустками. Он не обращал никакого внимания на собеседника, отчего казалось, что тот его вовсе не интересует; однако вождь продолжил. Его рассуждения были странными, но странными для того, кто их слушал. А не для самого вождя, ведавшего куда как больше, чем все, кто жил и творил — хорошее ли, плохое ли, — в его утомительно-горькое время. Впрочем, в подобные минуты он общался не с тем, кто стоял рядом, а с тем, кто невидим, но вечноприсутствующий, кто всегда выше нас... Это знание пришло к Сталину после того, как его земная карма была подкорректирована ученым Варченко... Он разговаривал с высшими силами.