Магуари

И, несомненно, пожаловали. Не менее трёх раз. А люди — вон они, с виду абсолютно живые, дровишки пилят, хворост секут, воду носят. Обычные дела зимующего поселения, когда завершены работы, созданы запасы и осталось просто дождаться прихода тепла. Мирные дымки поднимаются из печных труб. И не похоже, что здесь проходили сражения, что отбивались атаки зеленокожих. Никаких признаков укреплений. Ни сторожевых вышек, ни даже хилого плетня. Заходи, кто хочешь… или уходи. Чувствуют местные жители себя очень даже не в опасности. Ни караульных, ни наблюдателей не видно, да и никакого оружия приметить не удаётся.

Дик недолго размышлял над этими загадками. Велел спутнице посидеть в лесу, а сам отправился налаживать контакт. Когда он показался на виду, его даже не сразу приметили. Беспечно тут живут. Однако, когда со снежной целины ступил на утоптанную поверхность дорожки, ведущей от одного домика к другому, перед ним оказался Даймонд Глюк — капитан их несчастного корабля.

— Родион Жёлтый? Наконец-то нагулялся, бродяга. С прибытием, — выражение лица мужчины обычное, можно сказать приветливое. Ни радости, ни ехидства.

— Здравствуйте, капитан, — Дик помнит в лицо немногих из числа членов экипажа и пассажиров, но тут узнал. — А что пираты? Они Вас так и не…

Вспомнил, что считал капитана членом бандитской шайки, смутился.

— Пойдём в тепло, покормим тебя, да и поговорим спокойно, — мужчина явно не торопится давать разъяснения. — Ты ведь никуда не спешишь?

— Не спешу, — юноша делает подруге подзывающий жест. Не чует он здесь опасности, а горячая пища и ночлег в тепле им не помешают.

Выслушав рассказ о происшествии с кораблём, перескочившим совершенно не туда, куда целили, и о невозможности восстановить ориентацию, а следовательно, вернуться в лоно своей цивилизации, юноша не испытал никаких эмоций. Как-то он здесь уже прижился. Да и собственные переживания, что испытал в тот период, заметно побледнели в памяти, вытесненные новыми впечатлениями. Значительно интересней для него был рассказ о приключениях людей, оказавшихся, как и он в этом мире.

Они, как выяснилось, прежде чем действовать, хорошенько всё разведали. Понаблюдали, не показываясь никому на глаза, за жизнью на хуторах приграничной полосы, и решили, что вливаться в здешнее общество для них бессмысленно. А вот за болотами, которые пересекли на надувной лодке из аварийного комплекта, людей не обнаружили. Туда и перебрались, возя припасы, инструменты и материалы до тех пор, пока корабельный люк оставался над поверхностью трясины.

Рыбку ловили, семенами, что нашлись в корабле, сажали овощи, били птицу, которой в местных дебрях водилось немало. Строились помаленьку. Потом пришли рептилии. Они тут от середины и до конца лета собирают орехи. Люди тоже стали использовать их в пищу, тут этого добра много. Кое-какие другие съедобные растения отыскались, когда присмотрелись к тому, что едят эти твари.

Вот в этом месте Дик насторожился. В рассказе отсутствовало упоминание конфликта с зеленокожими.

— А что, с этими ящерами ни разу не поссорились? — спросил он, стараясь, чтобы звучало это как бы между делом.

— Бывало. Мы орём, они рычат, каждый корзину к себе тянет. Гансик даже подрался с одним, который рыбу распугивал в месте, где он рыбачил. А в это время другой в сети запутался, так они его вытаскивали и распутывали уже вдвоём, — судя по тону Даймонда эти происшествия судьбоносными он не считал.

— А корзину, эту, кто в неё орехи складывал? — он, конечно, предположил, что ругались отнюдь не из-за пустой тары. Не ошибся.

