Венецианское ожерелье

Андреа послушно последовала за ней в заднюю часть дома, а затем в комнату с плотно заставленными книжными полками. Огромные кипы книг громоздились повсюду на всех доступных поверхностях. Но, несмотря на беспорядок, в этой комнате Андреа чувствовала себя спокойнее и увереннее, чем во всех других помещениях дома. Ей уже заранее приятно было работать здесь.

Дориан подошла к старинному дубовому шкафчику и открыла его, продемонстрировав содержимое. Полки ломились от бумаг, беспорядочно втиснутых в узкие отделения.

— Архив Карла, — сообщила она потрясенной Андреа.

— Это, пожалуй, займет больше времени, чем я предполагала, — отозвалась Андреа.

— Карл никогда не отличался организаторскими способностями. Думаю, это сыграло свою роль в том, что поместье пришло в упадок. Но все записи где-то здесь, я в этом уверена. Когда дело касалось его драгоценностей, Карл становился фанатиком, хотя и непоследовательным, — отстраненно заметила она, словно к ней это не имело никакого отношения. — Позвать тебя на обед?

— Нет, не думаю. Можно прислать поднос сюда?

Работа — хороший предлог, чтобы избежать посещения столовой и общества Рейчел, одержимой стремлением поучать.

— Конечно, — заверила Дориан, — но тебе все равно когда-нибудь надо будет сделать перерыв. Я зайду за тобой около четырех, чтобы показать наш пляж, одно из самых красивых мест на Сент-Майкле.

Большую часть утра заняла у Андреа сортировка накопившихся бумаг. Там были квитанции, расписки, заказы на поставку, купчие. К каждому документу прилагалось нечто напоминающее описание, отпечатанное на стандартном бланке или нацарапанное от руки на клочке бумаги. Некоторые сопроводительные записки были подробными: викторианская брошь, полтора на три дюйма, культивированный жемчуг чередуется с негранеными желтыми и голубыми сапфирами овальной формы. Эту вещь легко будет узнать. Но попадались и очень схематичные зарисовки: серьги, жемчуг и рубин, часть гарнитура. Слишком мало, чтобы говорить о чем-то конкретном. Похоже, работа обещает быть интересной.

Во всех записях Карла Нэвилла сохранялась одна закономерность — пометка о дате каждой покупки. Взяв это за основу, Андреа принялась кропотливо сводить все заметки в один хронологический список. За этим занятием она забыла обо всем, что касалось Дрого-Мэнор, его лабиринтов и даже интриг его обитателей. На какой-то миг она забыла даже о своей цели. Она с головой ушла в любимую работу, в которой так долго себе отказывала.

Для Андреа от каждой заметки веяло таинственным волшебством изумрудов, вырванных из почвы Бразилии, рубинов из Таиланда, сапфиров с Цейлона. Во всех своих изысканиях, посвященных уникальным драгоценным камням, она ни разу не натолкнулась на описание их пути по миру людей. А ведь у каждой из этих удивительных драгоценностей была своя жизнь, полная красоты и романтики, алчности и страсти, крови и даже смерти, текущая сквозь века из одних алчных и цепких рук в другие, столь же алчные и цепкие.

Пока она работала, зашла служанка и принесла обед. Это событие прошло мимо сознания погруженной в свои бумаги Андреа. Она была несказанно удивлена, когда, переставляя поднос, заметила, что ее тарелка пуста, а чай выпит. Когда на пороге кабинета показалась Дориан, Андреа недоверчиво нахмурила лоб:

— Не может быть, чтобы уже пробило четыре.

— Уже почти пять. Ну, хватит, давай я покажу тебе дорогу к пляжу. — Заметив колебания Андреа, она настояла: — Зак не эксплуататор, кроме того, — добавила она с улыбкой, — он в Бразилии, а Рейчел прилегла вздремнуть. А ты, ко всему прочему, еще и устала.

Так оно и было. Андреа поняла это, закинув руки за голову и сладко потянувшись. Ей нужно немного отдохнуть, и сделать это можно с чистой совестью, ведь большая часть списка уже составлена. Андреа положила бумаги обратно в шкафчик, присовокупив к ним и свой блокнот с начатым реестром. Оказалось, что миниатюрный ключик и в самом деле подходит к замку. Она повернула его, вынула из замочной скважины и уронила в свой карман. До тех пор пока каталог не будет составлен, записи будут доступны ей одной.