— Так вместе и собирали. Рептилии по деревьям лазят неохотно, потому, что перепонки боятся повредить на ногах, так что с верхних веток обычно мы трусим, а они уже подбирают. Только считать не умеют, если прямо у них на глазах делишь поштучно: мне — тебе, мне — тебе, тогда никаких проблем. А если пересчитаешь и начнёшь свою долю забирать, то упираются и по-детски жадничать. Они вообще туповаты — всё у них только пополам, ну, или поровну, а других действий не знают.

— А есть такие, кто командует, — Дику важно хоть что-то узнать о противнике.

— Вроде, как есть. Не раз замечали, что один рычит, а другие после этого что-то делают. Мы ведь их речи не понимаем, а они нашей. Жестами или пантомимой объясняемся. Руками показываем — вот и всё общение. Очень они любят, когда мы для их посадок копаем ямки. У самих-то лопатки маленькие, чтобы рукой можно было в землю засадить. Похожи на копья. А наши, как копнут, так копнут. Ну, понятно, всё из-за перепонки на ноге, берегут они её. И ещё они этими лопатами от птеродактилей отмахиваются, вот это действительно злобные твари, чуть зазеваешься, сразу в загривок метят.

— И что? Вы вместе с этими зеленокожими орехи сажаете, и другие растения вокруг?

— Конечно, кушать-то всем хочется. А в части того, как эти деревца сажать, как готовить место, чем корешки укрепить, опять же окружение для них требуется соответствующее, так это постигаем по шагам. Они показывают, а мы запоминаем.

Передохнули в тепле и сытости, и отправились на юг. На лыжах, чтобы за один день отмахать полсотни километров таща за собой саночки, потрудиться нужно немало. Не всякий день получалось. В начале пути, пока не накопилась усталость, всё шло неплохо. А вот через неделю оба путника чувствовали себя, как будто их набили ватой. Однако всё плохое когда-то кончается. На берегу речки под крытым камышом навесом их дожидался челнок из древесной коры. Вернее, несколько челноков, целый склад. Тут вообще несколько строений составляли небольшой городок, брошенный хозяевами, откочевавшими в тёплые края в связи с наступлением зимы.

Снежок тут выглядел неубедительно, чувствовалось, что выпадает и подтаивает. Морозец тоже ощущался слабо — влажный холодный ветер не по-детски студил лица, но температура воздуха было недалека от нулевой отметки по термометру имени Цельсия.

Поскольку, судя по карте, река вела туда, куда стремились путешественники, выбрали себе лодочку, сели и поехали. Чтобы не мёрзнуть, гребли, помогая течению увлекать их судёнышко на юг. Изредка растягивали на паре палок кусок ткани, из которого сооружали себе навес на стоянках. Это уже когда ветер и направление движения совпадали идеально.

Дик ломал себе голову, пытаясь сообразить, зачем ящерам лодки, если они в воде чувствуют себя как рыбы. Однако ничего определённого не надумал. Клёпа, отдохнув, стала общительной, и много рассказывала историй из своего детства. Она — сестра двух старших братьев — нередко участвовала в их играх, или присутствовала на уроках, что проводили с ними придворные учителя. Нахваталась всяких познаний и прошла суровую школу жёстковатых мальчишеских забав. А потом — рукоделие и домоводство, моды, причёски и серьёзные разговоры с батюшкой, который баловал свою любимицу, позволяя той присутствовать на советах с вельможами. И даже высказываться, что вызывало улыбки присутствующих до тех пор, пока однажды не оказалось, что её не принятое всерьез мнение оказалось верным. А ведь ей тогда не было и десяти лет.

После этого отец не пренебрегал её советами, знакомил с документами, которые показывал далеко не всем, хотя до систематической деятельности на поприще государственного управления не допускал.

Так и бежали день за днём, отмечая, что в полном соответствии с представлениями о географической широте, становится не то, чтобы теплее, а, скорее, менее холодно. Наконец на чистом ящеровом языке их окликнули с берега не для того, чтобы задать вопрос о том, куда и зачем они направляются, а чтобы сообщить о наличии провианта в виде, готовом для немедленного употребления. Так уж построена эта речь, что перевод её выглядит, как строка научного отчёта.