Дориан выглядела довольной, когда они шли по залу к столовой.

— Ты думаешь, кто-нибудь из нас позарится на твои записи?

— Что ты, конечно, нет, — заверила ее Андреа, — но среди составителей каталогов принято представлять официальный отчет, когда опись окончательно завершена. — Ее пальцы в кармане теребили ключик. — Просто дань традиции, я думаю.

— Тебе часто приходится этим заниматься, я имею в виду составлять каталоги?

Вопрос был скорее риторический, и Андреа просто кивнула в ответ. Через французское окно в столовой они вышли на широкую каменную террасу. Ее ступени спускались к садику и затем вновь шли резко под уклон, высеченные в склоне крутого известнякового утеса, стремительно обрывающегося к полоске белого песка внизу.

— Просто… дух захватывает, — сказала Андреа, подобрав такое выражение, в котором, как ей казалось, сочетались и восхищение красотой, и легкий испуг.

— Вид отсюда открывается замечательный, если, конечно, ты не боишься высоты. — Андреа выдавила в ответ слабую улыбку. — Дрого-Мэнор построили достаточно высоко на холмах, чтобы поймать ветер, — продолжала Дориан, — и у нас все еще есть выход на пляж. Это наша собственная бухта.

Бирюзово-синяя вода внизу плескалась на сахарно-белом песке, пока солнце, как бы повисшее на вершинах гор, заливало окрестности розоватым светом. Было бы прекрасно по этой лестнице спуститься к пляжу.

— Пойдем со мной, — сказала Андреа, внезапно осознав, что нуждается в компании, но не столько для спуска, сколько из-за того, что провела целый день в одиночестве. Если она и подружится с кем-нибудь в Дрого-Мэнор, это будет Дориан.

— Спасибо, как-нибудь в другой раз. Сегодня я уже спускалась к пляжу, а меня еще ждут дела в доме. Может быть, завтра.

— Завтра, — повторяла Андреа, пробираясь по ступеням сквозь буйство красок беспорядочно засаженного экзотическими растениями сада. Как и с драгоценностями Нэвилла, Андреа в первый момент растерялась, когда Дориан оставила ее одну на самом верху лестницы.

Андреа перевела дыхание и начала спуск. Все было не так уж плохо, во всяком случае, пока она избегала смотреть в сторону обрыва. Шаг за шагом, медленно, осторожно преодолевала она этот длинный спуск, а когда ступеней больше не осталось и перед ней оказалось подножие утеса, Андреа внезапно захлестнула волна эйфории. Она сбросила сандалии и зарылась ногами в мелкий теплый песок. Вокруг был словно какой-то другой мир. Уединенная, серповидная бухточка с выдающимися по краям известняковыми скалами, скрывающими ее от любопытных глаз. Справа от Андреа пляж широкой полосой уходил к стоящему в отдалении эллингу. Слева узкая полоска песка извивалась между скалами. Любознательная по натуре, Андреа свернула налево.

Она шла по кромке прибоя и любовалась кроткими волнами, подбегавшими к самым ногам, чтобы вновь отпрянуть, оставляя ее стоять на расплывающемся песке. Приятный теплый ветерок ласкал лицо, и Андреа неожиданно почувствовала, насколько она утомлена, измучена, но причиной этому была не работа. Силы Андреа уже долгое время подтачивала необходимость держать все внутри, скрывать, кто она такая и зачем сюда приехала.

Андреа Торнтон Рафелло. Это имя стояло в ее паспорте. Оно не вызвало интереса у сонных служащих эмиграционного контроля в Виндзоре, но его прекрасно помнили в мире антикварных драгоценностей. Имя, прежде знаменитое, а теперь покрытое позором. Имя, которое она никогда больше не сможет носить с достоинством.

После смерти отца Андреа вернулась во Флоренцию, чувствуя себя щепкой, попавшей в водоворот жизни. Вся ее жизнь с тех самых пор, как она себя помнила, вертелась вокруг Колина Торнтона. Она больше не чувствовала его поддержки, и это пугало. Во Флоренции синьор Фарнезе стал ее опорой: дал Андреа необходимое образование, учил, направлял. Он помог. Школа помогла. И постепенно, шаг за шагом, она начала налаживать свою жизнь. Андреа старалась изо всех сил, спотыкалась, барахталась на первых порах и, несмотря на поддержку, все еще чувствовала себя одинокой. Тогда-то она и встретила Паоло Рафелло, и ее жизнь перевернулась.